Тяжёлая жизнь. 25

ПОД МАТЕРИНСКИМ ГНЁТОМ.


Как бы ни убивались Шурочка с Таей из-за смерти Григория, но им необходимо было всё таки вернуться в реальность. Жизнь снова пошла своим чередом. У Таи школа, уроки, чтение книг и рисование, которым она всерьёз увлекалась. У Шурочки непосильная работа, по рытью снега, щедро сыпавшегося с неба в ту горестную зиму, а потом помощь Юле до самого вечера. Вернувшись же, наконец, домой, не успев толком перекусить, она становилась к корыту, наполненному грязным бельём, принесённым от племянницы.

А в комнате на столе лежала такая же огромная куча уже постиранного и высохшего Юлиного белья, которое ждало Таю, чтобы она его погладила. Именно ей была вверена эта работа на постоянной основе.

Кроме глажки белья, в сильные снегопады Шурочка водила дочку с собой на работу, чтобы та помогала ей рыть тяжеленный снег, потому что сама она не успевала справиться, до того момента, когда нужно было бежать к Юле. И Тая рыла этот проклятый снег до мелькающих мушек перед глазами. Она приходила домой после такой, совсем не детской, работы никакая. Всё её тело болело. Выученное наспех домашнее задание не задерживалось в отяжелевшей голове, и на горизонте у девочки маячили новые двойки, за которые ей не слабо влетало от матери.

Тая жаловалась Шурочке на непосильную для неё работу, из-за которой она собственно и наполучала эти двойки, но та на дочкины жалобы не обращала никакого внимания.

-- Ничего! -- говорила она. -- Работа ещё никому во вред не шла. Нечего лодырничать. Привыкай трудиться. Тем более с твоей успеваемостью в школе тебе другая работа не светит.

И Тая работала. Не по-детски тяжело работала. А если норовила присесть за интересную книжку или рисовальный альбом, Шурочка тут же искала ей ещё какое-нибудь занятие, дабы дочь не проводила время праздно. Единственные книги, которые Тая могла свободно, не таясь читать -- это школьные учебники. Выходило так, что Тая не могла ни на минутку отвлечься от тяжёлой работы и не менее тяжёлой учёбы. Она не могла заняться любимым делом, которое сняло бы напряжение, вызванное такими условиями жизни. Усталость копилась в её детском организме, что явно не шло ему на пользу.

Шурочка же не видела ничего плохого в таком образе жизни для дочки, потому что сама росла в таких условиях, когда надо было работать и работать, а об отдыхе и развлечениях она просто никогда и не мечтала. Она считала развлечение с отдыхом блажью, созданной только для богатых людей, а уж явно не для неё. Точно так же она воспитывала и Таю.

Шурочка была унижена жизнью. Она почитала сильнейших мира сего, всех тех, кто имел хоть малейшую власть над ней. Этому она учила и Таю.

Но в семье Шурочка хотела властвовать над дочерью, не признавая её собственных желаний и стремлений. Могла, как бы походя, оскорбить её и наказать ни за что, как например в случае, когда к ним однажды зашёл Пётр, чтобы забрать находившуюся у них с самого утра Оленьку.

Юля давно уже вышла с декретного отпуска на работу, и Шурочка была нанята ею в качестве бесплатной няньки для малышки, пока та не ходила в детский сад.

С Оленькой очень часто возилась и Тая. Малышке было уже два годика, и она была очень интересна для Таи в играх.

В тот день девочки принялись играть в догонялки, весело носясь по всей квартире, а Шурочка штопала своё летнее платье, разошедшееся в некоторых местах по швам. Обложившись ножницами и иголками, она сидела за швейной машинкой и рада была тому, что дети не мешают ей в швейном процессе.

Платье Шурочка благополучно починила, а тут как раз после работы за Оленькой зашёл Пётр. Тая с малышкой продолжали играть в догонялки и бегали друг за другом по комнате, весело смеясь. Но тут вдруг Оленька споткнулась о сбитый половик и упала на пол возле того места, где недавно занималась шитьём Шурочка. Малышка громко вскрикнула от боли и, вскочив, подбежала к Петру, показывая ему свою ручку с, вонзившейся в палец, швейной иголкой.

Шурочка, увидев это, подбежала к Оленьке, быстро вытащила из её пальчика иглу, а потом подошла к Тае и со словами: “Я покажу тебе, как разбрасывать повсюду иголки“, ударила дочку по щеке. Этим поступком она отвела от себя подозрение, и свалила вину на Таю, хотя именно она только что шила своё платье и пользовалась иголками.

Как в этот момент чувствовала себя Тая, Шурочке было не важно. Главное для неё было, чтобы Пётр не подумал про неё плохо, что она типа не соблюдает технику безопасности в доме, где бывает маленький ребёнок.

Что именно подумал Пётр при этом, так и осталось тайной, но ему, как приверженцу физического насилия над слабыми, явно эта картина понравилась. Довольно ухмыляясь, он увёл Оленьку домой, в то время, как незаслуженно наказанная Тая, свернувшись калачиком на диване, тихо плакала.

Обиду на мать Тая затаила, но жизнь продолжалась, и слабой по жизни девочке пришлось её проглотить как, впрочем, и многие другие, умышленно или неумышленно нанесённые матерью обиды. Всё равно ей некому было жаловаться.

Тут только Тая впервые задумалась о своём отце, вернее об его отсутствии. Она поняла, что очень нуждается в любящем папе, для которого она была бы любимой доченькой-принцессой, который не позволил бы никому унижать её и заступался бы, защищал от всех нападающих на неё одноклассников, Юли, Петра и даже Шурочки, когда та так несправедливо с ней поступает. Тогда у неё была бы другая, более счастливая, жизнь. Но отца рядом не было. Были только редкие письма от него, на которые Тая всегда добросовестно отвечала, и небольшие алименты.

У Фёдора давно уже была своя жизнь и свои заботы. У него со второй женой Галиной один за другим родились пять детей -- три мальчика и две девочки.

-- Повезло им. -- с завистью думала Тая. -- Папа с ними живёт и никуда от них не уходит.

А у Шурочки были другие мысли по этому поводу: -- “Как хорошо, что я с ним развелась, а то он и мне бы настрогал столько же!”

Да Шурочка вовсе и не сожалела о Фёдоре. Ну был у неё когда-то давно муж, причём совсем недолгий период, а потом исчез. Как говорится -- с глаз долой, из сердца вон. Фёдор даже и не успел в Шурочкином сердце поселиться. Так что, какое уж тут может быть сожаление.



НЕОЖИДАННАЯ НАХОДКА.


Время шло, приближалось очередное лето, и перед Шурочкой с Юлей снова встал вопрос, куда определить девочек на время каникул.
Тая в штыки восприняла идею снова оказаться в лагере или у родителей Петра.

-- Не надо меня никуда отправлять. -- просила она Шурочку. -- Я не помешаю тебе. Я, наоборот, помогу с Оленькой. И заботиться обо мне не надо. Я сама о себе позабочусь.

С такими словами Тая каждый день подходила к матери, чтобы у той не возникло больше и мысли ни о лагере, ни о Петровых родителях.

-- Я бы в деревню тебя отправила. Но как? -- задавалась вопросом Шурочка.

Тая тоже рада бы была такой перспективе, но путь был не близкий, к тому же с пересадками, и везти девочек в деревню было некому. Но вскоре выход был найден. А предложила его Лена, московская Шурочкина сестра. У неё вначале лета намечался отпуск, и она собралась со своей семьёй поехать в деревню.

« Давай я и Людочку с Таей прихвачу. Ты отправь их ко мне в Москву поездом. Я их тут встречу и отвезу в деревню. А по окончании отпуска привезу обратно и так же поездом к вам отправлю.» -- писала Лена в письме.

Прежде, чем дать сестре ответ, Шурочка пошла советоваться к Юле.

-- А что! Хорошая идея! -- тут же воскликнула та. -- Только пусть Лена девочек в деревне оставит на всё лето, потому что в августе у нас с Петром отпуск, и мы тоже поедем туда вместе с Оленькой, погостим там и вернёмся с девочками к школе домой.

Это был отличный вариант, и Шурочка незамедлительно написала Лене ответ.

Через Старую Руссу ходили поезда прямо до Москвы без пересадки, так что Таю с Людочкой легко можно было посадить в вагон, а в Москве их встретит Лена.

Договорившись обо всём, взрослые, а особенно Тая с Людочкой стали с нетерпением ждать лета, до которого оставалось два месяца.

В конце апреля Юля с Петром заказали машину дров для следующей зимы, потому что в этот период они были самыми дешёвыми, и решили подготовить свой сарай для их приёмки. Они вытащили из сарая всё, что там лежало и стали ровнее складывать сильно оскудевшую за прошедшую зиму поленницу.

Среди вытащенных из сарая вещей была большая картонная коробка от телевизора, в которой хранились все поломанные, но не до конца, Людочкины игрушки. Игрушек была полна коробочка. Вокруг неё сразу столпилась ребятня со всего двора.

-- Разбирайте, что кому нужно. -- сказал им Пётр. -- Всё равно я это намерен выбросить на помойку.

Вокруг коробки сразу начался детский ажиотаж. Все хватали то, что надо и не надо.

Тая тоже подошла, но ничего интересного она там не увидела. В коробке лежала куча разномастных безруких и безногих кукол-инвалидов, замусоленных плюшевых мишек и зайцев и много всяких других не слишком привлекательных вещей. Но ребятня быстро опустошила её, растащив игрушки по всему двору.

Сложив дрова в ровную поленницу, из сарая вышел Пётр. Он схватил опустевшую коробку и понёс на помойку. Из её разорвавшегося, прогнившего дна что-то выпало на землю, и Тая решила посмотреть на это “что-то”. Она подошла и увидела вдруг ту самую свою любимую куколку с бантиком, которая бесследно исчезла, после отъезда Людочкиной семьи из деревни. Так, значит, она правильно подозревала, что куколку забрала именно Людочка.

Подняв свою неожиданную находку, Тая увидела что куколка, так же как и все выброшенные игрушки стала инвалидом. У неё была оторвана ступня на одной ножке. Несмотря на этот дефект, Тая обрадовалась находке. Она забрала куколку домой и хорошенько отмыла от грязи, облепившей её, пока та валялась в пыльном сарае на дне коробки.

Тая ничего не сказала Людочке по этому поводу и не пристыдила даже, за некрасивый поступок, называемый воровством, но матери она, конечно, высказала всё о нечестности произошедшего.

Шурочка только отмахнулась от Таи, как от назойливой мухи, типа нашла из-за чего переживать, что это всё дела давно минувших дней.

-- Не о том ты думаешь, доченька! Тебе уже двенадцать лет и ты должна думать только об учёбе и о помощи мне в работе! А у тебя всё куколки на уме! Э-эх! Не стыдно? -- с укором выговаривала мама дочке.

Но Тае стыдно не было. Да. Ей исполнилось двенадцать лет, но в душе она была ещё ребёнком. Ей хотелось играть в куклы и шить им наряды. Она хотела доиграть в то, во что не доиграла в детстве. А не доиграла, потому что не было возможности, и кукол тоже не было.

Тая спрятала от всех свою куколку и играла с ней, когда матери не было дома, потому что, заметь это Шурочка, нагоняй Тае был бы обеспечен. Было бы много крику о том, что лучше бы она лишний раз пол помыла, или проверила, не высохло ли что-то из Юлиного белья, чтобы погладить его.



КОВАРНЫЙ ПЛАН.


Ох уж это Юлино бельё. Им постоянно были завешаны балкон и ванная. А в дождливую погоду для сушки нескончаемого, чужого тряпья активно задействовались вместо балкона и кухня с прихожей. Там, для этой цели, вдоль и поперёк, под самым потолком, были протянуты верёвки.

Развешенное бельё мешало нормально передвигаться по квартире. Чтобы попасть, допустим, в туалет, нужно было преодолеть путаный лабиринт, состоящий из плотной стены висящих мокрых простыней, пододеяльников, наволочек и полотенец по всей прихожей, и при лавировании между ними, они неприятно липли к телу. А висящие вещи на кухне, над обеденным столом, отбивали у Таи аппетит. К тому же в такие дни в их квартире стояла, реально ощутимая, липкая сырость. Из-за неё даже обои в комнате имели влажный вид, с небольшими кусочками плесени появившейся по углам.

А на столе в комнате лежала куча уже высохшего тряпья, ждущего Таиной глажки. Тая даже уроки делала, пристроившись на маленьком, свободном от этой нескончаемой кучи, кусочке стола, и с ненавистью на неё поглядывала. Из-за этого белья ей крепко доставалось от матери.
Получая его у Шурочки, Юля очень придирчиво проверяла каждую тряпку.

-- Вот тут пятно осталось, а вот тут поглажено плохо. Смотри, какая складка получилась некрасивая. -- предъявляла она претензии тётке, как хозяйка своей служанке.

Но хозяйка служанке платит и имеет право требовать качественную работу, а Шурочка и прачкой была бесплатной для Юлиной семьи и нянькой тоже. После этих замечаний, она срывалась на Таю и за некачественную работу очень больно стегала её скакалкой, оставляя красные полосы на спине.

-- Это за то, чтобы ты в следующий раз старалась. Претензии только к тем вещам, которые ты стирала и гладила. Я, что же, краснеть за тебя перед Юлей должна? Недолукая ты баба! -- приговаривала Шурочка, после таких жестоких уроков.

Обидно обозвав и высказав дочке нелицеприятные претензии, она снова шла к корыту и, сгорбившись над ним, стирала и стирала Юлины пододеяльники и простыни, всё то, что Тае стирать было пока не под силу. По её лицу ручьями стекал пот, но Шурочка не обращала на него внимания. Было уже поздно, а ей нужно было ещё прокипятить бельё, прополоскать, отжать и развесить. А Юля тем временем, особо не перетрудившись за день на сидячей работе, спала мирным сном дома в мягкой постели.

Тая пробовала образумить мать и растолковать ей, что так не делается. Даже она своим детским умом понимала это, но только не Шурочка.

-- Юле некогда стирать самой. У неё работа. -- оправдывала она племянницу.

-- А тебе есть когда стирать? У тебя работы нету? -- изумлялась Тая.

-- Юле надо воду из колонки таскать, а у нас она из крана льётся.-- тут же парировала мама.

-- Пусть тогда приходит к нам и сама стирает! Хотя до того как мы сюда переехали, она таскала воду и стирала у себя дома! Не развалилась, как видишь! -- уже со злостью на Юлю и на то, как Шурочка её защищает, сказала Тая и спросила. -- А электричества у них тоже нет? Или может утюга?

-- А это тут причём? -- удивилась Шурочка.

-- А притом, что ты меня их тряпки гладить заставляешь! Пусть сами гладят!

-- А тебе что, трудно сестре помочь? Когда ей гладить? У неё работа, домашних дел куча!

-- А Людочка на что? -- изумилась Тая. -- Ей десять лет! Я в таком возрасте кучу их белья переглаживала, значит и она сможет! Не маленькая уже!

-- Людочке учиться надо! Она отличница! Не то, что ты, двоечница! - с укоризной заявила Шурочка.

-- А вы взвалите-ка на неё глажку всего их белья и к тому же ещё и снег рыть каждый день поводите, вот тогда и увидим, сможет ли она оставаться отличницей! А то ей, видите ли, учиться надо! А мне не надо? – взорвалась Тая.

-- Я тебе все условия для учёбы предоставляю, так ты норовишь бездельем вместо этого заниматься! Книжечки читаешь, рисуешь! – продолжала укорять Шурочка дочку.

-- Говори что хочешь, но я не буду больше их шмотки стирать и гладить! Можешь отстегать меня скакалкой, как ты это любишь делать, а я всё равно не буду! – и Тая, дабы не провоцировать мать на дальнейшие разборки, уткнулась носом в учебник истории, делая вид, что внимательно читает урок, хотя тяжёлые, совсем не детские мысли, вертящиеся в её голове, не давали ей этого делать. Строчки на странице учебника плясали перед её глазами весёлый танец, не давая зацепиться взглядом хотя бы за одну буковку.

Ну а Шурочка больше спорить с дочкой не стала. Погладить бельё она так и не успела и отнесла его племяннице не глаженым.

-- Что это? -- удивилась Юля, уставившись на выложенные Шурочкой мятые вещи из сумки.

-- Представляешь! -- со слезами на глазах и в голосе начала жаловаться Шурочка на Таю. -- Не знаю, что мне делать с этой девчонкой! Совсем от рук отбилась! Не слушается меня! Вот и гладить отказалась! Сказала, пусть Людочка гладит!

-- А что ты смотришь на неё? Наказывать надо! Бить!-- продолжала возмущаться Юля.

-- Да стегаю я её скакалкой и в угол ставлю! -- оправдывалась Шурочка за своевольное поведение дочки, отказавшейся впервые за два года гладить чужое бельё.

-- Я скажу, что тебе с ней делать! -- заявила Юля. -- Отдай её в интернат! Пусть там поживёт без тебя! Там её уму-разуму научат! А я похлопочу о месте! Место дадут, потому что ты мать-одиночка!

В тот вечер Шурочка подошла к Тае с речью о том, как хорошо живётся деткам в интернате, что, мол, ей там должно очень понравиться.
Маленькое Таино сердечко учащённо забилось после таких слов матери, ей стало не хватать воздуха и в глазах потемнело.

-- Ты что, от меня избавиться хочешь? – упавшим голосом спросила она. -- Я тебе мешаю?

-- Не мешаешь, но не слушаешься! Вот бельё Юлино не погладила! Разве хорошо это?! Разве этому я тебя учу?! -- с горечью воскликнула Шурочка.

Тая пробовала уговорить мать не отдавать её в интернат, говорила что там ей будет очень плохо, что она там и дня не выдержит, но Шурочка, под Юлиным напором, была непреклонна и, контролируемая и подгоняемая племянницей, методично собирала необходимые документы.

В принципе, всё уже было готово, чтобы Тая могла отправиться в интернат, но тут она заболела. У неё поднялась высокая температура, около сорока градусов. Она лежала пластом в кровати и тихо бредила, говоря что-то про интернат и про то, что лучше умрёт, чем пойдёт туда жить.

Шурочка испугалась тому, что натворила, так как справедливо сочла, что именно она виновата в дочкиной болезни.

-- Нет! Не умирай, доченька! Не надо! Я никуда тебя не отдам! И ругать тебя больше не буду! И скакалкой бить тоже! – шептала она, склонившись над Таей. Она лечила дочку лекарствами, вызывала и врача и скорую.

Сутки Тая провалялась в бреду в постели, и двое суток отходила от тяжёлого состояния, но этого срока вполне хватило, чтобы Шурочка утвердилась в своём решении не отдавать её в интернат вопреки Юлиному недовольству.

Тая была рада, что остаётся дома, но характер её был частично сломлен. Она стала бояться матери и сама, не дожидаясь её понуканий, кидалась делать все домашние дела, и Юлино бельё уже не копилось на столе кучей, а всегда было вовремя выглажено, пусть даже в полный ущерб урокам.

Шурочка не отдала Таю в интернат, но свои обещания не ругать и не бить дочку, по мере её выздоровления забыла, так как исчез страх за её жизнь. И Тае по-прежнему доставалось от матери и за двойки и за не добросовестную стирку и глажку Юлиного тряпья.

А тут и лето подошло. Приближалась поездка на всё лето в Таину родную деревню, где её с нетерпением ждала бабушка Марфа. Жаль только, что Григорий не дождался свою любимую внучку. Но Тая так устала от жизни в городе, что рвалась в деревню и душой и телом в надежде отдохнуть от всех неприятностей, постигших её здесь.

Начало https://www.stranamam.ru/post/14937081/

Продолдение https://www.stranamam.ru/post/14940275/