Тяжёлая жизнь. 4

ВОЙНА.


Началась усиленная мобилизация военнообязанного населения на фронт. Забирали мужчин и военнообязанных женщин ( в основном медиков) в возрасте от восемнадцати до пятидесяти лет. У военкоматов стояли огромные очереди из желающих попасть на фронт, чтобы защищать свою родину.

В Шурочкиной деревне, в каждом доме были сборы и проводы уходящих на войну мужчин. Провожали мужей, сыновей, братьев. Из каждого дома, облачившись в военную форму, выходил как минимум, один мужчина, обвешанный походным снаряжением и цепляющимися за него, плачущими родными.

Ближайшие деревеньки и посёлки Брянщины быстро опустели. Остались одни бабы с ребятишками, а из мужиков только старики да мальчишки, хотя последние на фронт очень даже рвались. Сколько подростков, пытавшихся приврать свой возраст, чтобы попасть на фронт, было возвращено матерям.

Григория тоже забрали, хотя ему было на тот момент сорок девять с половиной лет. Но сорок девять не пятьдесят, поэтому военкомат одобрил кандидатуру в лице Григория, посчитав его вполне ещё годным к военным действиям.

Марфа собрала мужу котомочку, положив туда буханку, испечённого ею, хлеба, кусок сала, варёные яйца, несколько головок лука и соль, и вместе с детьми вышла проводить его за калитку. Она обнимала Григория и плакала, потому что не знала, вернётся ли муж домой, не последний ли раз она его обнимает. Цепляясь за папку, плакали и все ребятишки.

Григорий, сам еле сдерживая слёзы, оторвал от себя дорогие, любимые руки жены и детишек и присоединился к строю солдат, уходивших из деревни в пункт сбора, для дальнейшего распределения их по воинским частям. Воинская часть, куда попал Григорий, была отправлена на защиту Сталинграда.

Аннушкиного мужа Володю тоже забрали на фронт, и она, со своей пятилетней дочкой Юлей, переселилась к матери, чтобы держаться вместе, пережидая это страшное время.

На Брянщине шли жесточайшие бои. Мощный удар немецко-фашистских войск, нанесенный тридцатого сентября сорок первого года, прорвал оборону Брянского фронта, и Брянск был оккупирован.

Оккупировали немцы и Поповку. Выбрав наиболее крепкие дома, они группами заселились туда, выгнав хозяев либо в свои же сараи, либо к соседям, имеющим не приглянувшиеся им, покосившиеся от времени, избы.
Пока было тепло, немцы разбивали палатки на обширном деревенском лугу, и жили там, пользуясь продуктами питания местных жителей, забирая у них картошку, кур, яйца и молоко.

А в брянских лесах формировались партизанские отряды, которые периодически совершали набеги на немецких оккупантов, и тогда в деревне творилось страшное. Повсюду слышалась стрельба, крики, взрывы. Горели дома и приусадебные постройки. Гибли мирные люди, не успевшие спрятаться в свои погреба. Иногда жители бежали в лес, спасаясь от наиболее интенсивных военных действий развернувшихся в деревне.

Всё местное население жило надеждой, что партизаны прогонят немцев прочь из их домов и освободят народ от оккупации. Они, по мере возможности, подкармливали партизан, снабжая их хлебом. Свежеиспечённый хлеб укладывали в плетёную корзину и прикрывали его тряпицей. На тряпицу клали клеёнку. Эту корзину вручали Шурочке и отправляли в лес, типа по грибы.

Маленькая худышка, идущая с корзинкой в лес, не вызывала подозрений у немцев. Шурочка смело проходила мимо палаток и домов населённых оккупантами, неся в корзинке драгоценный хлебушек, передавала его в оговоренном месте в лесу кому-нибудь из партизан и, не забыв набрать, хотя бы пол корзинки грибов, возвращалась в деревню, проходя опять мимо тех же немцев.

Шурочка была смышлёной девочкой и знала об опасности этих походов. Знала, что с нею будет, останови её любой немец с целью проверки корзины, когда она шла в лес. Расстреляли бы и её, и всю семью, а возможно что и всю деревню, не пощадив даже грудных младенцев. Но Бог был милосерден к Шурочке, её ни разу ни один немец не остановил для проверки содержимого корзинки.

В жестокости немцев Шурочка убедилась, став однажды участницей очень страшного события.

Вскоре после оккупации на Брянщине, начался шмон по всем местным деревням, посёлкам и городам с целью выявить и забрать в плен все еврейские семьи. Был приказ истребить евреев, и немцы старательно выискивали их среди мирных жителей. В плен забирали всех, и мужчин, и женщин, и стариков, и детей.

На Брянщине перед войной, жило очень много евреев. Они занимали целые посёлки как, к примеру, Золотая Ветка, где жили Гутерманы, у которых работала Шурочка.

Все богатые еврейские семьи, возможно в предчувствии близкой войны, уехали незадолго до неё, бросив дома и всё своё хозяйство. Уехали и Гутерманы. Они правильно сделали, потому что все евреи, которые не смогли или не успели уехать, были обнаружены немцами и забраны в плен. Их держали в лагере, за колючей проволокой, мимо которой прохаживалась охрана с автоматами и большими немецкими овчарками, пресекающая любые попытки к бегству.

Туда, в этот лагерь, каждый день привозили на грузовиках всё новые и новые партии евреев. Заключённых в лагере набралось более трёх тысяч человек. Все они содержались в жутких голодных условиях и часто подвергались избиениям. К тому же на большом, огороженном колючей проволокой, участке не было ни одной постройки, чтобы там можно было укрываться пленным от дождей и ветров. Ложем им служила голая земля. В результате чего многие пленные заболевали. Питанием им служили грязные полусгнившие корнеплоды, раз в день бросаемые немцами через колючую изгородь.

И вот, ранним утром, в один из дней, на большом пустыре, километрах в трёх от лагеря, немцы собрали со всех близлежащих посёлков и деревень жителей с лопатами и заставили их копать глубокий ров. Среди копающих оказалась и Шурочкина семья.

Народу собралось больше ста человек, поэтому ров был выкопан за несколько часов, но после этой работы, немцы жителей не отпустили, а лишь отвели в сторонку и оставили их там стоять, под надзором солдат с автоматами, в ожидании дальнейших указаний. Знали бы люди, для чего они рыли этот ров, и какому неописуемому зверству станут вскоре свидетелями.

Не прошло и часа, как к только что вырытому рву привезли на грузовичке первую партию, измождённых голодом и пытками, грязных и окровавленных евреев. Их, по нескольку человек, немцы выстраивали линейкой у края рва и расстреливали из автоматов, на глазах у жителей, выкопавших им эту страшную могилу.

Расстреливали мужчин, женщин и детей постарше, а на малышей патроны не тратили. Младенцев вырывали из рук матерей, схватив за ножки, с силой ударяли друг об дружку, и швыряли в ров.

Бойня продолжалась около трёх часов. На место только что расстрелянных привозили новые и новые партии евреев, и всё повторялось сначала.

Сколько же плача, криков и стонов стояло над брянской землёй в тот страшный день. У жителей, наблюдавших весь этот жуткий процесс, кровь стыла в жилах, и шевелились на голове волосы.

Шурочка видела, как матери, у которых вот-вот должны были отобрать орущих от ужаса детишек и кинуть в яму, на грани помешательства, кусали своих малышей от бессилия, страха, горя и безысходности. Одна из женщин сама кинулась в ту страшную яму, вслед за своим, только что брошенным туда, ребёнком. Её никто и не удерживал.

А изо рва неслись крики и стоны раненых, плач младенцев, потому что не всем посчастливилось быть сразу убитыми. Они копошились во рве, пытаясь сбросить с себя тяжесть всё падающих и падающих на них новых тел.

Когда бойня подошла к концу, и последний еврей был сброшен в ту страшную яму, жителей, наблюдавших в полуобморочном состоянии, весь этот зверский ужас, и выворачивающих, от увиденного, наизнанку свои желудки, заставили закапывать землёй ров, наполненный, как мёртвыми, так и ещё живыми, стонущими и копошащимися в кровавом месиве, людьми.

А за спинами жителей стояли немецкие солдаты с автоматами, готовые выстрелить и столкнуть в ту жуткую яму любого из них, кто посмеет ослушаться их приказа.

Постепенно стоны, крики и плач младенцев стихали под толщей покрывавшей их земли. Но ещё некоторое время люди, зарывающие ров, видели, что земля, словно дышала, то поднимаясь, то опускаясь над закопанными людьми. Но вскоре всё замерло. Наступила тишина.

-- Schnell alle nach Hause! (Быстро все по домам!) – гаркнул в этой тишине голос немецкого офицера, и люди испуганно оглядываясь, спотыкаясь и падая, стали разбредаться в разные стороны, покидая это страшное место.

Тот, полный дикого ужаса, день, навсегда отпечатался кровавой меткой в Шурочкиной душе. Она долгое время тряслась и вздрагивала, особенно во сне, когда перед её глазами вновь и вновь вставало видение страшного рва заполненного кровавыми стонущими телами, на которые она вынуждена была кидать землю лопату за лопатой. Шурочка кричала во сне, будя сама себя этими криками. С криками вскакивали с постелей и её братья и сёстры, да и сама Марфа тоже.

Но однажды чуть было не случилось непоправимое горе и в их семье.

Начало https://www.stranamam.ru/post/14937081/

Продолжение https://www.stranamam.ru/post/14937130/