Женщина на войне: Валентина Кокорева. "Век человеческий". Автобиографическая повесть. Глава 1.

Валентина Кокорева

Век человеческий

Повесть-быль. Вступительное слово Анатолия Аграфенина[/b]


Валентина Александровна Кокорева родилась в 1913 году. Врач, ветеран Великой Отечественной войны, поэт. Печаталась в периодических изданиях, литературных журналах, поэтических сборниках. Автор сборника стихов «Когда вспоминаю — молодею» (2013). Живет в пос. Мурино (Ленинградская область).

(Моё примечание - бабушка скончалась в ноябре 2017 года в возрасте 104 лет)


С Валентиной Александровной Кокоревой мы познакомились уже после ее столетнего юбилея. В Ленинградском областном издательстве «Вести» готовилась к изданию ее первая поэтическая книга, и нужно было отобрать с автором стихи, рассортировать их.

В поселок Мурино я ехал с особым волнением. С таким «дебютантом» встречался впервые. И, безусловно, чрезвычайно любопытно было пообщаться с человеком, перед глазами которого прошел практически весь ХХ век.

Валентина Александровна — не профессиональная поэтесса. Всю жизнь проработала врачом. И это главное ее призвание. Что такое сельский доктор, никому объяснять не нужно. Это круглосуточная работа, ты, по сути, член каждой семьи в округе. И ночью, и в выходные, и в праздники, случись что, — спешишь на помощь.

Врачом она стала по завету отца — сельского медика из-под Демянска Александра Александрович Четверухина. Окончила Ленинградский Первый медицинский институт, работала детским неврологом, готовила диссертацию, вышла замуж.

Когда общаешься с человеком, уже разменявшим свой второй век, какие могут быть сомнения: жизнь удалась. Валентине Александровне сейчас сто два года. Она энергична, бодра. Пока внучка с мужем на работе, ухаживает за соседом, которому немногим за семьдесят, но немощен и слаб. Валентина Александровна прекрасно рассказывает. Хороший и, увы, сегодня достаточно редкий русский язык ясно мыслящего и очень начитанного человека. Только когда вспоминает о самых страшных событиях в своей жизни, немного приглушает голос.

Отношения с семьей мужа не сложились, и она, комсомолка и максималистка, сбежала от новых родственников на советско-финскую войну. Как военврач попала в самое пекло. Была удостоена медали «За отвагу» за вывод своей части из окружения.

После финской ее не комиссовали. А направили в Брест, где она и встретила Великую Отечественную. Попала в плен, прошла четыре концлагеря.

Со всеми освобожденными военнопленными фашистских концлагерей беседовали «особисты». И с Валентиной Александровной встретился молодой капитан. Он спросил, сколько ей лет, она ответила: тридцать два. А он по-простому признался, что думал — далеко за пятьдесят.…

Как интересно устроена судьба. Самые жестокие и тяжелые годы века Валентины Александровны совпали и с самыми важными, и, если бы не обстоятельства, радостными. В фашистском лагере она встретила свою настоящую любовь — советского пленного военврача Николая Петровича Кокорева. В бараке родила дочь, сохранила и выходила своего первенца. Дочь Людмила тоже стала врачом. Вместе с мужем Валентина Александровна прожила пятьдесят четыре года. В этом счастливом браке у них родилось еще две дочери — Вера и Наталья.

После освобождения Валентине Александровне с мужем не разрешили вернуться в Ленинград. И все последующие семьдесят лет Валентина Александровна проработала и прожила в Ленинградской области. Это сегодня поселок Мурино застроен многоэтажками и, по сути, «спальный район» Санкт-Петербурга. А тогда это была «глубинка» в полном понимании этого слова. Семья Кокоревых жила в комнате без удобств в доме барачного типа.

И своеобразной отдушиной для Валентины Александровны были стихи. Она увлекалась поэзией с детства. Но не серьезно, скорее баловства ради. Приходили в голову строчки, что-то запоминалось, записывалось, терялось, оставалось…

Стихи Валентины Кокоревой — замечательные. Они чистые, немного наивные, но искренние.

До издания книги что-то печаталось в газетах, журналах, поэтических сборниках самодеятельных поэтов. С появлением Интернета поэзия Кокоревой нашла множество поклонников и откликов на сайте «Стихи.ру». Для сборника удалось тогда отыскать чуть больше пятидесяти стихотворений разных лет. Книжечка вышла, разошлась.

И тогда же обнаружилась еще одна рукопись, написанная в середине 1970–1980-х годов, когда Валентина Александровна Кокорева вышла на пенсию. Воспоминания о военных годах. Тогда их никто публиковать не решился, слишком уж откровенными они показались для того времени. Сегодня их хочется представить читателю.



Анатолий Аграфенин


Глава 1

С тех пор прошло более четверти века, но события того времени сохранились в памяти яркими и свежими. Порой мне кажется, что это было вчера...

После недолгой финской кампании, где мне пришлось выполнять обязанности батальонного врача, я была зачислена в кадры и направлена в 650-й стрелковый полк. Служила я там недолго, часть была переброшена в Иран, а ленинградцы после курсов усовершенствования продолжали службу в Латвии.

Госпиталь, куда меня определили, был развернут по всем правилам. Меня назначили начальником пункта сбора легко раненных. В основном же мне приходилось лечить бойцов, получивших легкие травмы и страдающих дизентерией.

15 июня 1940 года нас направили в Особый Белорусский округ, в город Картуз Береза. В феврале 1941 года я прибыла в город Брест в армейский госпиталь, где и стала работать по своей основной специальности — невропатологом.

Госпиталь был расположен рядом с Брестской крепостью, вернее, впереди ее на ничем не защищенной местности. Наше нервное отделение возглавлял Яша Крымко.

Поначалу работы было немного. В свободное время я занималась немецким языком, много читала и даже поступила в консерваторию на вокальное отделение, но уже ближе к весне дел в госпитале прибавилось: после обхода больных я спешила в приемную комиссию, где мы допоздна отбирали среди призывников самых здоровых на флот, в авиацию, в погранвойска.

Многие врачи с семьями жили на территории госпиталя, который располагался в бывших польских казармах. Я жила в городе и на работу ходила пешком. Выходила рано, часа за полтора до начала. Мне нравился этот уютный зеленый городок со своими парками и статуями, слегка напоминающий Ленинград.

Дорога от Бреста до самой крепости была обсажена каштанами, в пору цветения от них исходил нежный аромат. Иногда мы шли гурьбой, но больше я любила ходить одна: все вспоминалось острее, мыслям и чувствам было просторнее.

Еще не улеглись воспоминания о финской кампании, об этой короткой, но кровопролитной войне. Слава богу, я жива, думалось мне после каждого нового боя, после каждой удачной эвакуации раненых с передовой. Теперь войны не было. Все, казалось, осталось позади, и вспоминать ни о чем не хотелось, но шум от проходящих поблизости вагонов отвлекал от легких мыслей и снова напоминал о войне, На открытых вагонах, мчащихся с запада на восток, лежал каменный уголь антрацит. Мы его получали из Германии (у нас в стране с добычей угля было еще неважно). Мы же отправляли в Германию хлеб, замечательный русский хлеб. Как-то мы увидели погрузку вагонов: из развязавшегося мешка посыпалось отборное крупное золотистое зерно. До боли в сердце стало обидно: у самих-то еще хлеба не хватало, а мы должны его отправлять. Да кому — Гитлеру! Договор договором, но все равно обидно.

За последнее время в наш госпиталь все чаще и чаще стали поступать раненые пограничники, двое из них скончались. А мы немцам хлеб отправляем. А вчера на бреющем полете над нашим госпиталем прошли немецкие машины с большими черными крестами. Что им наш яркий красный крест на крыше, что на международном языке означает полную неприкосновенность?! Впрочем, мы были достаточно обстрелянные солдаты, чтобы понимать, что наша крепость не отвечает современным стратегическим требованиям и вряд ли сможет устоять против сильного врага. Мы понимали, что в случае войны наш госпиталь очутился бы в каменном мешке. Разговоры же об его эвакуации шли уже больше года, но все оставалось по-прежнему.

И опять вспомнилась эта спешка в призывных комиссиях, зачем и для чего такая горячка в мобилизации? Почему в Бресте в магазинах все исчезло, кроме спичек и хлеба? И некоторые доброжелатели из местного населения, не стесняясь, останавливали нас тихо и, оглядываясь, предупреждали:

— Пане, буде война, не ходите в крепость! — Я решила поделиться своими сомнениями с комиссаром Богатеевым и с заместителем начальника НКВД Бреста Сидоровым Федором Ивановичем. «Уж они-то должны знать»,— думала я. Комиссар же на мой вопрос коротко ответил: «Не наводите паники». А Сидоров сказал, что у меня болезненная фантазия.

А потом вспомнила первомайский парад. Впечатление было ошеломляющее: в течение нескольких часов шли наши войска, демонстрируя молодость, красоту, силу и оснащенность новейшим оружием, и немного успокоилась.

Я давно уже прошла и каштановую аллею, и мост через Буг. Пройдя через всю крепость, я вышла Холмскими воротами и вступила на мост через реку Мухавец. У медсанбата повернула налево к своему госпиталю. Навстречу мне в распахнутом белом халате вышел Вася Моставлянский. На самом деле он был Иосиф, но няньке трудно было его так называть, и она нарекла его Васей.

— Слушай, Валентина, — попросил он, — выручай — подежурь за меня сегодня, а я подежурю за тебя завтра,

— В чем дело? — спросила я.

— Потом объясню, — заторопился он, — я уже и комиссару доложил, и начальнику госпиталя. Я знал, что ты согласишься.

— Ну ладно, — ответила я, — мне все равно. Но объясни, пожалуйста, в чем дело?

— Видишь ли, — оглянувшись, шепнул Вася, — вчера ночью и сегодня прошли в городе аресты. Взяли некоторых из моих товарищей: коммунистов и работников НКВД. Я их знаю как прекрасных людей и настоящих товарищей. — Неожиданно он замялся и сморщился, как мне показалось, чтобы не расплакаться. — И вообще вся эта обстановка в городе мне не нравится: и эти аресты, и эти немецкие самолеты, и наши раненые пограничники.

И я сразу же напомнила комиссару о том, как на прошлом дежурстве мы вместе с ним перевязывали и тащили в операционную раненого пограничника. (В прошлом комиссар был фельдшером.) Но увидев в его глазах непонятную мне боль и тоску, я ничего не могла спросить.

И сейчас мне вдруг стали ясны слова комиссара: «А вот это ни к чему». Проверять-то оружие было действительно ни к чему, ведь при мне его действительно уже не было. «Кобуру-то надо отстегнуть, только зря болтается, ну да потом», — с внезапно охватившим меня безразличием подумала я и, поправив на ходу пилотку, поторопилась за комиссаром.

Продолжение следует...

Повесть была напечатана в журнале "Нева" в мае 2015 года поэтому я ставлю значок "интернет".