Два дня из приходской жизни.

Всенощная.

Я собиралась на Причастие в воскресение, накануне надо быть на Всенощной. Обычно не бываю - работаю по субботам, а тут - в отпуске. Погода хорошая, поехали все вместе - я, муж, Мишаня. Договорились, что я помолюсь спокойно в храме, а папа с Мишей пойдут на детскую площадку при храме. Площадка открыта для всех желающих, не только для детей прихожан - туда приходят все детки с мамами из окрестных домов в то время, когда открыто подворье (а оно обычно открыто ежедневно). Есть, конечно, ограничения - на подворье нельзя курить, распивать пиво и ругаться.





Захожу в храм, здороваюсь со знакомыми бабушками. Попутно отмечаю, что народу больше, чем в прошлую субботу - жара уже не такая сильная, к тому же, завтра целых два праздника - Рождество Иоанна Предтечи и память всех русских святых. Много незнакомых лиц - в Токсово разгар дачного сезона, и в храм летом приходит много петербуржцев. Бабушки наши, конечно, все на месте - Клавдия Андреевна, Валентина Сергеевна... Только одна из свечниц незнакома мне - печального, даже унылого вида и неопределённых лет женщина, в мрачной серо-чёрной одежде, разбирает букеты цветов в баптистерии - ими украшают храм к каждой службе. Видимо, мать Ангелина, спокойная и приветливая монахиня, уехала в отпуск - и временно взяли кого-то другого. Мне всегда было интересно - откуда цветы, да в таком количестве - розы, лилии, пионы, герберы? Наверное, кто-то жертвует постоянно...

Оставляю кофту на скамеечке - знаю, что никто не возьмёт. У свечного ящика, как всегда, оживление - пишут записки, покупают свечи... Вот выходит настоятель, открываются Царские врата... Возглас диакона - всё как обычно. Впрочем, не совсем - запели наш батюшки в алтаре "Приидите, поклонимся" как-то уж очень нестройно; слышен голос о. настоятеля, который берёт запредельно высокую ноту, стараясь спасти положение и выровнять строй, диакон - молодец, прекрасно держит бас, - но нет, второго батюшку заносит совсем не туда; прихожане стоят с несколько растерянным видом, впрочем, не все так переживают, как я со своим профессиональным слухом. Ничего, вступил, наконец, хор - а хор у нас очень профессиональный, "капЕлла", как назвал его однажды - с подчёркиванием буквы Е - один старенький и очень уважаемый священник. Вздыхаю с облегчением.

Молитвенник из меня и так плохой, а тут чувствую, что мне становится как-то нехорошо, и голова начинает болеть... вроде выспалась прекрасно, а тут начинаю зевать, хотя спать вроде и не хочется. Всё время пытаюсь сосредоточиться на словах молитв и песнопений, получается, но неважно - порой куда-то уплываю вдаль мыслями... Попутно замечаю, кто стоит рядом. Радует, что мужчин в приходе много, не меньше, чем женщин, правда, среди женщин больше одиноких - самого разного возраста, а мужчины преобладают семейные. Вижу знакомую из Москвы, радуюсь, что она приехала, она приветливо кивает мне в ответ. Знаю - увы! - что она так и не вышла замуж, несмотря на интересную внешность... Слева - незнакомая симпатичная девушка, ещё дальше - худенькая невысокого росточка женщина средних лет, закутанная в некое подобие покрывала и истово молящаяся. Детей совсем нет, они редко бывают на Всенощной, и появляются только к елеопомазанию. Среди мужчин бросается в глаза один, невысокого росточка. Это Влад - он не пропускает ни одной службы, очень благочестив, что не так уж часто встречается среди приходских спонсоров. Влад - при полном параде и кладёт поклоны, обливаясь потом и обмахиваясь платочком. Неподалёку - один питерский художник, личность в епархии известная; его сын, серьёзный мальчик лет семи-восьми, обычно прислуживает в алтаре, но сегодня что-то его не видно. Справа, где стоят мужчины, мимоходом - грешна! - замечаю "ирокеза", мощного мужика лет за тридцать, с частично выбритой головой и пучком волос сзади, - наверное, байкер какой-нибудь. Рядом с ним - новая личность: очень худой и очень сутулый, совершенно лысый парень в очках, неопределённого возраста. Я даже не пытаюсь догадываться, кто он такой - на руках у него старые следы от порезов на венах...

Служба идёт своим чередом. Начинается лития, священники выходят на середину храма. Я начинаю совсем уж неприлично зевать и не знаю, что делать... выйти сейчас не получится, а о. настоятель - он всё видит, в том числе, и мои зевки. Впрочем, стою как камень, пытаясь сосредоточиться, кладу поклоны.

По окончании Шестопсалмия распахиваются входные двери и влетает толпа ребят разного возраста; впереди - наш Михаил Михалыч, самый бойкий, да и самый маленький в этой толпе. Мишка даже не стащил с головы кепку-бандану. Шарит глазами по храму, и, увидев меня, кидается как ненормальный, вцепившись мне в подол. Я под осуждающими взглядами бабушек поспешно стягиваю с него кепку и чувствую, какой он не то что вспотевший - взмыленный; у Мишки виноватый вид- я гадаю, что же он учудил на площадке. Потом вижу папу - он входит в храм с очень недовольным видом; подойдя к нам, шипит на Мишаню и, улучив секунду, показывает ему кулак. Оказалось, Мишка сбежал от папы и понесся с ребятами в храм на помазание. Конечно, он знает, что за ворота подворья убегать ни в коем случае нельзя, но всё равно такое поведение меня отнюдь не приводит в восторг.

Дожидаемся помазания, стоим в очереди. Мальчишки, как по команде, делаются тихими и послушными, выстраиваясь в очередь со взрослыми. Мишаня после помазания ещё какое-то время задерживается в храме - попить святой водички, опустить монетку в ящик для пожертвований, да и просто отдохнуть от беготни. Когда диакон кадит храм, он вместе с благочестивого вида девочкой чуть постарше смешно наклоняет стриженую голову. А потом - опять на площадку, играть, а я остаюсь на первый час.


Храм св. Игоря Черниговского, там служат по будням.


Икона св. прав. кн. Игоря на храмовой стене.

Вспоминаю, как неделю назад, в жару, в храме молился наш папа, а я в свою очередь сидела с Мишкой на площадке - там тенёк, и можно пересидеть, даже когда солнце жарит вовсю. Подворье словно вымерло, даже фонтан на пруду по субботам не включают - только в воскресение. Пруд - как зеркало, но утки прилетать туда не хотят - то ли есть им нечего, то ли боятся людей... Утки на пруду - искусственные.

Выгуливаю Мишку, а мимо из храма уже идёт о. настоятель; у пруда на скамеечке сидит какой-то парень явно не из прихожан, думу думает, и кепку даже не снял. Но, сидит себе - и сидит. Вижу, как проходя мимо, о. Лев - подчёркнуто громко ему: здравствуйте, молодой человек! Тот, кажется, пробудился ото сна, но на приветствие не ответил...




Гериатрический центр.


Служба окончена. Думаю, может, получится сегодня попасть на исповедь - и как раз выходит любимый батюшка, пожилой уже, лет около 70-ти, отец Анатолий. Но его уже поджидает толпа народу - кто взять благословение, кто просто поприветствовать, кто - о чём-то спросить. Тут же на исповедь выстраивается очередь. Параллельно другой священник, "нелюбимый", говорит проповедь, ревностно поглядывая на о. Анатолия; но его слушают более из вежливости - батюшка явно не златоуст.

Едем домой. Голова болит всё сильнее, а ведь надо ещё прочитать Правило ко святому Причащению...



Литургия.

Поздно вечером я понимаю - это приступ мигрени, а амигренина под рукой, как на грех нет, и купить его уже негде. Один канон прочитала еле-еле, правило решаю прочитать - как смогу - утром. Ночью даже сплю немного - наелась обезболивающих, в основном - для очистки совести, зная, что они не помогут, натёрлась Кармолисом. Утром просыпаюсь сама от дикой головной боли. Как-то собираюсь и даже, частично, прочитываю правило. Думаю - если даже успею до службы купить лекарство, и даже если меня после лекарства допустят до Причастия - всё равно натощак пить его не рискую, потому как амигренин - штука тяжёлая, и неизвестно, что будет, если выпить его на голодный желудок. Поэтому мужественно принимаю решение потерпеть, если совсем не свалюсь, конечно.

Хоть что-то в нашей жизни бывает хорошо! - быстро подходит маршрутка, и там даже есть свободные места, ура! можно присесть. Да и голова вроде не так сильно болит.

Приезжаю к половине десятого и обнаруживаю, что исповедь уже идёт вовсю... оказывается, она начинается в девять, а я просто забыла - немудрено, в таком вот состоянии и имя своё забудешь. Молитвы перед исповедью, конечно, не слышала... Лихорадочно припоминаю свои грехи, чтобы ничего не забыть. Видимо, они меня не так мучают, потому что кое-что всё же забываю, как потом вспоминается.

Народ всё прибывает, я начинаю думать, что мужу опять придётся искать место для парковки - стоянка будет забита, конечно. Становится душно... а голова болит всё сильнее. Беру благословение у батюшки и иду в баптистерий - там дышится свободнее и есть свободные скамеечки, службу слышно хорошо, особенно хор - он прямо над головой. Пока не привели малышей на Причастие, там тихо. Сижу потихоньку, думу думаю - только бы дождаться Причастия. Рядом со мной - монахиня Надежда со внуком. Матушка - наша землячка, и, несмотря на монашеский чин, живёт в квартире со своим внуком, великовозрастным, но ещё несовершеннолетним парнем, больным от рождения. Видно, что у неё опять болит спина - молится матушка сидя, как и я, с трудом встаёт только на чтение Евангелия. Её внук с детским, почти несмышлёным лицом то сидит спокойно, то совершает разные перемещения по баптистерию.

Настоятель начинает проповедь - у нас в храме традиция читать проповедь по окончании Литургии оглашенных. Похоже, о. Лев сегодня в ударе, и проповедь обещает быть весьма продолжительной. Вижу знакомую тётеньку, она явно хочет сесть - а мест уже нет. Уступая ей место, встаю и выхожу на улицу, благо в храме стало уже невероятно душно, несмотря на все открытые двери. Мне душно, и, вместе с тем, знобит - мигрень... Иду к пруду и занимаю одну из скамеечек. Наши - муж с Мишаней - уже подъехали; вижу, как голубая футболка мелькает среди деревьев.

На подворье кипит жизнь: вокруг пруда гуляют мамы с детьми в ожидании Причастия - или просто так, на скамеечках сидят любители спокойного отдыха и слушают журчание фонтана. Я пристраиваюсь в тенёчке и чувствую, как озноб одолевает меня, как мёрзнут ноги; сажусь на солнышко - голова болит ещё сильнее... Прячусь обратно.

Кажется, проповедь подходит к концу. У храма встречаю знакомую бабушку, она в слезах: потерялся на подворье внук лет семи, в сером костюмчике. Играл на площадке, да пропал...

Начинается Херувимская. Муж передаёт мне Мишку и идёт искать парня. Мишка высказывает пожелание - "хочу в храм!" - и юркает в открытые двери. Народ стоит стеной, но Михаил - маленький и юркий, быстро пробирается среди взрослых куда-то вперёд. Я пытаюсь успеть за ним, но тщетно. Всё же до начала Евхаристического канона успеваю пробраться до середины помещения, и вижу, что ребёнка нигде нет. Начинается Евхаристический канон, народ падает на колени - не все, но многие. А мне не до молитвы - Мишкина футболка нигде не просматривается до самой солеи, а сбоку выход открыт - он мог туда выбежать; в голове вертятся нехорошие мысли насчёт забредшего на подворье похитителя-педофила - тем более, что в одном из соседних посёлков недавно украли трёхлетку... Мужественно выстаиваю до "Отче наш", затем пробираюсь к боковому выходу, бегу - с совершенно квадратной головой - ко главному входу. Мамочки говорят - только что был здесь. Кричу, уже не стесняясь - "Миша!"- о, радость! виновато выглядывает из дверей. Пропесочиваю как следует; кажется, понял, что убегать нельзя... Пропавший мальчик тоже нашёлся в храме.

Мишка сам подходит к Чаше в очереди таких же детей, сам называет имя - большой уже. Мне приходится стоять долго, чувствую, как меня шатает. Отхожу периодически в сторону и присаживаюсь на чей-то складной табурет. Потом, ко Кресту, уже прошусь без очереди. В раскрытые двери врывается резкий порыв западного ветра, и я вижу, что солнца уже нет, а тучи закрыли всё небо. Вот и причина моей мигрени - сейчас будет дождь.

Садимся в машину, еле выруливаем с нашего места. По дороге покупаю амигренин, капли дождя уже падают на стекло. По дороге нас застигает тропический ливень, на ветровое стекло как будто льют воду из ведра. Но до дома туча ещё не дошла, и мы успеваем дойти до подъезда прежде чем потоки воды устремляются с небес на землю.

... К вечеру, после приёма лекарства и полудрёмы, встаю разбитая, но уже без страшной боли. Слава Тебе, Господи!