Тяжёлая жизнь 51

ТРУДНЫЕ ДЕВЯНОСТЫЕ.


Чтобы было физически труднее с появлением третьего ребёнка в семье, Тая не заметила, а вот финансово стало очень трудно, но причина этому была другая, а вовсе не рождение Арины.

Начались девяностые годы, и в стране всё пошло кувырком и, как следствие этого, с работами и зарплатами стало твориться нечто непонятное. Зарплаты в организациях могли не выплачиваться по нескольку месяцев, и начальство ни разу не интересовалось тем, как их работники намерены выживать без денег месяцами, а если те высказывали недовольство по этому поводу, то никто их в организации не удерживал.

Им говорили: «Увольняйтесь и ищите другую работу». А куда увольняться-то? И где другую работу искать, если такое безобразие творилось буквально на всех предприятиях? Никто не хотел менять шило на мыло, поэтому народ месяцами работал даром в надежде, что им хоть когда-нибудь выплатят заработанные деньги.

К тому же очень быстро начал обесцениваться рубль. Зарплаты с сотен рублей стали возрастать до тысяч, потом до десятков и сотен тысяч. Возрастали они стремительно вместе с ценами на все товары, так что задержка зарплаты месяца на три-четыре, а то и на полгода, играла здесь плохую роль, так как выдавалась она в том эквиваленте, который был в месяцы задержки. Индексация не проводилась и на позже выплаченный долг люди не могли купить столько товаров, сколько они купили бы на эти деньги, если бы они их получили своевременно.

Ушлый Валера решил использовать возникшую ситуацию себе во благо. Он, ссылаясь на задержку зарплаты в Сельхозтехнике, совсем перестал давать деньги семье. После рождения Арины Тая от него на протяжении двух последних лет ни копейки не получила, хотя плотно покушать дома муженёк никогда не забывал, лихо объедая свою семью в самом прямом смысле этого слова. На вполне естественный Таин вопрос, когда же начальство Сельхозтехники выплатит ему наконец-то хоть часть от огромного долга по зарплате, он дал, вполне спокойный, рассчитанный на дурачков, ответ.

-- У нас директор в организации сменился. Новый директор сказал, что не будет выплачивать нам долги, накопившиеся при старом директоре. Это не его проблемы. – говорил Валера ей, без тени возмущения по этому поводу.

Это было более чем странно, что он так спокойно реагировал на потерю около трёх миллионов невыплаченных денег (согласно денежному эквиваленту девяностых годов), после того, как трясся всегда за каждую копейку, потраченную женой.

-- Как так? – удивилась Тая. – Вы что молчите-то? Не добиваетесь! Это же не месяц! Это 2 года работы даром!

-- А что мы сделаем? – начал строить из себя смиренную овечку Валера. – Если начнём возмущаться, нас всех уволят, и всё!

Тая, хоть и была не слишком сведущая в финансах, но на подсознании понимала, что здесь что-то не так, не состыкуются Валерины слова с его спокойным, к этому, отношением. Она пыталась разобраться с ним в этом, но все дальнейшие её расспросы по поводу невыплаченных зарплат муж пресекал на корню. Валера явно не желал говорить на эту тему.

Спросить же у своих подруг во дворе, чьи мужья тоже в Сельхозтехнике работали, Тая почему-то постеснялась. Да и слышала она жалобы женщин на безденежье, хотя у каждого существуют свои понятия по этому поводу. Кто-то не может купить машину, а кому-то даже на еду не хватает. И те и другие считают своё положение безденежьем.

Как бы-то ни было, но Тае пришлось самой крутиться в поисках дополнительного заработка. Имея, очень своевременно купленную, вязальную машинку «Нева-5», она вязала в любую свободную минуту разные вещи, в основном детские, и продавала их, но, вырученных с продажи, денег хватало только на хлеб.

Шурочка ощутимо помогала семье. Она, с недавно приобретённой дачи, приносила Тае картошку, морковку и лук, а так же со своей крошечной пенсии покупала для внучек курочку, что бы Тая могла сварить из неё лёгкий супчик для себя и дочек.

А ведь детки росли, и им надо было не только полноценно питаться, но и во что-то одеваться. Девочки донашивали друг за другом одежду. Лике доставалась одежда от Ланы, а Арине от двух старших сестёр. Тая очень не хотела этого, но жизнь вынуждала одевать дочек в обноски, как когда-то одевалась она сама.

Но для Лики нужны были ещё и нарядные платья для отчётных концертов в музыкальной школе, где она успешно училась. Там присутствовало много народу, и в абы что ребёнка не оденешь. Стыдно. Тае самой пришлось создавать эти наряды. Всё на той же вязальной машинке, из дешёвой пряжи она научилась вязать шедевры на зависть всем. Она создавала оригинальные вещи, как для семьи, так и на продажу.

Отработав ночью на своей дворницкой работе, отправив старших дочек в школу и оставшись наедине с Ариной, Тая вязала и вязала, прерываясь только на, покушать самой и покормить дочку. «Дрынь-дрынь! Дрынь-дрынь!» – раздавались целыми днями в квартире, совсем не мелодичные, но довольно громкие звуки от вязальной машинки.

-- Мама, а ты не будешь сегодня зязить (вязать)? -- спрашивала Таю трёхлетняя Ариночка, которой уже изрядно надоел этот звук.

Ей хотелось погулять с мамой во дворе, а не сидеть с, давно надоевшими, игрушками дома. И Тая отлучалась от вязания, что бы погулять с малышкой. Там во дворе её как обычно ждала Юля со своей Кристиной и девочки принимались дружно играть в песочнице.

Потратив дневное время на прогулку с дочкой, Тае приходилось, закрывшись поздно вечером на кухне, довязывать недовязанные днём вещи, когда дочки уже спали и не отвлекали её от напряжённой работы, а ближе к утру сразу же бежать на свою дворницкую работу. Спала Тая в тот период мало. Она страдала постоянным хроническим недосыпом, который сильно подрывал её здоровье и силы.

Когда Арине исполнилось четыре года, Тая впервые отвела её в садик. Она не хотела этого делать, во избежание лишних трат, думая, что справится с ребёнком и без казённого учреждения, но дочка сама попросилась туда. Тая поняла, что в компании ребятишек Арине будет интереснее, чем с вечно вяжущей мамой. Да и ей уже никто не помешает вязать днём, а не ночью.

Проблем с устройством младшей дочки в садик у неё не возникло, как это было со старшими, благо в ту нелёгкую пору рождаемость в городе была очень низкая и во всех городских садиках, был катастрофический недобор детей. Некоторые детсады, не прошедшие строгую аттестацию и вовсе закрывались, так что каждое детское учреждение вело ожесточённую борьбу друг с другом за своё существование. В связи с этим, под страхом закрытия, в садиках стало больше порядка, больше уделялось внимания детям и их развитию.

Арина полюбила садик и охотно туда ходила. Тая была спокойна за малышку хотя бы в плане питания, чего не скажешь о старших дочках, питающихся в основном дома, той нищенской едой, которую она могла приготовить из, имеющихся у неё, продуктов.

Тая варила куриный суп, но сама ела его без мяса, используя только бульон. Куриные кусочки она берегла для детей. А Валера, ни рубля не давший семье в последние годы, будучи дома, брал большую тарелку и наливал туда суп, враз ополовинивая кастрюлю, и щедро накладывал себе аппетитные куски курицы, вовсе для него не предназначенные.

Тая молчала, не желая раздувать очередной скандал с мужем, а Шурочка, как-то раз, будучи в гостях у дочки и увидев эту картину, не выдержала.

-- Что же это ты, зятёк, делаешь? -- сказала она Валере. – Курочку-то я не тебе купила, а детям. А ты здоровый, взрослый мужик, даже куска хлеба для семьи не купил за последние годы, не говоря уже про курицу, а сам норовишь съесть её, купленную старым человеком с нищенской пенсии для внучек. Я же себя обделила, но деткам купила. А ты себя, как я посмотрю, не обделяешь. Сытно питаешься, судя по внешнему виду.

Ох, как же распсиховался после этих слов Валера.

-- Да засунь ты себе эту курицу в жопу! -- заорал он на тёщу, швырнув при этом ложку на пол, которая, отпружинив, больно ударила Таю по ноге. – И запомни! Любую еду, находящуюся в моём доме я могу есть столько, сколько захочу, без ограничений, не смотря на свой сытый внешний вид! А с твоей едой я буду поступать вот так!

Схватив тарелку с супом, он помчался в туалет, и швырнул её вместе с содержимым прямо в унитаз. Потом, схватив куртку, Валера выбежал из дома и исчез аж до самого утра.

Тае пришлось успокаивать разнервничавшуюся Шурочку и перепуганных дочек и вынимать из унитаза осколки тарелки с, уже не аппетитными, кусками курицы. Она давно догадывалась о том, что у Валеры не всё в порядке с психикой и старалась не провоцировать его вот на такие выходки, но даже у неё это не всегда получалось.




ЗА ЧТО БОРОЛСЯ, НА ТО И НАПОРОЛСЯ.


Случилось так, что в одно время в их доме начались перебои с водоснабжением из-за какой-то поломки в водопроводной сети, которую исправлять никто не торопился. Напор воды был настолько слабым, что получали её только первые два этажа дома поздней ночью и то не каждую из них.

Это безобразие длилось целый месяц, пока шёл неспешный ремонт, и устранялись неполадки. Всё это время жильцы дома вынуждены были таскать воду с колонки, которая находилась метрах в двухстах и предназначалась для частного сектора, среди которого, их дом был пока единственным пятиэтажным зданием.

Как уже упоминалось, Валере досталась квартира на пятом этаже. Вода дотуда за весь месяц ни разу не поступала, даже ночью, и Тае приходилось и утром и днём и вечером, сгибаясь под тяжестью вёдер, таскать её домой в достаточном количестве, чтобы хватило и приготовить еду, и посуду помыть, и самим помыться, и постирать кучу белья, а так же и для смыва в туалете. Предстояло ежедневно наполнить два пятидесятилитровых бака и многолитровую ванну, что бы воды хватило для всех этих нужд на её большую семью.

Это было мучительно трудно для Таи. Если носить воду в одном ведре, то процесс наполнения ёмкостей был слишком долгим, а если носить в двух, то тяжёлые вёдра просто обрывали ей руки. А ведь эти вёдра мало того, что нужно было донести от колонки до подъезда, так ещё и поднять на пятый этаж. После одного такого похода Тая минут пять, задыхаясь, стояла прислонившись к стенке, стараясь успокоить сильно колотящееся сердце. Но ей снова и снова нужно было идти за водой, хотя бы с одним ведром.

Лана и Лика, по мере возможности, помогали Тае, сходив пару-тройку раз к колонке с трёхлитровыми молочными бидончиками, но это была лишь капля в море, по сравнению с тем, сколько приходилось носить воды самой Тае.
Утром и днём она, с перерывами на домашние дела, одна курсировала с ведёрком между домом и колонкой, особенно когда много потратила воды в процессе ежедневной стирки и полоскания белья, а вечером во все семьи возвращались мужья и каждый из них с двумя вёдрами по нескольку раз бегал за водой и заполнял ею необходимые у себя ёмкости. У колонки выстраивалась очередь, и в этой очереди, состоящей из мужиков, Тая была единственной женщиной.

-- А почему ты сама воду носишь, а не Валерка? –спросил как- то её, стоящий в очереди, коллега мужа.

-- А его дома нет. Не приехал ещё. – ответила Тая.

-- Как это, нет дома? – удивился тот, -- Он в гараж уже два часа, как приехал и собирался вместе с нами домой идти!

Эти слова стали последней каплей Таиного всетерпения. Она днями носит воду до появления пляшущих звёздочек в глазах, а Валера, придя домой и, ни разу не задумываясь над экономией, льёт воду на себя более чем щедро, в один мах уничтожая несколько Таиных походов до колонки и обратно, а сам даже не соизволил хотя бы ведёрко домой принести. Естественно Тая пошла в гараж, благо тот находился рядом, разбираться с возникшей несправедливостью.

Валеру она нашла сразу, в его рабочей машине. Он полулежал, откинувшись на сидение КАМАЗА, положив ноги на панель управления и попивал пивко из бутылки. Пуская слюни он внимательно просматривал какой-то порножурнал, заполненный фотками полуголых и голых барышень. Занявшись таким интересным делом, домой он явно не торопился. Расслаблялся мужик после работы не по-детски. Уже два часа, как расслаблялся, судя по словам его коллеги из очереди. Он выжидал, когда Тая заполнит водой все имеющиеся ёмкости в доме и уже не будет напрягать его этим трудоёмким делом. А он, вернувшись домой, поплещется вволю, поест и ляжет отдыхать, а не будет бегать с вёдрами до колонки и обратно.

Горькая обида, сильной волной захлестнула Таю, потому что Валера, ни в грош не ставя ни свою жену, ни дочек, нашёл, вместо заботы о благополучии семьи, «достойное» занятие для себя.

-- Ты почему домой не идёшь? – проглотив комок обиды, спросила она у Валеры. – Ты ведь знаешь, что нужно воду домой носить! Все мужики вон носят! А ты валяешься тут и голых баб рассматриваешь! Не желаешь ли хоть ведёрко домой принести, не для семьи, а хотя бы для себя любимого?

Носить воду Валера не пожелал, но пожелал он тут же устроить скандал и прогнать Таю прочь.

-- Пошла вон отсюда! – зло процедил он сквозь зубы. – Когда захочу, тогда и приду домой, тебя не спрошу! И нечего мне тут сцены ревности закатывать! Тебя не спросил, смотреть мне на голых баб или нет!

Ничего не сказав мужу в ответ на его напрасные обвинения в ревности, которую она давно уже к нему не испытывала, Тая ушла. А Валера, типа смертельно обидевшись на неё, исчез из дома аж на трое суток. Где он всё это время был, Тая не знала. К своим родителям он в это время не заходил.

Это стало известно со слов Антонины, которая наведалась в эти дни в гости к внучкам, принеся им яблок со своей дачи. Ну а Таю вовсе и не интересовало Валерино местонахождение. Ей было лучше от того, что его не было дома, даже в том плане, что экономилась, с таким трудом добытая, вода.

А у Валеры случался заскок за заскоком. В последнее время у него вдруг проснулся инстинкт воспитателя. Возомнив себя этаким Макаренко, он стал воплощать свои воспитательные приёмы в жизнь. Причём воспитывать он принялся не только дочек, но и Таю.

Допустим, пообедали они всей семьёй и сложили грязные тарелки в раковину, а Тая не смогла помыть посуду сразу же, даже не важно по какой причине, может быть просто на пару минут в туалет отлучилась. Валера тут же хватал всю стопку грязных тарелок, но не для того, что бы помыть, оказав, хоть раз за совместное проживание, помощь жене, а кидал их с размаху об пол. Осколки от разбитых тарелок с налипшими на них остатками еды разлетались по сторонам, пачкая мебель, пол и стены.

-- Я вам покажу, как грязь дома разводить! – орал он при этом, строя из себя , чистоплотного до нельзя, главу семейства.

Вот только выметать со всех углов кухни осколки тарелок и отмывать мебель, пол и стены от остатков пищи приходилось Тае, тогда как, довольный содеянным, Валера возлежал на диване перед телевизором.

Или, к примеру, сделали дочки уроки, и не в ту же секунду убрали со стола учебники и тетради. Ну, допустим, заговорились девочки, сидя за столом, обсуждая какие-то свои дела. Это являлось поводом для Валеры, что бы схватить неубранные школьные принадлежности вместе с ранцами прямо у дочек из-под носа и с громким матом вышвырнуть всё это в подъезд. Он как будто специально выслеживал такие моменты, чтобы устроить воспитательное представление.

Учебники, тетради и ранцы летели на лестничную площадку, ударяясь о соседские двери, ручки и карандаши вываливались из разбитых пеналов и скатывались по ступенькам вниз, а дочки с плачем бежали всё это собирать.

Из дверей выглядывали удивлённые соседи, но Валера их не стеснялся. Наоборот, он был доволен своим «воспитательным» поступком, и ходил с гордо поднятой головой, с удовольствием наблюдая растерянность и страх в глазах жены и дочек.

К тому же Валера был очень недоволен сложившейся дома ситуацией. Он постоянно укорял Таю в том, что его в семье не любят и не уважают, не встречают с рейсов, как бога, не падают ниц, когда он порог дома перешагивает.

-- Не цените вы меня! – плакался он и приводил в пример своих знакомых, которых жёны и дети целуют и обнимают при встрече, как радуются они возвращению мужей из рейсов.
– А я что? Приезжаю, а ко мне как к неродному относятся! Никто не обнимет и не поцелует! – продолжал Валера взывать к жалости жены и дочек.

Да. Тая мужа давно уже не целовала. Он сам напрочь отбил у неё охоту лезть к нему с нежностями. А у дочек такой охоты отродясь не было, потому что он их ни разу в жизни не поцеловал и не приласкал по-отцовски.

В том, что дочки его не любили, Валера сам был виноват, и когда он бывал дома, девочки старались подольше задерживаться во дворе или у своих подруг, а находясь дома, старались покидать свою комнату только по острой необходимости, чтобы реже попадаться на глаза дорогому папеньке.

Да и Тая давно уже тихо ненавидела мужа. Её напрягали его приезды с каждым разом всё больше и больше, и она очень ждала, когда же он снова уедет в дальний рейс, чтобы её с дочками жизнь снова вернулась в привычную колею.

За что Валера боролся, на то и напоролся. Он сам был в этом полностью виноват.




ОПАСНАЯ ДРУЖБА.


Время летело быстро, ускоряя свой бег из года в год, а в Таиной жизни ничего не менялось. Дочки росли. Лане уже исполнилось семнадцать лет и, влюбчивая по натуре, она начала посещать дискотеки и знакомиться с парнями.

Тае приходилось помогать дочери, разбираться в её бесчисленных кавалерах, и следить за тем, чтобы она не натворила глупостей. При этом она выбрала совсем иную тактику, нежели, когда-то, Шурочка, жестоко поступившая с нею. Тая спокойно обсуждала с дочерью всех её претендентов в кавалеры, просвещала её в том, к чему может привести ранний секс, но жуткой болью при этом, она дочку не запугивала.

Лана, видя Таину доброжелательность, совсем не таилась от матери и всегда рассказывала ей, с кем познакомилась и с кем провожалась. Здесь у Таи пока было всё под контролем.

Ну, а пятнадцатилетняя Лика, на фоне возникшего у неё фанатства к Майклу Джексону, нашла себе, неизвестно откуда вдруг взявшуюся, подругу-единомышленницу Лену, и они зависали то у одной то у другой дома, часами слушая его песни на магнитофоне. Эта их дружба принесла Тае много беспокойства. Могла бы причинить и непоправимое горе, но, Слава Великому Господу Богу, что он не допустил этого. Уберёг дитя неразумное от возможной гибели.

А случилось вот что.

Тая всегда радушно привечала Лену, когда та приходила к Лике, угощала, чем могла, беседовала с ней, обсуждала с девочками их общее увлечение - Майка Джексона, тем более, что ей самой нравилось его творчество. Лику она тоже отпускала без проблем к Лене в гости. Но однажды дочка проговорилась и рассказала ей такое…!

Случилось так, что Лена доверила Лике свою очень ужасную семейную тайну, так как посчитала её самой близкой и единственной своей подругой. До этого, она ни кому рассказать про такое не посмела бы. А дело было вот в чём.

Лена жила с мамой Клавдией, отчимом Николаем и двумя маленькими братьями, рождёнными от него. Николай оказался страшным человеком с уголовным прошлым, о чём Клавдия узнала уже после поспешной свадьбы с ним, так как нечаянно от него залетела. Как оказалось, он сидел за убийство.

Вновь созданную семью Николай сразу взял в ежовые рукавицы. Жена с падчерицей вынуждены были ходить при нём по струнке, иначе он тут же мог их жестоко наказать. И как оказалось, что новоявленный Ленин отчим имел наклонности к педофилии. Он стал использовать свою малолетнюю падчерицу для своих сексуальных утех, когда той было всего лишь шесть лет.

Долгое время всё было шито-крыто, но однажды Клавдия, вернувшись неожиданно домой, застала Николая за интимными действиями с её малолетней дочкой. Она, конечно, сразу пустилась в крик, но получила от мужа такой тычок в зубы, что, захлёбываясь кровью, сразу стала смирной.

-- Убью! – ревел голос мужа по всей квартире. – Не дай Бог, тебе где-нибудь проговориться, или кому-нибудь пожаловаться! Убью и тебя и твою пигалицу! А сыновей буду сам воспитывать!

Глядя в, светящиеся бешеной злобой, глаза Николая, Клавдия поняла, что это не простая угроза, что он сделает то, что сказал, для него это не впервой. Заступиться за них с дочкой было некому, даже сбежать и укрыться от этого изверга было некуда, поэтому она не смела никому пожаловаться, чтобы прекратить это чудовищное преступление и вынуждена была молча наблюдать извращённые действия мужа-педофила над дочерью, так как тот, когда всё открылось, уже и прятаться перестал.

В милицию Клавдия не шла, потому что не доверяла нашим доблестным защитникам от слова «совсем». Она имела уже горький опыт общения с ними. Её первый муж Василий (родной Ленин отец) сильно пил и, будучи пьяным, бил её нещадно. Не один раз Клавдия бегала в милицию с этой бедой.

-- Он Вас не убил? Нет! Вот, когда убьёт, тогда и приходите! А сейчас в ваши семейные разборки мы встревать не будем! Учитесь сами свои конфликты улаживать! – услышала она ответ от людей, призванных защищать человечество, от таких мразей, как Василий. Так и мучилась она с бывшим мужем, пока тот не замёрз в сугробе, будучи сильно пьяным.

Вот и сейчас, вляпавшись со вторым замужеством по самое не балуйся, Клавдия не пошла в милицию жаловаться на мужа-педофила, во избежание разглашения этой позорной семейной тайны на всю округу, и из-за страха перед Николаем. Этот страх мешал ей даже развестись с ним, так как в этом случае она потеряла бы и сыновей. Николай не отдал бы их по-хорошему, а по-плохому она лишилась бы жизни. Поэтому Клавдия вынуждена была терпеть сама и заставляла терпеть дочку.

Вот такую страшную тайну поведала Лена Лике, взяв с неё клятвенное обещание молчать.

Лика долго думала над этим интимным откровением подруги. Ей было очень жалко её, хотя в силу своего юного возраста, не подвергаемая в семье никаким насилиям, кроме воспитательных наездов Валеры, Лика не могла в полном объёме оценить трагичность ситуации происходящей с Леной. Но всё же она - эта ситуация - пугала её и, не сдержав клятву данную подруге, она рассказала обо всём матери.

Тая ужаснулась происходящим. Ленину семью она совсем не знала, даже не видела никогда, и ей было достаточно Ликиных слов, что бы сильно забеспокоиться. Ведь она даже не предполагала, какой опасности подвергалась дочка, частенько бывающая у Лены в гостях.

-- Лика! Солнышко! Тебе пятнадцать лет. Ты уже большая девочка и всё понимаешь.-- начала Тая осторожную беседу с дочерью. – Ты же не станешь отрицать, какой опасности ты себя подвергаешь, находясь в квартире у Лены?

-- Да, мам. Я всё понимаю. – ответила Лика.

-- Тогда я прошу тебя, дочка, не ходи больше к Лене никогда. – продолжала Тая. – По поводу визитов Леночки к нам, я ничего не имею против. Бедная девочка. Пусть приходит. Здесь её никто не обидит.

На этом мама с дочкой и порешили. Лена продолжала приходить к ним в гости, а Лика, дабы не выдавать себя, что не сумела сохранить доверенную ей тайну, и поэтому мама её к ней не пускает, сама под разными предлогами, отказывалась идти к подруге.

Лика, как-то раз, даже показала матери Лениного отчима, случайно встреченного на рынке, и та хоть и сама имела неудачный опыт замужества, не могла понять Ленину маму. Как можно было добровольно связать свою судьбу со стопроцентным зэком, с тяжёлым, злым, сверлящим душу, взглядом. Тая даже на расстоянии испугалась этого человека. Она представила, каково же было Лене и всей её семье, жить с этим отпетым уголовником.

Тая с жалостью тайком смотрела на дочкину подружку, когда та бывала у них в гостях. Высокая, худенькая, запуганная жизнью, она была тихой девочкой и опасности, своей дружбой с Ликой, как казалось Тае, не представляла. А опасность была, и очень даже серьёзная.

Начало https://www.stranamam.ru/post/14937081/

Продолжение https://www.stranamam.ru/post/14944435/