Милосердие, джаз, Пенза Беседа с Марией Львовой-Беловой, руководителем проекта «Квартал Луи», назначенной на днях членом Совета Федерации: Юрий Пущаев

ВАЖНО !!- ПОСТАРАЙТЕСЬ ПРОЧЕСТЬ!!
«Квартал Луи» – коммуна сопровождаемого проживания инвалидов в Пензе. О том, как ей удалось стать брендом города, в честь какого Луи она названа и как можно не падать духом даже в, казалось бы, безнадежных ситуациях, мы поговорили с человеком удивительной энергии – Марией Львовой-Беловой, директором фонда «Благовест», автором и руководителем проекта «Квартал Луи».

«В Дом ветеранов я не пойду, а покончу жизнь самоубийством»

– Как возник «Квартал Луи»?

– Получилось так, что сегодня я возглавляю сразу несколько благотворительных организаций. Первая из них – фонд «Благовест» – появилась еще в 2008-м году, когда мы начали работать с детьми-отказничками. А «Квартал Луи», который занимается сопровождаемым проживанием инвалидов, был создан в 2010-м году, с того времени, когда мы попали в Нижнеломовский детский дом-интернат.

Там воспитываются интеллектуально сохранные и физически ограниченные детки. И однажды, во время очередного посещения, я спросила находившегося рядом 15-летнего подростка, что он собирается делать дальше. А он ответил: «Дальше? Дальше – Дом ветеранов. Но я туда не пойду. Я покончу жизнь самоубийством».

Он сказал это просто и без пафоса, как-то даже буднично. Это было его решение. Он просто не хотел жить никому не нужным, неспособным самостоятельно хоть что-то решать и делать. И я поняла, что все наши проекты, которые мы ведем сейчас в этом детском доме, не имеют смысла. Зачем они вообще, если у этих детей просто нет будущего?

И правда, раньше единственной перспективой у воспитанников этого детского дома после 17 лет было только попасть в дом престарелых, в учреждение, которое создано под принципиально другие нужды и где молодые ребята не должны находиться. Однако они там доживали свою жизнь. Как правило, по статистике они жили не больше 5 лет, потому что начинали сильно пить. Делать им там было больше нечего, а уход за ними тоже был не очень хороший.



Зачем же нам тогда готовить детей ко взрослой жизни, если её для них просто не существует? А ребята были очень интересные, с большими планами и надеждами, с желанием строить семьи, работать, продолжать свое образование. И мы задались вопросом о том, что же в этой ситуации можно сделать.

Сопровождаемое проживание до сих пор в основном предполагает проживание людей с умственной отсталостью. Обычно считается, что колясочникам жить проще. Однако у них свои огромные трудности. Они не могут даже выйти из дома и просто куда-то пойти. Для этого нужны специальные лестницы, подъемники, и т.д. И возможности для образования у таких ребят крайне ограничены. Им предлагают всего несколько колледжей по России (их по пальцам пересчитать можно), где учат на программистов, бухгалтеров и психологов. Но туда очень сложно попасть, там строгий отбор.

Однако так получилось, что я попала в Австрию, в Вену. Там я посмотрела общественные и государственные центры для таких ребят, впечатлилась и приехала домой. В итоге мы открыли ещё одну организацию – «Квартал Луи». В моей семейной жизни тогда так сложились обстоятельства, что мы переехали, а наш прежний дом перестроили и адаптировали для наших первых пятерых студентов. Мы понимали, что им там точно будет лучше, чем в доме престарелых.



Но это был эксперимент на грани фола. Одновременно мы понимали, что ребятам нужно чем-то заниматься, им нужна работа. Наш проект строится на трёх столпах: обучение, проживание, труд. Проживание должно происходить в адаптированном пространстве, где ребята смогут быть максимально самостоятельными. Они у нас в основном, колясочники, опорники.

С ребятами заключается договор на 4 года, за это время продумывается их индивидуальная траектория. Мы их восстанавливаем в правах на собственное жильё, так как они сироты. Им выделяются квартиры в том населённом пункте, где находится детский дом, в окрестностях Пензы. А тем, кого отправляют в дом престарелых, – им даже жильё не выделяют. Они просто подписывают отказ от квартиры, так как не могут сами за собой ухаживать.

Но даже и с теми, кому выделяется жильё, чаще всего тоже печальная история. Потому что их дом, как правило, стоит где-то на отшибе, а социальный работник приходит раз в неделю. Естественно, они не могут нигде найти работу, у них нет никакого саморазвития. Ребята просто живут на пенсию в 6 000 руб., это их потолок.

– А родственников у них нет?

– Практически у всех есть родители, родственники, но они отказались от них ещё в роддоме. Из всех ребят, которые у нас сейчас находятся, только у двоих нет родителей, и они сироты в чистом виде. Остальные – оставшиеся без попечения родителей. Причём все родители – внешне адекватные и даже социально успешные люди. Например, мама – судья в Москве или заместитель директора в школе, а папа – руководитель коммерческой фирмы. То есть это уважаемые люди, которые скрывают, что у них родились такие дети и что они от них когда-то отказались.

Так или иначе, но мы в 2014-м году решили, что ребята обязательно должны работать. Однако, поскольку их никто не хотел принимать на работу из-за первой группы инвалидности и отсутствия адаптированного пространства, нам самим пришлось создавать свои социально-предпринимательские площадки. Так у нас появилась собственная типография, в которой ребята и работают. Хотя в ней есть и сотрудники без инвалидности – специалисты, которые их обучают и им помогают.

«Владыка, я на приеме у Медведева, помолитесь за меня»


– У вашей типографии есть заказы и заказчики?

– Мы, например, делаем всю печатную продукцию для нашей епархии. Более того, мы, по сути, учились на их заказах.

– А Церковь, таким образом, поддерживает вас и занимается благотворительностью?

– Конечно. Но работа с нами им тоже выгодна, потому что мы печатаем заказы по себестоимости. У нас нет никакой коммерческой наценки. Дело в том, что первое время мы находились на территории епархии и пользовались в том числе епархиальными станками. У нас потрясающий владыка, митрополит Пензенский и Нижеломовский Серафим. Он нас очень поддерживает, и он тогда сказал: «Почему бы и нет, у нас есть типография, давайте попробуем всё это сейчас объединить». Там были два сотрудника, они перешли к нам на работу. Поэтому нам нужны деньги лишь на зарплату для ребят и т.д., но при этом мы не платим коммуналку.



Уже потом, в процессе становления, мы также поняли, что если мы говорим про доступную среду и хотим, чтобы у обычных людей реально менялось отношение к инвалидам, нам необходимо отправить ребят в сервис, чтобы в неформальной обстановке знакомить пришедших с людьми с инвалидностью. Доступная среда – это не только пандусы или дверные проёмы, это, прежде всего, восприятие людей как равных. А это очень сложная задача, и её можно решить, только если рядом с нами постоянно будут люди с инвалидностью. А как это возможно? Только если ребята с инвалидностью постоянно будут контактировать с обычными людьми. Потому что даже в типографии они сидят в своей каморке и складывают там листовки, и всё.

– Кстати, как вы познакомились с владыкой Серафимом?

– До своего руководства нашей епархией он был ректором семинарии, и мы с ним поддерживали отношения как со священником. А когда он стал епископом в 2013-м, мы стали тесно сотрудничать, ведь он так тепло всегда к нам относился.

Я ему могу, например, смс написать: «Владыка, я сейчас на приеме у Дмитрия Анатольевича Медведева, помолитесь за меня». Это неоценимая помощь, когда я просто звоню и говорю: «Мне плохо, можно, я к вам приду?» Он всегда рядом. Причём это владыка, который не боится темы джаза. Он стоит на кафедре и говорит: «Вот, у нас есть «Квартал Луи», джаз, инвалиды». Он не боится экспериментировать, не видит в этом какого-то сектантства, американщины.

– Вам не кажется грандиозной, в чем-то утопической задачей то, о чём вы сказали: познакомить всё общество с инвалидами?

– Я сторонница подхода «всех не спасём, но кому-нибудь точно поможем». Жизнь показывает, что, начав с малого, можно сделать многое. Прошло всего 6 лет, и губернатор провозгласил проект «Пенза – регион равных». Про моих 30 ребят с инвалидностью знает весь город. Даже неважно, что за человек с инвалидностью идёт по улице, про него все равно говорят, что он из «Квартала Луи». Политика малых городов в том и заключается, что у каждого города есть своя «фишка».



«Квартал Луи» сегодня – это... бренд. Когда в Пензу приезжают первые лица, их обязательно везут к нам. На примере своего города мы можем показать, что доступная городская среда для инвалидов возможна везде.

Когда в 2014-м году все только начиналось, мы понимали, что наша задача гораздо масштабнее и что нам нужно будет расширяться. Мы предложили владыке Серафиму создать также кафе, сотрудниками которого станут ребята с инвалидностью. Владыка выделил нам помещение. Мы там сделали первую в России барную стойку для колясочников. Ребята-колясочники работают барменами и общаются с посетителями. Их обучал лучший сомелье Поволжья, они теперь делают прекрасные коктейли.

При этом они живут самостоятельно. Там почти нет персонала, только приходящий два-три раза в неделю куратор, который учит ребят, например, готовить. И они сами готовят, убирают, ездят по магазинам и т.д.

Инвалидная тема должна быть яркой

– А почему вы так оригинально назвали вашу коммуну – «Квартал Луи»?

– В честь джазового музыканта Луи Армстронга. Мы всегда хотели, чтобы инвалидная тема была яркой, а не какой-то унылой и ущербной. С чем обычно ассоциируются инвалиды? – День инвалидов третье декабря, печеньки, гвоздичка, замусоленные люди на колясках, в очках. Всё всегда грустное.

Я ведь по образованию дирижёр джазового оркестра-бигбэнда. И мы назвали свою коммуну в честь Армстронга ещё потому, что мне нравится импровизировать. Я люблю свободу: тот миг, когда расширяются границы возможностей.

Мы предположили, что людей с инвалидностью и без неё может объединить музыка, творчество. Джаз – это всегда возможность импровизации. И эти ребята тоже могут импровизировать тем, что им дала судьба, на пути к созданию своей непревзойдённой мелодии жизни. Луи Армстронг был афроамериканцем, социальным сиротой, т.е. инаковым, как и наши ребята. Дитя улицы, он стал легендарной личностью. Мы считаем, что и наши ребята точно так же могут стать легендарными личностями, добиться чего-то в этой жизни.

И они действительно это могут! Например, мой Даниил… С ним связана особенная история. Именно он ввел меня в мир людей с инвалидностью. Я была вечно беременная или вечно с младенцем. И когда я приехала в детский дом в первый раз, то, кормя младенца грудью, ходила по коридору. Смотрю, он сидит в коридоре один – мальчик, у которого совсем не было ног. Он из-за своей инвалидности всех сторонился, даже с волонтерами не играл.

Но мы начали с ним разговаривать, и Даниил вдруг попросил взять его к нам домой: «Хочу попробовать домашней еды. Никогда не ел». Так он стал бывать у нас на выходных, по праздникам. Мы ночами разговаривали с ним про одиночество и брошенность, про его обиду на маму. Меня Даниил как-то быстро стал называть мамой.

Однажды он с ещё одним парнишкой выступил на благотворительном концерте, где они… танцевали брейк-данс, и я предложила отправить их видео на Первый канал. Я отправила, их пригласили на шоу, и они вдруг его выиграли. Так в 2010-м году Даниил Анастасин стал победителем «Минуты славы» на Первом канале. Его исполнение брейк-данса поразило и зрителей, и жюри. Сейчас он гастролирует с известными иллюзионистами, учится в Лосиноостровском университете в Москве. Это университет интернатного типа, в котором ребята с инвалидностью могут получать высшее образование. Он учится на психолога.

Как-то он приехал ко мне между гастролями на своей крутой машине, и мы поехали попить кофе. Он тогда сказал: «Ты знаешь, я в последнее время стал очень много думать, почему вот сейчас мне 21, и в моей жизни всё так сложилось? Когда мне было 15, я плакал у тебя на кухне и говорил, что жизнь закончена, что дальше ничего не будет, что я – только полчеловека. И я понял, что ты тогда в меня поверила, и я всё время пытался доказать, что ты не ошиблась».

Для меня эти его слова стали неким поворотным моментом: раз у него получилось, значит, и у других получится.

Она купила первые в своей жизни сапоги на каблуках, понимая, что никогда их не наденет

– Расскажите ещё, пожалуйста, про другой ваш проект – «Дом Вероники».

– Дело в том, что у нас есть и ребята, которые в принципе не могут жить самостоятельно, которым постоянно нужна помощь. Для них я предложила построить еще один центр, в котором будет сопровождаемое проживание, с уже круглосуточным персоналом. Так мы решили открыть «Дом Вероники» – в честь Вероники, которая подала плат изнемогающему Христу, когда Он шёл на Голгофу.

Я приехала к владыке, рассказала ему о своей идее. Он говорит: «У меня есть земля, поехали, посмотрим». Приезжаем, а он говорит: «Вот здесь и будем строить, рядом с храмом». У меня растерянность: «Что построим? Денег-то нет!» Но в то же время была твёрдая вера, что если это угодно Богу, то всё обязательно получится.

И вскоре, действительно, у нас уже было 9 человек, будущих жителей будущего дома, и мы понимали, что мы их заселим. Но всего мест было 10, и десятое место мы оставили свободным. Приезжает директор детского дома, откуда мы забирали всех ребят, и говорит: «Возьмите, пожалуйста, еще одну нашу девочку-колясочницу». Но у нее глубокая ментальная инвалидность, а это совершенно не наш формат. Сначала я отвечала, что мы не можем это сделать, а директор говорил: «Ей сейчас исполнится 18, и ее отправят в психоневрологический интернат, где её просто замучают, жалко же». И тут я узнаю, что девочку зовут Вероника. Представляете? Последнее, десятое место, и девочка Вероника, как и название нашего дома. И я подумала, что, значит, мы идём правильным путём.

Так у нас появилась наша Вероничка, которая, когда приехала, не умела даже разговаривать, а сейчас уже говорит предложениями, и с ней занимается множество специалистов. И через год после этого мы открылись.

Цель «Дома Вероники» немного другая, чем у «Квартала Луи». В нем живут ребята, которые будут с нами всегда, я это понимаю. Одна девочка у нас умерла через полгода после того, как мы её взяли. У неё была очень тяжёлая инвалидность – мышечная атрофия. Но за свои последние полгода она, будучи лежачей, очень многое успела: она рисовала картины, много и очень хорошо. Дописала свою последнюю картину и умерла. После её смерти мы сделали выставку её работ. Или, как ей очень захотелось, она поехала и купила первые в своей жизни сапоги на каблуках, находясь в полу-лежачем состоянии и понимая, что она их, скорее всего, никогда не наденет.

Всё это для нас тоже стало большим потрясением. Однако, как ни странно, была тут и радость. Когда мы разговаривали с патологоанатомом, он сказал, что свой последний год она прожила как бы вхолостую, на каких-то скрытых источниках и силах. Она так хотела попасть в наш проект и наконец-то ощутить вкус жизни, что прожила ещё целый год, хотя уже не должна была, по медицинским показателям.

– Что значит «вхолостую»?

– Её организм был настолько изношен, что она должна была умереть как минимум год назад. И мне было радостно, что, хотя бы за последние полгода мы успели что-то для нее сделать. Она успела создать эту выставку, после неё остались её работы: очень красивые и смысловые…

Вообще «Дом Вероники» рассчитан на 10–13 человек. На его втором этаже находится хостел. Он даёт рабочие места для ребят, они являются персоналом хостела. Заехать туда может любой желающий: человек с инвалидностью и без неё.

– А как же ваши ребята там работают?

– Работают там те, у кого нет тяжёлых форм инвалидности. Парень на электрической коляске поднимается на второй этаж, показывает номера, объясняет правила проживания и т.д. Одна девочка, она у нас лежачая, через микрофончик разговаривает с людьми.

– Часто в вашем хостеле останавливаются?

– Когда был Чемпионат мира по футболу, у нас были гости из 9 стран. Также часто останавливаются спортсмены, мамы с детьми, которые приехали на реабилитацию из области, и ребята с инвалидностью, которые едут проездом куда-либо. Мы находимся рядом с трассой, и люди, которые едут мимо, приходят просто на ночь, например. Все это не очень прибыльно, если честно, но покрывает зарплату ребятам, частично – коммуналку.

Очень интересно, как люди реагируют. Ведь на «Booking» невозможно написать дополнительную информацию, и мы долго не могли придумать, как сделать так, чтобы люди понимали, что их будут обслуживать инвалиды. Приезжают – и раз, неожиданность: их встречает человек на коляске. А потом мы придумали: сделали фотографии, где ребята на колясках заселяют гостей. Я как-то сидела в машине и смотрела. Подъехал какой-то парень, смотрит, что его встречает парень на коляске. Он вышел, посмотрел, сел опять в машину, круг дал. У нас Катя-администратор, очень позитивная девушка, кричит ему: «Вы, наверное, к нам!» Он говорит: «Ну, наверное, да». Она: «Тогда пойдёмте, я вас буду заселять». То есть для людей сначала шок, а потом они становятся нашими постоянными клиентами и снова к нам приезжают. У нас уютно, по-домашнему. Мало того, что у нас очень низкие цены. Ты приезжаешь и понимаешь, что делаешь ещё социальный вклад: ведь твои деньги идут на содержание этого проекта.



Наши ребята стали, можно сказать, медийными личностями, их узнаёт весь город, и не только город. И это очень приятно. Например, наши ребята стали первыми студентами-очниками-колясочниками в университете. До них такого не было, потому что нет доступной среды. Сначала мы нанимали людей, которые просто поднимали ребят по этажам, но постепенно среда в университете стала меняться, потому что раз есть такие студенты, под них нужно что-то менять.

Она прыгала с парашютом и ведёт тренинги со школьниками, хотя у неё ДЦП

– На каких факультетах они учатся?

– «Социальная работа» и «Менеджмент и управление». Они у нас переоборудуют машины, ездят за рулём в другие города, пишут книги и стихи. И это не какая-то профанация. У одной из наших подопечных, Елены Трошиной, даже есть звание «Лучшей поэтессы Пензенского региона». Мы забрали её из Дома престарелых, у неё было три класса образования. Это к разговору о том, что эти ребята могут на самом деле, какой у них потенциал? Раньше она жила в деревне с мамой, и ей сказали, что она необучаема. А девочка перечитала всю библиотеку у себя в деревне, потом всю библиотеку в доме престарелых, куда она попала после смерти мамы, когда ей было 25 лет. И вот мы там её увидели и решили попробовать. Сейчас она встаёт, хотя мне говорили, что она «овощ». Она выпускает уже третий сборник стихов, прыгала с парашютом и ведёт тренинги со школьниками, хотя у неё ДЦП. Обалдевают все. Она очень талантливая, очень яркая, как спикер. Она – человек, который очень много вокруг себя меняет.

– Чем вы еще занимаетесь?

– Сейчас мы реализуем другой очень крупный проект – это будет целое поселение, поместье «Новые берега». Мы придумали его для тех ребят, у которых утеряно право на жильё, но которые в принципе могут жить самостоятельно. Владыка опять нас благословил, губернатор выделил землю, хотя, когда мы только начинали, некоторые крутили пальцем у виска и не понимали, как вообще можно за это браться.

Это будет посёлок, который рассчитан на 80 человек. 7 жилых домов, таунхаусы, в них 33 квартиры. У нас будет свой кинотеатр, гостиница, магазин, пекарня, тренажёрный зал, банно-оздоровительный комплекс, баня-сауна для инвалидов, куда можно на коляске приехать и окунуться. Сотрудники, естественно, ребята с инвалидностью. Ещё будет производство полуфабрикатов и образовательный центр.

– В какой стадии готовности сейчас этот проект?

– Два дома уже достраиваем, и 1 ноября заселяем туда 26 человек. Третий дом в процессе. Также начинаем строительство образовательного комплекса и банно-оздоровительного центра.

– Это же должен быть очень затратный проект.

– Сейчас строительная смета 189 млн. Мы думаем, как это все осилить, но, должна признаться, нашу работу всегда сопровождают какие-то чудеса. Так же было и здесь. Я каким-то невероятным образом попала на прием к Дмитрию Анатольевичу Медведеву. Рассказала ему о проекте, попросила помощи. Я сказала ему примерно следующее: «Я знаю, как это должно быть, я умею это делать. У нас уже есть неплохие результаты. Поддержите нас! Для инвалидов вообще нет молодёжной инфраструктуры. Давайте сделаем пилотную экспериментальную площадку, и потом дальше всё это растиражируем». Видимо, Дмитрия Анатольевича мои слова убедили, он помог нам по линии бизнеса, и часть финансирования от бизнесменов, которых он попросил посодействовать, к нам уже пришла.

Я всегда говорю, что чудесным образом Господь всё управит. Хотя иногда мне становится страшно. Мы сейчас являемся генеральным застройщиком – мы, некоммерческая организация, которая занимается социальной деятельностью, впервые в истории России получили строительный ОКВЭД (лицензия на вид деятельности), набрали строительные бригады и т.д.

Но мы убрали все коммерческие наценки, минимизировали административные расходы и в результате сократили смету практически в 6 раз. Достигли низкой стоимости и высокого качества. Мы строим социальные объекты, и я уже знаю, как это должно быть. Я была в Финляндии. Мой партнёр Алексей Газарян был в Америке и Германии. Мы постоянно аккумулируем полезный опыт, постоянно его собираем.

Жить для себя неинтересно

– Вы сказали, что по специальности вы режиссер джазового ансамбля. Вам удалось подирижировать джазовым бигбэндом?

– На «госах», когда заканчивала Самарскую академию культуры и искусств.

– А потом?

– А потом я сразу родила, а потом ещё и ещё раз.

– Сколько же у вас детей?

– Пять своих и четверо приёмных. Всего 9 человек.

– А кто ваш муж, кто этот герой? Чем он занимается?

– Мой муж программист. Он наш добытчик, на нём всё держится, на самом деле.

– Он верующий?

– Да. Он закончил духовную семинарию и сейчас рукополагается в священнослужители. Я никогда не думала раньше, что буду матушкой.

– Как вы, будучи по образованию дирижёром джазового ансамбля, попали в благотворительность?

– Я из многодетной семьи, старшая дочь. Для меня органично понимание служения кому-то.

– Сколько у ваших родителей было детей?

– Четверо, большая разница в годах. Дети были практически на мне. Я даже ходила на свидания в сопровождении детей, умела варить супы огромными кастрюлями. Это обязывало не забывать, что ты не одна живёшь на свете. Ты не можешь сама съесть яблоко, тебе его надо поделить на всех. В этом плане многодетная семья – колоссальный опыт. Я думаю что то, чем я сейчас занимаюсь, это во многом благодаря тому, что я выросла в такой семье.

И потом, я – православный человек. И помню, что вера без дел – мертва. Нужно что-то делать!

– С какого возраста Вы ходите в церковь?

– С 10 лет.

– Родители привели?

– Да, родители. До этого у меня был неверующий отец – некрещёный, причём ярый атеист. Он музыкант, сейчас возглавляет театр Оперы и балета Краснодарского края. Папа был очень далёк от Церкви. Он учился в «Гнесинке» в Москве. Человек, с которым он жил, был глубоко верующий. Он и привёл его к Церкви. Папа как-то приехал домой и сказал: «Так, всё, венчаемся, а я крещусь». И началось активное воцерковление. Потом было пение на клиросе. Я училась в музыкальной школе, и меня в 13 лет отдали на клирос. Это, наверно, было спасением, потому что весь мой подростковый возраст я провела в храме. Мне это очень нравилось. В будние дни, в любое свободное время я всегда была в храме. Я пела на клиросе и до сих пор пою, несмотря на свою занятость. Я поняла, что это мой ресурс. Когда я стою в храме и пою, то прихожу в норму и привожу в порядок свои мысли. Это практически единственное место, где я стою без телефона и могу спокойно восстановиться в общении с Богом.


– А как именно вы оказались в благотворительности?

–У нас с мужем тогда уже было двое детей. Мне было 23 года. Я говорю ему, что надо что-то делать, кому-то помогать. Жить для себя неинтересно. Мы стали искать благотворительные фонды. Правда, ничего на тот момент не нашли. Приехали однажды в детскую областную больницу. Вижу храм. Смотрю, телефон священника указан, звоню. Батюшка, спрашиваю, какая у вас деятельность, хочу присоединиться. А у нас, отвечает он, пока ничего нет. Хочешь, говорит он, я с главврачом поговорю? Так я начала отказничкам носить памперсы. А главврач вдруг говорит: «А что памперсы? Им уход нужен». Но что я могу по уходу? У меня на тот момент двое детей, один из них грудничок.

Так мы с Аней Кузнецовой, которая сейчас детский омбудсмен, начали собирать волонтёрскую команду. У нас с ней долгое время была одна организация на двоих. Правда, потом мы разошлись. Двум личностям очень сложно ужиться в одной организации. Это, можно сказать, из разряда вечных проблем. Но, может, это и хорошо. Она создала свою мощную организацию. Теперь у нас в Пензе две серьёзные благотворительные организации. Сейчас у нас с ней хорошие отношения, я крёстная у одной из её дочерей.

Вся моя жизнь – какая-то авантюра. И если бы у меня не было уверенности, что Господь всем управляет, не знаю, как бы я справилась. Я, например, ложусь спать и думаю, что мне уже завтра нужно найти полмиллиона, а у меня их нет, и я не знаю, где их взять. А на мне столько всего: палата отказников, в ней 6 нянь, которые работают круглосуточно с этими детками, и я не могу их бросить, а это оплачиваемые ставки. У меня два дома сопровождаемого проживания, огромная стройка, ещё куча проектов, огромный штат административных сотрудников. И если я буду думать и строить планы наперёд, то можно просто лечь и умереть…



– Откуда вообще силы берутся на всё это – и у вас, и у ваших сотрудников?

– Чтобы не выгореть, вы имеете в виду? Я, наверное, выгорала уже много раз. Но это неправильное понятие. Выгореть можно на работе, а это не работа, это служение. Выгореть на служении, наверное, невозможно. Это не работа, которая заканчивается в 6 вечера. Это образ жизни, в которой ты постоянно находишься. Когда ты понимаешь, что это, по сути, твои дети. Ведь половина этих студентов называет меня мамой. Это твои дети, у которых, кроме тебя, никого нет. И ты берёшь за них ответственность, надеясь на Бога, что Господь тебя не оставит, раз дал их тебе. И ещё ни разу, если можно так выразиться, Господь не подвёл.

А когда мне очень плохо, у нас есть святитель Иннокентий Пензенский, к мощам которого я почти каждый день езжу. Я называю его «нашим прорабом», потому что, когда нет денег, я приезжаю к нему и говорю: «Батюшка, сделай что-нибудь, я не знаю, как быть дальше». Я понимаю, что это не я, это просто Господь моими руками всё это делает.

– Вы патриот Пензы? Не было никогда желания уехать в Москву?

– Я, может быть, сейчас вас обижу, но я не очень люблю Москву. Для меня это огромный безликий мегаполис. Я радуюсь, когда иду по своему родному городу и встречаю знакомых людей. Я понимаю, что в рамках Москвы это сделать очень сложно. Но у себя дома я могу делать реальные дела, и они получаются – как круги по воде, которые очень быстро расходятся.

Я – человек провинции, люблю более спокойный ритм жизни. Это на самом деле классно: в рамках небольшого региона сделать что-то, что можно в дальнейшем распространять уже на другие субъекты. Сейчас к нам многие едут за опытом из других городов. Практически каждую неделю приезжают делегации, чтобы посмотреть на нас, узнать что-то новое, это интересно.

С Марией Львовой-Беловой
беседовал Юрий Пущаев

20 июня 2019 г.
https://pravoslavie.ru/121930.html