И отрет Бог всякую слезу с очей их : Инокиня Наталья (Каверзнева)
– Кто родственник Никитиной? – помятый после ночного дежурства доктор не стал утруждаться приданием голосу благожелательных ноток.
До Димки не сразу дошло, что это фамилия бабушки Федосьи.
– Я... – неуверенно сказал он.
Доктор посмотрел на парня неодобрительно, словно чувствуя подвох. Правда заключалась в том, что родственников у бабушки Федосьи не было.
Пока доктор объяснял, что нужно бабушке для продления её дней, выражение неодобрения на его лице только усиливалось. Возможно, он сомневался в том, что дни таких заморенных существ нужно продлевать.
– Опущение внутренних органов, множественные спайки в брюшной полости, тяжелый артрит, нефрит... – непонятные слова наполняли Димку тревогой и неловкостью. Бабушку он взялся отвезти со стойбища в больницу исключительно по просьбе тётки и теперь не хотел брать на себя еще какую-то ответственность. Но выражение лица доктора недвусмысленно говорило, что дела бабушки плохи... а бессердечным человеком Димка не был.
На стойбище он возвращался долго – весна сегодня сделала попытку вступить в свои права, и снегоход вяз в мокром снегу. Прежде чем завернуть к себе, Димка заехал к тётке, с тайной мыслью не только отчитаться за поездку, но и поесть горячего.
– Спайки там у нее в животе какие-то, – говорил он, торопливо прихлебывая.
Тётка молча кивнула и подложила ему еды. Как все настоящие лесные ханты, она считала неприличным выражать эмоции. Поэтому заговорила не сразу, а заговорив, не поменяла бесстрастного выражения лица:
– Петосю резали, ага, – имя тётка сказала так, как привыкла, а звонкие согласные у сургутских хантов были не в ходу.
– Как – резали? – от неожиданности Димка чуть не подавился.
– В больнице.
– В смысле – операцию делали?
– Ага. Много делали.
– А-а-а...
Помолчали. Молодость и глупость подталкивали Димку подколоть тётку за плохое знание русского языка, а скука и любопытство – продолжить тему. Интернет тут работал через раз, поэтому скука победила:
– Что с ней было-то, почему оперировали?
Димка плохо уже знал хантыйский, а тётка была обидчивой, и ей не хотелось говорить на неродном языке. Но она тоже скучала, поэтому, мешая русские слова с хантыйскими, рассказала не такую уж редкую историю.
Отца Федосьи заломал медведь, когда девочке было лет пять. Отец был бы совсем хороший, но когда выпивал, то буянил и дрался. Впрочем, достать водку тогда было нелегко, так что это случалось нечасто. В любом случае он был кормильцем, поэтому его смерть стала двойным горем – семья начала нуждаться.
Какое-то время мать справлялась – и охотилась, и рыбачила, и даже сама чинила нарты и облас (легкая лодка в виде байдарки). Но тут зарядили дожди. Зверь попрятался, рыба ушла от берегов, а мать, ища пропитание, простыла и слегла. Старший братишка попытался наловить рыбы на глубине, уплыл на большое озеро и не вернулся – видать, утонул. Припасы кончились, наступил голод. За голодом пришли болезни... в общем, в два месяца от семьи в шесть человек остались лишь мать да Федосья.
Это случилось еще в войну. А в 1950-е годы хантов согнали в колхозы. Была в этом, – рассуждала тётка, – и хорошая сторона: стало возможным попасть в больницу, да и смерть от голода уходила в прошлое... Но цену за все это пришлось платить, пожалуй, чрезмерную.
Налоги, которыми жёстко обложили лесных жителей, требовали сдавать в том числе большое количество вяленой рыбы. Чтобы её вялить, нужно было доставлять к месту промысла соль. А дорог не было, и тяжелые мешки тащили через болота на себе...
Федосья к тому времени стала симпатичной девушкой и вышла замуж. И те мешки с солью она вспоминала всю жизнь – они лишили её детей. Сперва случилось несколько выкидышей, потом – тяжелые операции, и она стала совсем неплодной.
Годы шли, мать Федосьи умерла. Давно уже умер и муж, а она все жила – одинокая, больная. «Зачем ей Бог такую долгую жизнь дал? – удивлялась тётка, – Так много горя, и такая долгая жизнь! – зачем?»
– Она же в Бога не верила! – рубанул Димка.
– Много ты знаешь, – обиделась тётка.
Димка, горячась, начал высказываться в том духе, что Бог обязательно сделает человека благополучным и успешным, если Его правильно почитать и просить. Тётка поджала губы. То, что говорил племянник, входило в противоречие с её жизненным опытом, а то, как он говорил, входило в противоречие с правилами приличия. Но она терпела, потому что он был родственником, к тому же – молодым и глупым.
– Наслушался... этих, – обронила она, когда Димка выдохся, – а они врут, ага.
То, что сектанты врали, рассказывая о своей успешности, Димка и сам уже стал догадываться. Но жаль было терять ощущение того, что он разобрался в чем-то большом и важном. Поэтому он молча повздыхал, отдал тётке список нужных для Федосьи вещей и поехал к себе.
***
Всю следующую неделю у Димки не получалось съездить в больницу. Сперва были дела, потом совсем раскис зимник, а в субботу пришел тёткин муж дядя Вася и принес бутылку водки...
Когда она закончилась, выяснилось, что зимник раскис не так уж и сильно – съездить по нему в магазин за добавкой оказалось вполне возможным. Тётка просила Димку навестить бабушку Федосью со слезами, отбросив обычное бесстрастие:
– Она ведь меня няньчила! Как ей там одной в больнице – родных людей нет, нужных вещей нет, нужной еды – нет... Завтра Пасха ведь!
Но Димка лишь пьяно отмахивался. Водка дарила то самое ощущение успешности, которым так легко заманивали и сектанты. Правда, потом оно почему-то превращалось в свою полную противоположность, и тогда Димка с дядей Васей начинали кричать, что жизнь у них собачья, и перечислять всех, кто в этом виноват. Получалось, что все и виноваты...
Только во вторник он, наконец, смог выбраться в больницу. Стесняясь своего опухшего лица и стараясь дышать в сторону, спросил в регистратуре, где лежит Никитина. Медсестра пробежала пальцами по клавиатуре и сказала:
– Никитина? Феодосия Даниловна? Она умерла.
– Как?
– Умерла, – повторила медсестра чуть извиняющимся тоном, – еще в воскресенье.
Димка топтался на месте, собираясь с мыслями.
– А... – начал было он.
– За телом в морг пройдите.
Димка кивнул и пошел искать морг. Он вежливо спрашивал людей, отвечал что-то патологоанатому, договаривался с санитарами... а сумка с вещами и продуктами нелепо моталась в руке... Когда санитар начал расчесывать свалявшиеся бабушкины волосы, Димка дернулся испуганно:
– Осторожнее!
Санитар поморщился – все эти люди со своим запоздалым чувством вины вечно мешали работать. Димка увидел его гримасу, и до него наконец дошло – бабушка Федосья умерла! Она ждала всю неделю – маленькая, больная, одинокая... а никто так и не приехал. Некому было привезти ей свежую рубашку, поправить ей волосы, смягчить её боль ласковым словом... Некому!
И тогда Димка разрыдался так горько и отчаянно, как бывало только в раннем детстве, когда он мог еще плакать об общей несправедливости мира больше, чем о своих личных обидах.
Санитарка, заглянувшая зачем-то в морг, узнала покойницу и мягко сказала Димке:
– А ты не убивайся. На Пасху твоя бабушка померла... не всякому это. А в среду священник приходил причащать больных – и её причастил. Не всякому так умереть-то доведется... Не убивайся.
Раскачиваясь, всхлипывая, размазывая по лицу слезы, Димка потихоньку успокаивался. Горе вырвало его из круга обычных интересов и теперь томило желанием быть полезным для бабушки. Слышанную от сектантов мысль, что Бог не принимает молитв за усопших, Димка прогнал с пренебрежением – чувство долга сейчас царствовало в нем безусловно. Но вот как подступиться к этому суровому Богу, давшему бабушке такую тяжелую жизнь, Димка не знал.
Порывшись в сумке, он нашел Новый Завет, подаренный сектантами, и раскрыл книгу наугад, сильно сомневаясь, что там есть подобающие случаю молитвы. Взгляд его упал на слова: «это те, которые пришли от великой скорби ...и отрет Бог всякую слезу с очей их» (Откр. 21, 4). Несколько секунд Димка повторял слова Писания, шевеля губами. Чувство благоговения перед величием Милосердного и Всеблагого Бога затопило его душу благодарностью и раскаянием. Димка виновато огляделся, достал из сумки две бутылки водки и сунул их в мусорку, в ворох использованных бахил. Потом встал и пошел в храм – договариваться об отпевании.
Инокиня Наталья (Каверзнева)
https://pravoslavie.ru/120889.html
+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
На реках Вавилонских…
Инокиня Наталья (Каверзнева)
Какие удивительные богослужения в Постной Триоди!
Помню, когда я только воцерковлялась лет 30 назад, одним из первых впечатлений было обсуждение верующими начала пения «Покаяния» (то есть «Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче…») Уже за несколько месяцев до этого события прихожане принимались выспрашивать у счастливых обладателей церковных календарей: когда? когда запоют «Покаяние»?
На полумиллионный город таких обладателей было столь мало, что чаще всего заветная дата выяснялась просто при помощи расчетов от дня Пасхи.
– Так-так… семь недель поста да плюс три недели подготовительных… или четыре?
– Не недель, а седмиц… Седмиц подготовительных три, а воскресений – четыре…
– Это с «Закхеем»?
– Нет, с «Мытаря»…
– Ага… так… Пасха 15 апреля… угу-угу… семь недель…
– Не недель, а…
– Помолчи, не встревай… Семь седмиц и, значит, Прощеное… э-э… «О Страшном суде», «Блудного сына» и «Мытаря и фарисея»…
– 4 февраля, значит!
– Не встревай, Авдотья… 3 февраля ЗАПОЮТ ПОКАЯНИЕ!
– Но…
– На всенощной поется, не на Литургии. Значит – 3-го вечером!
И посвященные в это таинство разносили весть: «3 февраля! 3-го ЗАПОЮТ!»
А непосвященные (или потерявшие по старости память) тщательно записывали себе эту информацию, куда только можно… и спешили передать дальше: «3 февраля в нонешнем годе ЗАПОЮТ ПОКАЯНИЕ!!!»
Те полуграмотные бабушки знали основы веры, Устав, жития святых и даже учение святых отцов о прилогах греха! – без книг, календарей и интернета… Откуда?!
Из богослужения.
Они с такой жадностью его впитывали, испытывали такой духовный голод, что про каждую строчку службы готовы были поведать что-либо назидательное. Про монаха, который прочел первый стих Псалтири и ушел на много лет в пустыню, чтобы научиться ему на деле. Про строку «Блажен, иже имет и разбиет младенцы твоя о камень…»
– А ты знаешь, что тут: «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых…»? Не знаешь? Это о трех ступенях греха… Как они от помысла начинаются и власть над душой берут! Вот, смотри: совет нечестивых, а ты вроде только мимо проходил… оно, конечно, и куда идешь, думать надо. Вот праведный, он и думает и не идет на совет нечестивых. А мы, грешные, мыслями-то и увлекаемся. Но можно ведь и мимо пройти – да? А ты встал и слушаешь… А как заслушался, так и уселся с ними вместе – с губителями! Вот праведный-то «и на пути грешных не ста, и на седалище губителей не седе». А нечестивии – не тако!
– И «На реках Вавилонских» о том же сказывает! Не о детях же, конечно… Всё с малого помысла начинается – вдарь по нему посильнее, вооружись: молитвой, постом… укори себя, смирись… А-а… то-то, что думаешь: «трудно». А когда он усилится, власть над тобой заберет – тогда не трудно будет? Тогда будешь сидеть, как евреи в плену сидели – плакали: «Господи, хотим Тебе служить, а враги нам не дают. Бедные мы теперь – рабами стали у окаянных…
– Когда запоют? А в Неделю о блудном сыне… Нет, не с «Покаянием». А вот – третьим псалмом на полиелее «На реках…» поют. И три воскресных всенощных всего… Пост начнется – уже «На реках» не услышишь – всё… сейчас ходи, слушай – для души пользительно!
Три воскресных всенощных всего поют «На реках», так что ходи, слушай – для души пользительно!
Милые, малограмотные бабульки – как много они дали мне всего за полтора года! Так глубоко напитались от этого источника, что смогли и других напоить водой живой…
И как стыдно теперь за себя: есть все возможности питаться от богатства православного богослужения… а жажды духовной нету!
Увы, мне, Господи – увы!.. Отверзи мне двери покаяния!
Инокиня Наталья (Каверзнева)
21 февраля 2020 г.
https://pravoslavie.ru/128656.html
До Димки не сразу дошло, что это фамилия бабушки Федосьи.
– Я... – неуверенно сказал он.
Доктор посмотрел на парня неодобрительно, словно чувствуя подвох. Правда заключалась в том, что родственников у бабушки Федосьи не было.
Пока доктор объяснял, что нужно бабушке для продления её дней, выражение неодобрения на его лице только усиливалось. Возможно, он сомневался в том, что дни таких заморенных существ нужно продлевать.
– Опущение внутренних органов, множественные спайки в брюшной полости, тяжелый артрит, нефрит... – непонятные слова наполняли Димку тревогой и неловкостью. Бабушку он взялся отвезти со стойбища в больницу исключительно по просьбе тётки и теперь не хотел брать на себя еще какую-то ответственность. Но выражение лица доктора недвусмысленно говорило, что дела бабушки плохи... а бессердечным человеком Димка не был.
На стойбище он возвращался долго – весна сегодня сделала попытку вступить в свои права, и снегоход вяз в мокром снегу. Прежде чем завернуть к себе, Димка заехал к тётке, с тайной мыслью не только отчитаться за поездку, но и поесть горячего.
– Спайки там у нее в животе какие-то, – говорил он, торопливо прихлебывая.
Тётка молча кивнула и подложила ему еды. Как все настоящие лесные ханты, она считала неприличным выражать эмоции. Поэтому заговорила не сразу, а заговорив, не поменяла бесстрастного выражения лица:
– Петосю резали, ага, – имя тётка сказала так, как привыкла, а звонкие согласные у сургутских хантов были не в ходу.
– Как – резали? – от неожиданности Димка чуть не подавился.
– В больнице.
– В смысле – операцию делали?
– Ага. Много делали.
– А-а-а...
Помолчали. Молодость и глупость подталкивали Димку подколоть тётку за плохое знание русского языка, а скука и любопытство – продолжить тему. Интернет тут работал через раз, поэтому скука победила:
– Что с ней было-то, почему оперировали?
Димка плохо уже знал хантыйский, а тётка была обидчивой, и ей не хотелось говорить на неродном языке. Но она тоже скучала, поэтому, мешая русские слова с хантыйскими, рассказала не такую уж редкую историю.
Отца Федосьи заломал медведь, когда девочке было лет пять. Отец был бы совсем хороший, но когда выпивал, то буянил и дрался. Впрочем, достать водку тогда было нелегко, так что это случалось нечасто. В любом случае он был кормильцем, поэтому его смерть стала двойным горем – семья начала нуждаться.
Какое-то время мать справлялась – и охотилась, и рыбачила, и даже сама чинила нарты и облас (легкая лодка в виде байдарки). Но тут зарядили дожди. Зверь попрятался, рыба ушла от берегов, а мать, ища пропитание, простыла и слегла. Старший братишка попытался наловить рыбы на глубине, уплыл на большое озеро и не вернулся – видать, утонул. Припасы кончились, наступил голод. За голодом пришли болезни... в общем, в два месяца от семьи в шесть человек остались лишь мать да Федосья.
Это случилось еще в войну. А в 1950-е годы хантов согнали в колхозы. Была в этом, – рассуждала тётка, – и хорошая сторона: стало возможным попасть в больницу, да и смерть от голода уходила в прошлое... Но цену за все это пришлось платить, пожалуй, чрезмерную.
Налоги, которыми жёстко обложили лесных жителей, требовали сдавать в том числе большое количество вяленой рыбы. Чтобы её вялить, нужно было доставлять к месту промысла соль. А дорог не было, и тяжелые мешки тащили через болота на себе...
Федосья к тому времени стала симпатичной девушкой и вышла замуж. И те мешки с солью она вспоминала всю жизнь – они лишили её детей. Сперва случилось несколько выкидышей, потом – тяжелые операции, и она стала совсем неплодной.
Годы шли, мать Федосьи умерла. Давно уже умер и муж, а она все жила – одинокая, больная. «Зачем ей Бог такую долгую жизнь дал? – удивлялась тётка, – Так много горя, и такая долгая жизнь! – зачем?»
– Она же в Бога не верила! – рубанул Димка.
– Много ты знаешь, – обиделась тётка.
Димка, горячась, начал высказываться в том духе, что Бог обязательно сделает человека благополучным и успешным, если Его правильно почитать и просить. Тётка поджала губы. То, что говорил племянник, входило в противоречие с её жизненным опытом, а то, как он говорил, входило в противоречие с правилами приличия. Но она терпела, потому что он был родственником, к тому же – молодым и глупым.
– Наслушался... этих, – обронила она, когда Димка выдохся, – а они врут, ага.
То, что сектанты врали, рассказывая о своей успешности, Димка и сам уже стал догадываться. Но жаль было терять ощущение того, что он разобрался в чем-то большом и важном. Поэтому он молча повздыхал, отдал тётке список нужных для Федосьи вещей и поехал к себе.
***
Всю следующую неделю у Димки не получалось съездить в больницу. Сперва были дела, потом совсем раскис зимник, а в субботу пришел тёткин муж дядя Вася и принес бутылку водки...
Когда она закончилась, выяснилось, что зимник раскис не так уж и сильно – съездить по нему в магазин за добавкой оказалось вполне возможным. Тётка просила Димку навестить бабушку Федосью со слезами, отбросив обычное бесстрастие:
– Она ведь меня няньчила! Как ей там одной в больнице – родных людей нет, нужных вещей нет, нужной еды – нет... Завтра Пасха ведь!
Но Димка лишь пьяно отмахивался. Водка дарила то самое ощущение успешности, которым так легко заманивали и сектанты. Правда, потом оно почему-то превращалось в свою полную противоположность, и тогда Димка с дядей Васей начинали кричать, что жизнь у них собачья, и перечислять всех, кто в этом виноват. Получалось, что все и виноваты...
Только во вторник он, наконец, смог выбраться в больницу. Стесняясь своего опухшего лица и стараясь дышать в сторону, спросил в регистратуре, где лежит Никитина. Медсестра пробежала пальцами по клавиатуре и сказала:
– Никитина? Феодосия Даниловна? Она умерла.
– Как?
– Умерла, – повторила медсестра чуть извиняющимся тоном, – еще в воскресенье.
Димка топтался на месте, собираясь с мыслями.
– А... – начал было он.
– За телом в морг пройдите.
Димка кивнул и пошел искать морг. Он вежливо спрашивал людей, отвечал что-то патологоанатому, договаривался с санитарами... а сумка с вещами и продуктами нелепо моталась в руке... Когда санитар начал расчесывать свалявшиеся бабушкины волосы, Димка дернулся испуганно:
– Осторожнее!
Санитар поморщился – все эти люди со своим запоздалым чувством вины вечно мешали работать. Димка увидел его гримасу, и до него наконец дошло – бабушка Федосья умерла! Она ждала всю неделю – маленькая, больная, одинокая... а никто так и не приехал. Некому было привезти ей свежую рубашку, поправить ей волосы, смягчить её боль ласковым словом... Некому!
И тогда Димка разрыдался так горько и отчаянно, как бывало только в раннем детстве, когда он мог еще плакать об общей несправедливости мира больше, чем о своих личных обидах.
Санитарка, заглянувшая зачем-то в морг, узнала покойницу и мягко сказала Димке:
– А ты не убивайся. На Пасху твоя бабушка померла... не всякому это. А в среду священник приходил причащать больных – и её причастил. Не всякому так умереть-то доведется... Не убивайся.
Раскачиваясь, всхлипывая, размазывая по лицу слезы, Димка потихоньку успокаивался. Горе вырвало его из круга обычных интересов и теперь томило желанием быть полезным для бабушки. Слышанную от сектантов мысль, что Бог не принимает молитв за усопших, Димка прогнал с пренебрежением – чувство долга сейчас царствовало в нем безусловно. Но вот как подступиться к этому суровому Богу, давшему бабушке такую тяжелую жизнь, Димка не знал.
Порывшись в сумке, он нашел Новый Завет, подаренный сектантами, и раскрыл книгу наугад, сильно сомневаясь, что там есть подобающие случаю молитвы. Взгляд его упал на слова: «это те, которые пришли от великой скорби ...и отрет Бог всякую слезу с очей их» (Откр. 21, 4). Несколько секунд Димка повторял слова Писания, шевеля губами. Чувство благоговения перед величием Милосердного и Всеблагого Бога затопило его душу благодарностью и раскаянием. Димка виновато огляделся, достал из сумки две бутылки водки и сунул их в мусорку, в ворох использованных бахил. Потом встал и пошел в храм – договариваться об отпевании.
Инокиня Наталья (Каверзнева)
https://pravoslavie.ru/120889.html
+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
На реках Вавилонских…
Инокиня Наталья (Каверзнева)
Какие удивительные богослужения в Постной Триоди!
Помню, когда я только воцерковлялась лет 30 назад, одним из первых впечатлений было обсуждение верующими начала пения «Покаяния» (то есть «Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче…») Уже за несколько месяцев до этого события прихожане принимались выспрашивать у счастливых обладателей церковных календарей: когда? когда запоют «Покаяние»?
На полумиллионный город таких обладателей было столь мало, что чаще всего заветная дата выяснялась просто при помощи расчетов от дня Пасхи.
– Так-так… семь недель поста да плюс три недели подготовительных… или четыре?
– Не недель, а седмиц… Седмиц подготовительных три, а воскресений – четыре…
– Это с «Закхеем»?
– Нет, с «Мытаря»…
– Ага… так… Пасха 15 апреля… угу-угу… семь недель…
– Не недель, а…
– Помолчи, не встревай… Семь седмиц и, значит, Прощеное… э-э… «О Страшном суде», «Блудного сына» и «Мытаря и фарисея»…
– 4 февраля, значит!
– Не встревай, Авдотья… 3 февраля ЗАПОЮТ ПОКАЯНИЕ!
– Но…
– На всенощной поется, не на Литургии. Значит – 3-го вечером!
И посвященные в это таинство разносили весть: «3 февраля! 3-го ЗАПОЮТ!»
А непосвященные (или потерявшие по старости память) тщательно записывали себе эту информацию, куда только можно… и спешили передать дальше: «3 февраля в нонешнем годе ЗАПОЮТ ПОКАЯНИЕ!!!»
Те полуграмотные бабушки знали основы веры, Устав, жития святых и даже учение святых отцов о прилогах греха! – без книг, календарей и интернета… Откуда?!
Из богослужения.
Они с такой жадностью его впитывали, испытывали такой духовный голод, что про каждую строчку службы готовы были поведать что-либо назидательное. Про монаха, который прочел первый стих Псалтири и ушел на много лет в пустыню, чтобы научиться ему на деле. Про строку «Блажен, иже имет и разбиет младенцы твоя о камень…»
– А ты знаешь, что тут: «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых…»? Не знаешь? Это о трех ступенях греха… Как они от помысла начинаются и власть над душой берут! Вот, смотри: совет нечестивых, а ты вроде только мимо проходил… оно, конечно, и куда идешь, думать надо. Вот праведный, он и думает и не идет на совет нечестивых. А мы, грешные, мыслями-то и увлекаемся. Но можно ведь и мимо пройти – да? А ты встал и слушаешь… А как заслушался, так и уселся с ними вместе – с губителями! Вот праведный-то «и на пути грешных не ста, и на седалище губителей не седе». А нечестивии – не тако!
– И «На реках Вавилонских» о том же сказывает! Не о детях же, конечно… Всё с малого помысла начинается – вдарь по нему посильнее, вооружись: молитвой, постом… укори себя, смирись… А-а… то-то, что думаешь: «трудно». А когда он усилится, власть над тобой заберет – тогда не трудно будет? Тогда будешь сидеть, как евреи в плену сидели – плакали: «Господи, хотим Тебе служить, а враги нам не дают. Бедные мы теперь – рабами стали у окаянных…
– Когда запоют? А в Неделю о блудном сыне… Нет, не с «Покаянием». А вот – третьим псалмом на полиелее «На реках…» поют. И три воскресных всенощных всего… Пост начнется – уже «На реках» не услышишь – всё… сейчас ходи, слушай – для души пользительно!
Три воскресных всенощных всего поют «На реках», так что ходи, слушай – для души пользительно!
Милые, малограмотные бабульки – как много они дали мне всего за полтора года! Так глубоко напитались от этого источника, что смогли и других напоить водой живой…
И как стыдно теперь за себя: есть все возможности питаться от богатства православного богослужения… а жажды духовной нету!
Увы, мне, Господи – увы!.. Отверзи мне двери покаяния!
Инокиня Наталья (Каверзнева)
21 февраля 2020 г.
https://pravoslavie.ru/128656.html
|
|
Печать | Получить код для блога/форума/сайта |
Коды для вставки:
Как это будет выглядеть?
Скопируйте код и вставьте в окошко создания записи на LiveInternet, предварительно включив там режим "Источник"
HTML-код:
|
|
| BB-код для форумов: |
Как это будет выглядеть?
Страна Мам → И отрет Бог всякую слезу с очей их : Инокиня Наталья (Каверзнева)
| – Кто родственник Никитиной? – помятый после ночного дежурства доктор не стал утруждаться приданием голосу благожелательных ноток. До Димки не сразу дошло, что это фамилия бабушки Федосьи. – Я... – неуверенно сказал он. Доктор посмотрел на парня неодобрительно, словно чувствуя подвох. Правда заключалась в том, что родственников у бабушки Федосьи не было. Читать полностью |
| +8 | valesir57 | 4 комментария |
Комментарии
Вставка изображения
Можете загрузить в текст картинку со своего компьютера: