Рассказы: Мария Сараджишвили, протоиерей Ярослав Шипов

Маскарад

Рассказ


Мария Сараджишвили





Мы в ответе за тех, кого приручили.
Антуан де Сент-Экзюпери

Синие сумерки уже опустились на город, и он встретил надвигающуюся темноту блеском фонарей. Хоть и спешила на встречу, а в шесть часов Нану все-таки угораздило попасть в пробку около Филармонии. Пользуясь моментом, она вытащила из сумки заранее заготовленный парик блондинки и дымчатые очки. Замоталась шарфом по самый нос. Приладила всю экипировку, посмотрела в зеркальце и осталась довольна результатом. В таком прикиде да еще в сумерках ее золовка Ламара лопнет, но не поймет, с кем имеет дело.

Ее зеленый «Матиз», купленный год назад, еле-еле двигался в пробке. Вынужденное ожидание действовало на нервы. Нана достала сигарету и щелкнула зажигалкой. Беспокойные нервы крутились вокруг да около донельзя кретинской ситуации.

Она, пятидесятилетняя самодостаточная женщина, хозяйка большого салона, мать взрослой дочери, едет переодетая на встречу со своей бывшей врагиней-золовкой, поломавшей ее семью, и еще нервничает, как школьница, чтобы ее не раскусили. И все из-за той встречи у мусорника две недели назад.

***

Тогда, в позапрошлый вторник, она ехала себе спокойно из ресторана домой в прекрасном настроении по безлюдной темой улице и на повороте чуть не сбила человека. Неожиданно выскочил пьяный на дорогу как раз на повороте. Хорошо, успела нажать на тормоза и крутануть руль. Высунулась обложить его трехэтажно:

– Глаза дома забыл, идиот?! Меньше пить надо!

Тот поднял на нее мутный невидящий взгляд. Нана встретилась с ним глазами, поперхнулась, юркнула в кабину и резко рванула машину с места. Руки, вцепившиеся в руль, мелко дрожали, наманикюренные ногти впились в рельефную поверхность руля.


Это был Сосо, ее первый муж, сильно постаревший, сутулый, бомжеватого вида, в котором уже ничего не осталось от того двадцатилетнего красавца-баскетболиста, который когда-то клялся ей в вечной любви…

Нана тоже мало напоминала ту легкую стремительную девчонку с осиной талией и непокорными курчавыми волосами, какой помнила себя в свою восемнадцатую весну. Тогда она была по уши влюблена в однокурсника Гочу Майсурадзе, а он, подлец, не обращал на нее внимания. Ни грамма, ни микроскопической частички. Что Нана ни делала, с кем ни завязывала отношения между лекциями, чтобы привлечь к себе его внимание, – все было напрасно. Гоча так и оставался невозмутимой ледяной горой Шхара.

Тогда Нана грамотно влюбила в себя простодушного Сосо с третьего курса, задурила ему голову и вышла назло Гоче замуж. Все это произошло очень стремительно для всех участников той истории.

Сама при всем этом находилась в каком-то взбудораженном состоянии и плохо понимала до конца смысл происходящего. Пышная свадьба на триста человек, приглашенные однокурсники, танцы с новоиспеченным мужем – все казалось игрой. Морок прошел сам собой, когда Нана осталась один на один с совершенно чужим человеком, которого абсолютно не любила. Но отступать уже было некуда.

Сосо при ближайшем рассмотрении оказался вполне неплохим парнем. Добрым, внимательным, старавшимся угодить молодой жене, которая почему-то постоянно куксилась и раздражалась на ничего не значащие мелочи.

Свекор со свекровью тоже ломали голову, как развлечь новобрачных, водили их по родственникам после свадебного путешествия, баловали невестку новыми нарядами и безделушками.

Нана тоже пыталась играть выбранную роль. Выходило не фонтан как успешно.

Сейчас, размышляя об этих делах давно минувших дней, Нана вдруг вспомнила слова о том, что без любви все – грех.

Конечно, еще осложняла дело золовка Ламара, которая решила поставить Нану на место:

– Ты что тут много на себя берешь? Специально моему брату на нервах играешь? Ты думаешь, я ничего не вижу?! Ты его не любишь! Я не я буду, если…

Нана никогда не лезла за словом в карман и ответила в должном стиле. Так они вступили на скользкую тропу войны. И хотя мудрая свекровь всячески пыталась сохранить баланс между невесткой и своей дочкой, последняя, пользуясь влиянием по праву рождения, успевала выносить Сосо мозг, накручивать и зудеть в уши всякие пакости:

– Твоя жена опять плохо помыла кастрюли! Почему мы должны перемывать?!

– Твоя жена совсем обнаглела. Я не буду с ней разговаривать.

– Нана грубо разговаривает с мамой. Прими меры. Ты мужчина!

Сосо морщился от слов сестры, как от ложки уксуса, то отмахивался, то обещал воздействовать. Нана на тот момент была уже беременна и при малейшем прессинге тут же шантажировала его растущим животом. Муж по доброте душевной брал свои слова назад и еще и извинялся.

Рождение Марики ничего не изменило в отношениях супругов. Наоборот, усложнило. К нервозности Наны прибавились усталость и дикое раздражение от тупика, в который она себя загнала.

Как-то на ровном месте произошел эпохальный скандал, начало которому положил длинный язык Ламары. Нана огрызнулась. Сосо, видимо, дошедший до ручки, вспыхнул, схватил жену и стал ее трясти:

– Навязалась на мою голову. Все нервы мои съела. Ненавижу!

В итоге Нана подала на развод, потому что «жить с неуправляемым маньяком», как она его охарактеризовала в заявлении, «не представляется возможным».

После небольшой волокиты их развели. На суде выяснилось, что квартира была оформлена на золовку и дочери Наны полагается оттуда в лучшем случае дверная ручка без замочной скважины.

Нана прилюдно прокляла ненавистную золовку и гордо отказалась от алиментов, сказав, что прерывает все отношения с родственниками мужа.

Сосо вначале пытался звонить, вылавливать экс-супругу у подъезда, но Нана стояла на своем. Их отношения умерли, и воскрешать «тот маразм» она не собиралась.

Дальше была борьба за жизнь, из которой Нана вышла коронованной победительницей. Говорят, чтобы добиться успеха в жизни, женщине надо только одно – неудачно выйти замуж. На Нане эта истина проявилась во всей красе.

За последующие 25 лет она смогла вырастить дочь, дать ей образование, раскрутить небольшой, но стойкий бизнес, купить машину и дачу. Себя тоже не забывала. Иногда посещала косметологов и массажистов и мудро не афишировала очередного ухажера, которого держала при себе скорее для поднятия самооценки, чем из физиологических соображений. При этом любила хорошо проводить время в компании подруг, не была жмотиной и помогала окружающим, чем могла. Словом, жила на всю катушку в полной, как ей казалось, гармонии с окружающим миром. Воспоминания о первом муже были давно задвинуты на какую-то тридевятую пыльную антресоль в перегруженном ежедневными бизнес-планами мозгу.

И вдруг эта минутная безмолвная встреча на темной улице. Ночью Нана долго не могла уснуть. Перед глазами стоял Сосо. Да, до нее доходили какие-то смутные слухи через общих знакомых, что у бывшего мужа дела все хуже и хуже. Пытался жениться, но не вышло. Спивается. Потом умерли его родители, ненавистная золовка вышла замуж, но, кажется, развелась. Живут брат с сестрой туго, нищенствуют. Нана, слыша эти обрывки, лишь снисходительно посмеивалась:

– Это их Бог наказал, потому что не оценили меня. И ребенку квартиру не дали. Так им и надо!

Подружки хором вторили, соглашались.

И по факту ее имидж матери-мученицы именно к таким выводам и располагал. А что? Все логично и правильно. По справедливости. Принцип бумеранга и все такое, чем угодливый разум при желании оправдает и успокоит любые действия своего владельца.

Эта приятная уму картинка была раньше.


В ту ночь, когда Нана ворочалась и не могла заснуть, вдруг, словно короткое замыкание, вспыхнуло внутри на секунду: а ведь это из-за нее, из-за Наны, такой прекраснодушной и щедрой, Сосо спился и стал жалкой тенью человека. Запас прочности у всех разный. Нана выстояла в проблемах, Сосо скис от их отсутствия. Хотел человек любви, семьи, а получил пустышку. Не попадись тогда ему Нана на дороге, может, с другой женщиной был бы счастлив и оценен по достоинству. Потому что никак, даже спустя столько лет, не поворачивался язык назвать его мерзким и гадким. Нана вспоминала, сколько раз он ей уступал, как тянулся к ней и ждал их ребенка, которого она же и отняла, прицепившись к ерундовой причине.

Утром она встала со странной решимостью разыскать контакты через общих знакомых, не привлекая внимания к причине поисков, и хоть чем-нибудь помочь бывшему мужу и золовке. Через несколько часов обзвонов у Наны был на руках искомый телефон. Она позвонила и измененным голосом сказала:

– Это квартира Дгебуадзе? Мне поручили передать вам старый долг. Сказали не говорить от кого.

И назначила встречу недалеко от дома Сосо…

***

Пробка наконец-то рассосалась, и Нана подъехала к дому на улице Грибоедова. Ее бывшая обидчица уже стояла на обговоренном углу, зябко кутаясь в видавшую виду черную куртку.

Нана, продолжая кутаться в шарф, протянула ей через открытое окно машины конверт с деньгами.

Ламара жадно схватила его и затараторила:

– Вы не представляете, насколько вовремя. Вас Бог послал. Во всех магазинах долги. Стыдно людям в глаза смотреть. А тут как с неба упали эти деньги!

И пошла сыпать благословениями:

– Дай Бог, чтоб вы никогда ни в чем не нуждались.

У Наны почему-то прихватило горло. Она, не прощаясь, развернула машину и потом, справившись собой, хрипло крикнула на прощанье:

– Тот человек номер вашей карты просил. Еще денег вам переведет. Потом созвонимся.

И побыстрее отъехала от условленного угла, боясь, что ее выдаст тембр голоса. Потом обернулась: Ламара спешила в ближайший магазинчик в полуподвале. Наверное, за покупками.

У Наны мелькнула неожиданная мысль: «Хорошо, что у него есть сестра. Она сможет растянуть эти 200 лар, отложить на лекарства и сделать запас продуктов. До следующего раза. По крайней мере голодать Сосо точно не будет».

***

Сосо умер от цирроза печени через полтора года, успев немного пообщаться с дочерью. Каждую Пасху Нана и Марика поднимаются на Мухатгвердское кладбище к его могиле.

Человека из сердца не выкинешь.



Мария Сараджишвили

https://pravoslavie.ru/119469.html
Книги Сараджишвили Марии в интернет-магазине "Сретение"

21 февраля 2019 г.
++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++

За мелодией Чайковского я услышала: «Помилуй меня». И жизнь будто перевернулась

Священник Ярослав Шипов | 21 февраля 2019 г.


«К сожалению, читать молитвы я не могу — не вижу, выучить их не сподобилась — не успела, так что «проигрываю» в памяти четвертую часть и повторяю: «Помилуй меня. Помилуй меня. Помилуй, помилуй, прости и помилуй!» И звучит эта музыка во мне совсем не так, как мы играли: не загробная она, а покаянная…» Рассказ «Финал шестой симфонии» из книги протоиерея Ярослава Шипова «Весенний сон», вышедшей недавно в издательстве «Никея».




Причащал тяжкоболящую. Бывшая скрипачка. Мы познакомились много лет назад, когда прихожане отвоевывали храм, в котором размещалась администрация оркестра.

Женщина эта кричала тогда, что музыканты — люди высочайшей культуры — несколько десятилетий охраняли «исторический памятник», и потому он по праву принадлежит только им, а мы все можем испортить: закоптить стены свечками, а полы затоптать грязными башмаками.

Это как если бы у человека, жестоко избитого и брошенного помирать, забрали все ценное «ради сбережения», а когда человек пришел в себя, возвращать ему ничего не стали, говоря, что он, дескать, может все это использовать без достаточного разумения, а то и вовсе порастеряет.

Да и насчет «охранения» и «высочайшей культуры»… В главном алтаре был кабинет художественного руководителя, в боковых приделах — туалеты.

Храм с Божией помощью отвоевали, а женщину эту я с тех пор не видал. И тут она через кого-то разыскала меня, попросила принять первую исповедь и причастить.

Мы с ней о чем только не переговорили — всего и не упомню уже, но одно обстоятельство ее бытия произвело на меня значительное впечатление. Музыкантша утверждала, что своим приближением к вере обязана… Петру Ильичу Чайковскому. Точнее: финалу шестой симфонии композитора:

— Вы ведь, наверное, знаете, он называл эту симфонию «Жизнь». Обычно мы исполняли четвертую часть как похоронную, погребальную, а тут вдруг я впервые обратила внимание на разговорную интонацию некоторых музыкальных фраз. У Чайковского это бывает, ведь он любил слово и прекрасно чувствовал его: написал столько опер, множество романсов, «Всенощное бдение», «Литургию», а для нескольких своих произведений сам сочинил стихи.


И за основной мелодией финала я услышала: «Помилуй меня. Помилуй меня. Помилуй, помилуй, прости и помилуй…» Будьте любезны, дайте мне скрипку… Она вон там — в кресле…

Я достал инструмент и смычок из футляра и передал хозяйке. Не поднимаясь с подушки, она подстроила скрипочку и наиграла мелодию:

— Слышите?.. «Помилуй меня. Помилуй меня. Помилуй, помилуй, прости и помилуй»…

— Похоже, — вынужден был согласиться я.

— А начало финала, две фразы… «Боже, меня прости! Боже, меня помилуй!» Вслушайтесь: интонационно — это подражание разговорной речи… Весь финал — мольба, моление… Потрясающей искренности и глубины покаяние Петра Ильича Чайковского… Может, кто-то где-то об этом писал — не знаю, не читала.

Но как только сквозь музыку проступили слова, жизнь моя будто перевернулась… с головы на ноги. Мне осталось уже совсем немного… К сожалению, читать молитвы я не могу — не вижу, выучить их не сподобилась — не успела, так что «проигрываю» в памяти четвертую часть и повторяю: «Помилуй меня. Помилуй меня. Помилуй, помилуй, прости и помилуй!» И звучит эта музыка во мне совсем не так, как мы играли: не загробная она, а покаянная…

С тех пор и я, слушая финал шестой симфонии, молитвенно повторяю: «Помилуй меня. Помилуй меня. Помилуй, помилуй, прости и помилуй!..»

https://www.pravmir.ru/za-melodiey-chaykovskogo-ya-uslyishala-pomiluy-menya-i-zhizn-budto-perevernulas/
Теги: рассказ, Рассказы, священник Ярослав Шипов, Чайковский