Катерина Мурашова : Бросок загнанной в угол крысы: Когда ситуация выглядит безнадежной, остается надеяться на шоковую терапию

— У моей лучшей подруги большие проблемы…

«…Прыщи!» — подумала я, вспомнив старую рекламу средства от прыщей. Ирония заключалась в том, что передо мной сидела отнюдь не девочка-подросток, а полноватая женщина средних лет с залитой лаком укладкой.

— Может быть, вашей подруге лучше самой ко мне обратиться? — спросила я вслух.

— Она не пойдет. Стесняется. Но у нее с сыном действительно полный завал. Я ей все передам.

— Что вы передадите? Мое видение ее проблемы с ваших слов? Не странно ли? — усмехнулась я. — Ко мне обычно с таким школьницы приходят.

— Я не школьница, — дама обиженно выпятила губу. — Я завуч старших классов общеобразовательной школы.

Я, не удержавшись, рассмеялась, тут же извинилась и уточнила:

— А ваша подруга?

— Директор этой же школы. Мы дружим еще с института. Она только со мной и может поделиться, а перед остальными держит марку. Я прошу вас, раз уж я пришла, хотя бы выслушайте меня.

***

Сын учительницы (назовем ее Анной Сергеевной, а его Сашей) родился без отца, долгожданным, но не слишком неврологически здоровым. Мать выполняла все рекомендации специалистов, много занималась с сыном, и к школе Саша «выправился» — хорошо учился, гулял с собакой, ходил в шахматный кружок.

— Потом появился компьютер, интернет. Моя подруга старалась, чтобы у ее сына было все самое лучшее, современное. И все рухнуло, — вздохнула моя посетительница.

— Рухнуть может только то, что некрепко стояло, — сказала я. — Сколько Саше лет?

— Двадцать два. И он сидит дома.

— Армия?

— Анна сделала ему «белый билет».

— Он что-то закончил?

— Педагогическое училище. Мы пользовались всеми знакомствами, чтобы ему дали диплом. Мне так жалко Анну. У нее вообще нервов не осталось.

— А мне жалко парня, — сказала я. — Бездельником никто не рождается. Их выращивают искусственно.

— Но мы сто раз говорили ему, требовали, даже грозили. Он либо отмалчивается, либо обещает что-то, но потом не делает, либо напрямую хамит.

— Приходите вместе с вашей подругой.

***

Две похожих друг на друга женщины: деловые костюмы, руки с аккуратным, неброским маникюром, прически «чугунный завиток».

— Татьяна очень помогала мне воспитывать Сашу, — рассказывает Анна Сергеевна.

— Да уж, — вздыхаю я. — Отселить сына можете?

— Нет, к сожалению, нет. На съемную квартиру он не поедет, а купить — нет денег.

— Уехать самой. На год, два?

— Нет, что вы! — в голосе испуг. — Я же отвечаю за школу, за коллектив!

Ну разумеется. За сына она тоже «отвечала». По-школярски, а потом и по-директорски, с самого рождения до 22 лет. А он так и не научился отвечать за себя.

— Тенденция у происходящего есть?

— Все хуже и хуже. Я вижу, что Саше стало трудно выходить на улицу, разговаривать с продавщицей в магазине. Впрочем, он сейчас все через интернет покупает.

— Ваше ведущее чувство сейчас?

— Отчаяние. Опустошение. Страх — я же учитель, что я несу детям?! И ведь я должна все время поддерживать других, коллег, «выглядеть». Если бы не Татьяна, с которой я могу поделиться, я бы, наверное, уже сошла с ума.

— Со школьными детьми все нормально. Не повезло только вашему сыну. Вы когда-нибудь видели загнанную в угол крысу? Загнанная в угол крыса — это огромный и страшный потенциал. В кои-то веки вы должны поделиться своими чувствами не с Татьяной, а с вашим сыном. Для начала выбросите компьютер.

— Это невозможно. Когда сын был меньше, я пыталась — он ответил такой агрессией, как наркоман. А теперь он меня просто убьет, он же взрослый мужчина, намного сильнее меня.

— Не говорите ерунды! Он пока ничто, а вы — состоявшийся человек. Вы сделали карьеру, родили сына, вылечили. Но не сумели подготовить к жизни, решая за него все проблемы — от своей силы. Теперь вы должны попытаться все исправить. А Татьяна вас подстрахует.

***

Трудно выражать чувства, которые годами держишь в себе. Нужна долгая подготовка. Нужно решиться. Но после третьей разбитой тарелки и скинутого с подоконника горшка с кактусом Анна Сергеевна почувствовала, что входит во вкус. Дальше она громила квартиру почти с удовольствием. И вопли «Я не могу людям в глаза смотреть!», «Я до края дошла!» звучали уже совершенно искренне.

Хорошо, что под окнами наших хрущевок обычно растут кусты или травка. Монитор, а вслед за ним и системный блок, полетели туда с четвертого этажа без ущерба для прохожих.

Саша сначала бормотал: «Мама, ты что?!», а потом просто застыл в ужасе, держа в руке телефонную трубку. Куда он собирался звонить? В скорую помощь? В милицию? В службу спасения?

Когда явилась «служба спасения» в лице Татьяны, диспозиция в квартире выглядела так: посреди осколков и ошметков на диване возлежала интересно бледная Анна Сергеевна, а Саша, цвета мокрой штукатурки, поил ее чаем с лимоном и капал корвалол.

— Теть Таня, что с ней?! — с ужасом прошептал он. — Может, врача?

— Довел-таки мать! — прошипела в ответ Татьяна и добавила с тревогой. — Как бы и правда не рехнулась.

— Она мой комп в окно выкинула, — пожаловался парень. — Вы с ней посидите?

— Ничего, пойдешь работать — другой купишь, еще лучше, — утешила его женщина и помотала головой. — Не, сидеть не могу, у нас полугодовой отчет в самом разгаре, мать твоя… ну, сам видишь, значит, все на мне.

— Ты иди, Таня, иди в школу, — слабо повела рукой Анна Сергеевна. — А мы тут сами как-нибудь.

***

Мать и сын говорили почти непрерывно трое суток. Узнали друг о друге много интересного, увидели ситуацию новыми глазами, вместе выработали план. Татьяна на работе мужественно врала про тяжелый грипп директора и разбиралась с отчетом.

Позже, уже устроившийся консультантом в магазин «М-Видео», Саша много раз пытался выяснить, что, собственно, послужило толчком для «шоковой терапии» в их семье. Спрашивал и у тети Тани. Верная подруга, естественно, хранила тайну.