ПОЧЕМУ РОДИТЕЛИ ВСЕГДА ЗНАЮТ, КАК ПРАВИЛЬНО ЖИТЬ, И ЧТО В ЭТОМ ПЛОХОГО

В первый раз я увидела их вдвоем — отец и сын. Отец выглядел искренне встревоженным. Сын — равнодушным. Я почему-то сразу решила, что равнодушие наигранное. Наверное, потому что возраст сына (на вид лет 13–14) подразумевал подростковые разборки с родителями и их перманентное возмущение тем, что чадо оказалось не таким, как ожидалось, и ведет себя не так, как предписывается родительским опытом.

Поначалу все подтверждало мою первоначальную гипотезу.

— Он прогуливает школу! Представьте, такого здорового парня приходится буквально водить за руку к школьным дверям! Мне самому стыдно, а ему как будто все равно. И все время врет. Причем стоит на своем, даже когда уличили. Спекулирует на своем здоровье: утром непременно болит голова или живот. Мать до недавнего времени покупалась, разрешала не ходить в школу, пока я все это не прекратил…

— И куда же ты ходишь вместо школы? — спросила я у мальчишки.

Он не успел ответить, как снова вступил отец:

— Мы с матерью оба работаем. Он просто возвращается домой и лежит на диване перед телевизором.

— Может, все-таки друзья? Или компьютер? — уточнила я.

— Нет, компьютер давно под паролем. А друзья — они же все в школе.

— Никакой «плохой компании»?

— Нет!

— Что он любит?

— Тупые компьютерные игры. Раньше вроде животных любил, а теперь и за его крысой мать ухаживает. Ничего, только диван! — решительно повторил отец. — Он мне сам недавно сказал. Я к нему приставал: давай пойдешь в какой-нибудь кружок, секцию, спортом займешься, у тебя же сколиоз развивается, или вот компьютер — раз уж он тебе так нравится, давай в какой-нибудь клуб программирования… Он раньше у нас в музыкальную школу ходил, на шахматы, на дополнительный английский. Все бросил… Я спрашиваю: Андрей, так чего же ты вообще хочешь? А он — чтобы от меня все отстали и на диване лежать! А глаза такие тусклые, как у дохлой рыбины…

Вот тут я впервые засомневалась в своих умозаключениях о подростковом кризисе. Всмотрелась в лицо Андрея... и его глаза действительно показались мне тускловатыми.

Отправила отца в коридор и стала говорить с мальчишкой. Никакого конфликта ни в школе, ни даже дома решительно не выявлялось. Да, в школу ходить и учиться не хочется. И на музыку не хочется (да и не хотелось никогда, родители заставляли). И на шахматы не хочется. И на программирование. И вообще никуда. Нет, с родителями никаких конфликтов, просто они пристают, чтобы в школу ходил и уроки делал. Нет, он понимает и не обижается на них, они работают много, нервничают, у них ипотека за квартиру…

Депрессия? Я много читала в профессиональных журналах о том, что в развитых странах она стремительно молодеет и что сейчас буквально эпидемия... До нас тоже добралось? Или еще что-то пострашнее депрессии? Ведь именно так, нарастающим отсутствием интереса к жизни манифестирует себя простая шизофрения… Мгновенно накрутила себя, сама испугалась своих предположений, быстренько протестировала Андрея простеньким опросником про депрессию — вроде совпадает…

Выгнала в коридор Андрея и очень осторожно, но настойчиво предложила отцу сводить сына к врачу, психоневрологу. Отец, вопреки моим предположениям, слова «депрессия» не испугался, а, скорее, обрадовался ему.

— Так это значит действительно болезнь? Можно таблетками лечить? Вот спасибо, что вы разобрались и сказали, а то мы уж и не знали…

Они ушли, а я осталась в некоторых сомнениях насчет «разобралась». Но тут уж лучше перебдеть…

* * *

В следующий раз пришли отец и мать, без Андрея.

— Все плохо, — начал отец с порога. — Психоневролог сразу прописал таблетки. От них стало только хуже («Не депрессия!» — поняла я). Он сначала был совсем заторможенным, а потом стал агрессивным. Нас направили к психиатру — по отзывам, очень хороший специалист именно по подросткам. Он сказал, что пока караул кричать рано, но кое-что настораживает. Прописал другие препараты. От них Андрей стал явно спокойнее, даже какое-то время не пропускал занятия в школе. А потом вдруг отказался пить таблетки, снова стал прогуливать, а когда мы надавили, стал говорить о самоубийстве, о том, что не хочет жить…

— Ч-черт… — только и подумала я. На фоне имеющегося анамнеза угроза суицида вполне реальна. И что я им сейчас скажу?!

— Андрей категорически отказывается ехать в ПНД или Бехтеревку, насильно я его тащить физически не могу, а вот к вам, в поликлинику, согласился — потому что мы напротив живем и на метро ехать не надо (а я уже было загордилась впечатлением, которое произвела на подростка короткая беседа со мной).

— Ага, — сказала я. — Что же, приводите.

* * *

— Не хочу так жить. Лучше удавиться. — За время, пока мы не виделись, Андрей сильно вытянулся и ссутулился.

— «Так» — это как?

Подросток молчал. Мне показалось, что в этот раз он не «не хочет», а не может, не находит слов. И хочет, чтобы я ему возразила.

Вспомнив, что когда-то Андрей интересовался животными, я рассказала ему, как работала в цирке шапито, о цирковых людях, и еще о смерти слонихи Кроспи в Ленинградском зоопарке, о том, как мы все, даже старый слон Сюн, пытались ее спасти…

— Так тоже не хочешь?

— Так хочу, но это же… — И вдруг голос Андрея стал выше на два тона, а глаза дико заблестели. — А вы не врете?! Так действительно бывает?!

— Как? — опешила я. — Что кто-то в зоопарке работает? Ну разумеется, мог бы и сам сообразить, — я усмехнулась, хватаясь за спасительную иронию. — Если есть зоопарк, звери, кто-то за ними непременно навоз убирает…

— Нет! То, что вы сказали: провалилась на экзаменах, ну, пошла работать туда, где интересно… в цирк… Так бывает?

— Боже мой… — тихо сказала я. — А теперь давай все с самого начала…

***

— У меня в молодости был приятель, — рассказывала я сидящим напротив меня родителям Андрея. — Он вырос в маленьком крымском городке. После окончания курортного сезона все там впадало в кому. Желтые листья по колено, тишина. Он пошел в первый класс. Учительница была приезжая, по распределению. Он влюбился в нее. Она говорила: главное, дети, хорошо учитесь! Если вы не будете учиться, станете дворниками и будете улицы мести. А если будете хорошо учиться, вырастете, и будете ходить в белых халатах и только кнопки нажимать. Мой приятель затосковал: быть дворником и мести остро пахнущие опавшие листья было вроде неплохо, но обожаемая учительница это осуждала, и стало быть — нельзя. А ходить в белом халате и нажимать кнопки совершенно не хотелось (у мальчика была активная натура, и в конце концов, получив три высших образования, он стал преподавателем сценического движения в одном из московских театров). А тогда, не находя себя в предложенном выборе, он плакал от бессилия…

— Вы сказали своему сыну, — наплевав на приличия, я обвиняюще подняла палец, — что жизнь — суровая штука. Человек по определению не может делать то, что хочет. Вы неоднократно говорили Андрею, что не любите свою работу, но честно делаете ее, потому что она хорошо оплачивается и это дает возможность вашей семье есть, пить, отдыхать на море и получать кредиты…

— Я хотела быть врачом, но в медицинский без блата было не поступить, — сказала мать смущенно. — И еще ландшафтный дизайн, но это же рисунок надо было сдавать… Ну а потом вообще стала бухгалтером. Как еще женщина с ребенком может прилично заработать? А может, и надо было попробовать в медицинский…

— А я вообще никем не хотел стать, — вспомнил отец. — Если только футболистом, но это же несерьезно. Потом родители сказали — надо получать высшее, и я поступил в ЛЭТИ; не жалею, мне потом пригодилось…

— А про дворников, романтический идеал всех лоботрясов, которыми грозили еще нам, в мои школьные годы, вы сказали…

— Да! Я ему говорил, что дворником его тоже не возьмут: там все гастарбайтерами занято…

— И теперь вы удивляетесь, что Андрей почему-то не хочет жить той жизнью, которую вы ему предложили как единственный вариант? Он вам, родителям, самым значимым людям в своей жизни, поверил, понимаете? И это и есть самое страшное…

— Но что же нам теперь делать?! Что ему сказать? Что все, что мы говорили раньше, неправда?

— Слова — ерунда. Андрей уже их не услышит. Только ваши дела и ваши эмоции. Подтянуть все резервы. Вам — идти на курсы ландшафтного дизайна или уж какой-нибудь фитотерапии. Дома подробно рассказывать о своих впечатлениях. Вам — найти любительскую футбольную команду «кому за тридцать» и посещать тренировки и матчи. Или, если не найдете, организовать ее прямо в своем дворе. Покажите ему в деле всех людей, кого сможете достать, которые любят свою работу. Поддержите любой бредовый проект, который он вам предложит в качестве теста ваших усилий и подросткового протеста одновременно. Делайте же что-нибудь, черт возьми, иначе он действительно, чего доброго, из окна прыгнет!

— А-а-а… — тихо простонала женщина.

— А ко мне пусть походит. Ни для чего, так просто…

* * *

Спустя полгода Андрей сделал пирсинг в десяти местах и татуировку на плече, выкрасился в синий цвет, оделся в черную кожу и проводил время с друзьями в каких-то то ли разрушенных, то ли недостроенных домах. Обычный подросток. Срочно добирал то, что пролежал на диване. Во время последнего визита ко мне сказал, что хочет стать психологом.

— Да тебя в таком виде даже дворником не возьмут! — засмеялась я.

— Ага! Так я вам и поверил! — засмеялся он в ответ. — Ну, я побежал. Надо еще на батю поглядеть — он сегодня на воротах стоит.

И ушел болеть за отца, который неожиданно преуспел в дворовом футболе.

Катерина Мурашова