Что в имени тебе…?

Позорно провалив вступительный экзамен по русскому языку, я пролетела мимо филфака. Со свистом. Или как сказал бы мой бывший одноклассник Петька Егоров, как фанера над Парижем. Дома разразилась гроза. Папа бушевал, как ураган и метал молнии, как Зевс-громовержец. Он кричал, что таким безграмотным особам, как я одна дорога – в дворники, что физический труд на благо общества на свежем воздухе прочистит мои мозги и заставит нормально работать мою голову, в которой по-видимому одни только танцульки, кавалеры, французский маникюр и прочая чепуха, что все эти рэпы, брэйки, фитнесы, хип-хопы и шопинги ведут к окончательному отуплению и оглуплению молодёжи, которая английского языка всё равно так и не выучила, а русский у нас у молодых увял в зачаточном состоянии… И ещё много всего, одно страшнее другого. Все попытки мамы и бабушки усмирить разгулявшуюся стихию разбивались, как волны о скалистый утёс, а я, естественно, ревела белугой под нескончаемым ливнем папиных обличений.

Спустя несколько дней после этого шторма состоялся семейный совет, на котором папа, сменив гнев на милость, объявил, что я пойду работать в качестве референта к его другу, Борису Зимину и что он надеется, что там я не опозорю чести семьи. В течение года мне надлежало подготовиться к повторному поступлению в университет. В конце своей речи папа добавил, что девушке с таким прекрасным русским именем, как у меня, следует знать родной язык даже не на пять, а на шесть с плюсом.

Тут следует остановиться и рассказать отдельно о том, что это за такое прекрасное имя. Дело в том, что назвали меня в честь папиной бабушки, которую папа обожал. Она умерла незадолго до моего рождения и папа поклялся, что свою дочь (а он был уверен, что у них родится именно дочь) он назовёт именем своей бабушки. А звали бабушку Аграфена.
Когда родилась я, папа обрадовался несказанно. Пока мы с мамой были в роддоме, он обзванивал всех родственников и друзей, сообщая им, что стал отцом дочери, которая унаследует имя его любимой бабушки. По словам мамы, она пыталась мягко повлиять на решение мужа, говоря, что тоже очень любила и уважала Аграфену Николаевну, но пожалуй будет лучше выбрать какое-то более простое и современное имя. Но папа был непреклонен.

Помню, когда я была ещё совсем маленькой, я никак не могла выговорить своё имя полностью и когда меня спрашивали, - Ну, как нас зовут? – я отвечала, - Афеня. В школе до определённого момента у меня проблем не было. Учителя никогда не удивлялись моему редкому имени, для одноклассников оно тоже было очень привычным и фраза "Скворцова Аграфена – к доске", воспринималась также спокойно, как вызов к доске Фёдоровой Татьяны или Бармина Виктора. Да и за пределами школы моё имя не создавало для меня никаких проблем.

Но вот в восьмом классе у нас появился новый ученик, Максим Куравлёв. Он сразу обратил на себя моё внимание своей уверенной манерой держаться среди новых одноклассников. Да и внешне он выделялся среди наших мальчишек, знакомых с первого класса и потому не обладавших на мой взгляд особой привлекательностью. У Максима были, выразительные серые глаза, взгляд которых казался мне очень мужественным и решительным, и причёска, как у Пола Маккартни в 60-е годы.

Короче говоря, я влюбилась в него моментально. Это было очень мучительно. Я не знала, куда себя деть и что с собой делать. Мне казалось, что все, решительно все знают или догадываются о моей влюблённости и постоянно смотрят на меня, наблюдая за каждым моим движением, взглядом, выражением лица. Боясь выдать себя, я стала ходить по школе, глядя в пол, ощущение скованности не оставляло меня ни на минуту и только на уроках я могла немного отдохнуть от этой пытки, пока мои одноклассники решали примеры по математике, писали упражнения по русскому или читали учебник истории. Один только Максим, казалось, ничего не замечал. Он был приветлив и дружелюбен со всеми в классе и со мной в том числе и часто шутил по поводу моей пожароопасности, потому что я вспыхивала ярким румянцем по любому поводу, что по его мнению рано или поздно должно было привести к возгоранию и в связи с этим неоднократно призывал одноклассников выучить школьный план эвакуации при пожаре, чем увеличивал моё замешательство и смущение.

Как-то мы по английскому проходили рассказ О’Генри "Дары волхвов". Наша учительница посоветовала нам прочитать этот рассказ в переводе на русский и после этого я заметила, что Максим стал чаще смотреть в мою сторону, реже стал отпускать шутки в мой адрес и однажды поле уроков вызвался проводить меня домой, чем поверг меня в состояние полной невменяемости от счастья.

Мы медленно шли через старый парк. Было холодно и сыро. Листья уже почти все облетели и в воздухе висел небольшой туман. Затянувшееся молчание прервал Максим, - Тебе никогда не говорили, что у тебя замечательные волосы? -Я снова залилась краской смущения, не зная, что ответить. – А я вдруг увидел их, когда прочитал "Дары волхвов", продолжал он. – Ну точь-в-точь, как у Деллы, длинные, густые и такого же необыкновенного каштанового цвета с золотым отливом. Это видно даже несмотря на то, что ты их заплетаешь. Представляю, как красиво будет смотреться, если ты распустишь косу… И, помолчав ещё немного, начал медленно декламировать: "Дорогая, сядем рядом, поглядим в глаза друг другу. Я хочу под кротким взглядом слушать чувственную вьюгу…." Мне показалось, что у меня остановилось сердце, голову повело и, чтобы прийти в себя, я судорожно глотнула холодного ноябрьского воздуха и выпалила, - А мы это не проходили! Тут же поняла, какую глупость сморозила и заставила себя рассмеяться, чтобы унять нарастающее волнение. – Ты любишь Есенина? – спросила я.
- Мне кажется, я люблю тебя, тихо ответил Максим.

Из оцепенения нас вывел резкий звук велосипедного звонка и мы едва успели отскочить в сторону, пропуская какого-то спортсмена-любителя, летевшего с бешеной скоростью на спортивном велосипеде.

С этого дня Максим стал часто провожать меня домой. Мы весело болтали, шутили, делились впечатлениями от просмотренных фильмов. От моей скованности не осталось и следа. Максим стал звать меня Деллой, в честь героини рассказа. Я чувствовала себя счастливой.

Приближались зимние каникулы. В школе готовились к новогоднему балу. Я принимала участие в концертной программе, репетируя роль Деллы в инсценировке рассказа "Дары волхвов", подготовить которую уговорил нашу учительницу литературы Максим при поддержке большинства класса. Ему досталась роль Джима, мужа Деллы. Волновалась я ужасно! В первой сцене по сценарию моя героиня вынимает шпильки из волос "…и вот прекрасные волосы Деллы рассыпались, блестя и переливаясь, точно струи каштанового водопада…" Услышав восхищённый вздох аудитории, я перестала волноваться и, когда по окончании нашего выступления зрительный зал разразился аплодисментами, почувствовала себя на седьмом небе.

Провожая меня домой после бала, Максим спросил, какие у меня планы на каникулы, буду ли я в Москве 5-го числа. Да, ответила я, я никуда не уезжаю, а что? Да, понимаешь, сказал он, у моего бывшего одноклассника, из другой школы, день рождения. Я подумал, может поедем вместе? Думаю, излишне говорить, каков был мой ответ.



Наступило 5 января. Мы встретились в условленное время и поехали на Фрунзенскую набережную, где жил Никита, друг Максима. Весело попеняв нам, что мы явились самыми последними, Никита провёл нас через просторную прихожую в гостиную, где был накрыт к праздничному обеду большой стол. Квартира напоминала музей и поражала своими размерами и убранством. Ни у кого из моих знакомых не было такой красивой старинной мебели, ковров, фарфора и хрусталя. Картины в гостиной были явно подлинниками. Тут и там поблёскивала бронза.

В гостиной уже все собрались. Никита остановился посреди комнаты и громко сказал, - Знакомьтесь, это Макс, мы учились вместе до седьмого класса, а это его подруга Делла. Я ничего не поняла, почему Делла? Ведь это только для нас с Максимом я Делла. Но выяснять было и некогда и неудобно. Я решила оставить всё, как есть, в конце концов я вижу этих людей в первый и скорее всего в последний раз.

Вечер закончился. Мы вышли на улицу и пошли к метро. –Максим, зачем ты их разыграл? Ведь Делла не настоящее моё имя. – А что такого? с неожиданным раздражение ответил мой друг после короткого молчания. – Чем Делла хуже Аграфены?! Как гром среди ясного неба меня поразила догадка. Я остановилась и рывком повернула его к себе – Так тебе что, стыдно было сказать, что твою подругу зовут Аграфена? По лицу Максима я поняла, что попала в точку. "Ах, ты дрянь! – разъярилась я, - За кем же ты ухаживал эти два месяца? Кого ты провожал домой! Если меня, то меня зовут Аграфена! Запомни А-гра-фе-на!!! А если тебе со мной стыдно на люди показаться из-за того, что меня так зовут, то пошёл к чёрту! Максим дёрнулся, как от удара, как от пощёчины, резко вырвал свой рукав из моей руки и молча быстро пошёл в другую сторону, прочь от меня.

Как я добралась до дому, не помню, меня всю трясло от негодования, от обиды. От обиды на всех, в первую очередь на родителей. О чём они думали, когда в конце 80-х годов назвали меня именем моей прабабушки, родившейся в начале 20-го века! Я влетела в прихожую своей квартиры с твёрдым намерением устроить своим домашним громкий скандал, когда из кухни показался отец. – Что с тобой? На тебе лица нет. Что случилось? – встревожился он не на шутку, увидев меня зарёванную, растрёпанную, с лицом, перепачканным тушью для ресниц и губной помадой. У него было такое испуганное лицо, что у меня пропало всё желание скандалить и я снова залилась слезами.

- Да что же это такое! Ты скажешь или нет? Что произошло?!
- Аграфена…, только и могла выговорить я. – Что, "Аграфена"? – переспросил отец, постепенно успокаиваясь, видимо поняв, что разбойного нападения на меня не было.
Заикаясь и всхлипывая, я вкратце описала ему ситуацию. Разобравшись, что к чему, папа обнял меня, погладил своей большой ладонью по голове, как он бывало делал, когда хотел утешить меня в детстве и тихо сказал, -Ты вот что, ты погоди реветь, у нас гости. Поди умойся и приведи себя в порядок. После поговорим.

В гостях у нас в тот вечер был папин студенческий друг Борис Петрович Зимин со своей женой Светланой, которые недавно переехали в Москву из Челябинска, где Борис Петрович работал инженером на металлургическом комбинате, а теперь получил должность в министерстве. Войдя в большую комнату, где сидели мои родители с гостями, я поздоровалась и присела к столу. - Вот, позвольте вам представить дщерь нашу любезную, Аграфену, - шутливым тоном произнёс папа, желая подбодрить меня и улыбкой призывая поддержать его шутку. Но вместо этого, я, вновь услышав своё, теперь уже ненавистное, имя, к своему и всеобщему конфузу разрыдалась в голос.

Светлана Владимировна Зимина взяла инициативу в свои руки. – Боря, ты хотел о чём-то поговорить с Костей тет-а-тет. – Да-да, - засуетился папа, - пойдём в кухню, там нам будет удобнее. Когда мужчины ушли, перепуганная мама и тётя Света, выслушали мой сбивчивый рассказ, суть которого сводилась к тому, что жизнь для меня потеряла всякий смысл и что мне остаётся либо умереть либо поменять имя Аграфена на какое-то другое, более благозвучное. –Какое например?, - спросила тётя Света. Я задумалась. Не очень-то это просто вот так вдруг выбрать себе новое имя. Почему-то вспомнилось восхищённое щебетание девятиклассниц после просмотра культового мюзикла Нотр Дам де Пари. – Эсмеральда! – выдохнула я после долгого раздумья.

Мама и тётя Света переглянулись. – Ну, что же, сказала наша гостья, - имя и впрямь красивое, звучное. Но ты подумай хорошенько, прежде чем менять своё имя на это. Вот ты вырастешь, станешь взрослой, обзаведёшься семьёй, как будут звать тебя домашние, муж, дети? Ведь Эсмеральда – имя иностранное, от него никакой уменьшительно-ласкательной формы не получается. – Ну да, вяло возразила я, а что толку, что от Аграфены получается? Вы только послушайте: Груня, Груша, а то и вовсе Феня!

Но мама уже почувствовала, что моя хватка ослабела, и тоже вступила в разговор. – А вот взять к примеру Грушеньку у Достоевского. Ты почитай, посмотри, какую героиню вывел великий русский классик под таким именем! – Мы ещё не проходили Достоевского. – Ну и что? У нас дома полное собрание сочинений. И "Братья Карамазовы" там есть. Бери и читай, не дожидаясь, пока зададут на лето.

Так я и осталась Аграфеной. А спустя три года, не попав с первого раза в университет, я начала работать у дяди Бори в качестве референта, проще говоря секретаршей. Параллельно ходила на подготовительные курсы. По поводу своего имени решила не морочить себе голову. Поступлю в университет, начну учиться, это сейчас главное, а дальше видно будет. Тем более, что ни на работе, ни на курсах никто на моё имя особого внимания не обращал, не хихикал исподтишка и не округлял глаза от удивления, когда слышал его.

Через год я благополучно поступила на вечернее отделение филфака, продолжая работать у дяди Бори. Жизнь моя текла плавно, размеренно: работа – институт, институт – работа. Время от времени случались корпоративные вечеринки, поездки за город, путёвки со скидкой от работы то в Египет, то во Францию, то ещё куда-нибудь. Иногда кто-нибудь из парней приглашал меня на дискотеку или в кино или просто посидеть в кафе. Приглашения я принимала. С удовольствием плясала, смотрела фильмы. После, у подъезда моего дома, позволяла себя обнять, иногда даже поцеловать. Но дальше этого дело не шло. Мне это было ни к чему. Но главное, я ни к кому из парней не испытывала никаких особенных чувств. То ли время моё ещё не пришло, то ли та полудетская влюблённость, закончившаяся горьким разочарованием, оставила тяжёлый след.

Так продолжалось до конца прошлого года. А в декабре случилось вот что. За две недели до нового года, я вышла после работы из здания министерства и направилась к троллейбусной остановке. Издалека увидев, что подходит троллейбус, я припустилась бегом. И вдруг моя нога поехала на обледенелом участке тротуара и я с размаху шлёпнулась, больно ударившись локтем и затылком. В голове зазвенело, перед глазами поплыли разноцветные радужные круги. Это наверно было то, что называют "искры из глаз". Троллейбус конечно же ушёл. Я сидела на промёрзшем асфальте, приходя в себя от удара. Вдруг приятный мужской голос произнёс: "Девушка, разве можно так бегать зимой по скользкому тротуару!" И чьи-то руки подхватили меня и поставили на ноги. "Вы как? Не ушиблись?" "Ушиблась", созналась я. "Тогда вот что, давайте-ка ко мне в машину, я вас в травму отвезу, а то, кто его знает…" Я хотела возразить, подняла голову и вдруг увидела, что это не кто иной, как Женя Корчагин, молодой инженер из отдела, которым руководил дядя Боря.



Я смутилась. Женя всегда казался замкнутым и отстраненным, когда шёл через приёмную в кабинет дяди Бори или когда передавал мне какие-нибудь бумаги и документы. Узнав меня, Женя тоже как будто смутился, но через мгновение отбросил неловкость и повторил своё предложение. Я согласилась. Ведь это был знакомый, а не посторонний человек, как я подумала сначала.

Мы сидели в приёмной травматологического отделения и ждали, когда меня вызовут. Показался дежурный хирург, мужчина, примерно ровесник моего отца. "Скворцова Аграфена!", позвал он. Я встала, Женя тоже встал и на всякий случай взял меня под локоть. Я благодарно улыбнулась ему и прошла в кабинет. Осмотр показал, что я к счастью отделалась только довольно большой шишкой на голове, моему здоровью ничто не угрожало. Мне посоветовали поехать домой и пораньше лечь спать. "Так что, графинюшка, больше не бегайте за троллейбусом," пошутил доктор. "Почему "графинюшка"?" опешила я. "Не знаю," развёл руками врач, "Ваше имя почему-то ассоциируется со словом "графиня".
Мы все трое рассмеялись.

Поблагодарив доктора, мы с Женей направились к выходу. Он отвёз меня домой и я, желая отблагодарить за помощь, пригласила его к нам. Женя оказался очень милым и общительным молодым человеком, рассудительным и серьёзным, со спокойным и ровным характером. Ну, это я поняла уже чуть позже, общаясь с ним почти ежедневно.

А в конце февраля случился очередной корпоратив, приуроченный к Дню защитника Отечества, который, как известно, стал отмечаться как мужской праздник. После вечеринки Женя отвёз меня домой и мы поднялись к нам пропустить по чашечке кофейку. Женя в тот вечер опять начал казаться мне замкнутым и отстранённым. Меня это немного беспокоило, уж не случилось ли чего.

Когда я поставила перед ним чашку со свежим горячим кофе, он совсем ушёл в себя. Так мы и сидели некоторое время, он – нахмурившись, я - растерянно недоумевая, что могло его огорчить. Вдруг Женя решительно поднялся и взял меня за руку. Мне тоже пришлось встать. "Груша", напряжённым голосом сказал Женя, "Грушенька, я ещё вчера твёрдо решил, что сегодня после корпоратива скажу тебе всё".

Его слова привели меня в состояние болезненного напряжения. Чувствуя сердцебиение, я ждала, что именно он собирается мне сообщить. "Грушенька, прошу тебя, будь моей графиней…" До меня не сразу дошёл смысл сказанного. Но Женя видимо как-то по-своему истолковал моё молчание. "Грушенька, пожалуйста, скажи что-нибудь. Только не говори "нет"!" Я подняла голову и посмотрела на него. Его лицо выражало целую гамму переживаний, в нём читалось волнение, неуверенность, ожидание… и надежда. И тут я вдруг разом поняла, что роднее Жени я никогда никого не встречала.

Свадьбу играли в конце марта.

А сегодня утром я была в поликлинике. Ультразвук показал, что у нас будет дочка. Вот Женя обрадуется! Он всё говорит, что хочет иметь мой живой портрет. И сегодня же мы будем выбирать имя для ребёнка, потому что уже давно решили сделать это, когда станет известно, кто родится, мальчик или девочка.
Вот теперь сижу дома и жду возвращения мужа с работы с замиранием сердца. Дело в том, что Женину маму зовут... Эсмеральда!