Особые книги "Слово сквозь безмолвие"

Как и обещала расскажу про одну книгу и ее автора.



Фотка сделана в Турмалине, в одну из летних прогулок в ближайший лесопарк Сокольники. Я как сейчас помню эти прогулки, Никола любил прилечь и взять в рот травинку и долго мог лежать так.
Это моя фотка, может не я фоткала, но она на моем фотике )

Я некоторое время работала с Николаем, и когда вышла его книга "Слово сквозь безмолвие" Он сам подарил мне ее и даже подписал, коряво, но лично мне.
Он посещал наш центр "Турмалин" много времени. В "Турмалин" он попал уже после смерти отца. С ним было трудно, он своенравный человек, и если он не хотел, то ничего не могло его заставить...

Когда я писала диссертацию Никола помогал мне - участвовал в эксперименте, его ответы сильно выбивались из ответов других людей участвовавших в моем эксперименте. Никола не разговаривал, а общался с миром и нами с помощью таблички ДА/НЕТ, и при помощи специальной клавиатуры. Когда был жив его отец он общался с миром только посредством отца - он писал у него на руке - отец переводил, мы так и не смогли освоить этот язык. С помощью этого он написал свою книгу.
У меня много воспоминаний связанных с Николаем. А его Опекуны, две очень прекрасные женщины, как они любили нас, а мы их. Но так случилось, что он уехал в Израиль и сейчас живет там.
Немного о Никколае я взяла вот тут
http://www.ccp.org.ru/smi/catalog.php?SECTION_ID=38&ELEMENT_ID=3652&IBLOCK_ID=21&print=Y - тут есть еще и другие истории аутистов

«Родители Николки были людьми очень успешными и состоятельными, — рассказывает подруга детства Николая Дилигенского Тамара Эйдельман. — Мне кажется, они всеми силами старались делать вид, что с сыном ничего необычного не происходит, что требовало от них чудовищного напряжения. Вот представьте себе: за столом сидят гости и ведут какие-то умные разговоры, а в соседней комнате бесится Николка, бегает из угла в угол и страшно завывает. При этом все делают вид, что ничего не происходит». Тамара, хоть и была на несколько лет старше Николая, боялась его: «Он был очень странным, постоянно дергался, и раскоординированность движений сочеталась с полнейшим молчанием — он ничего не говорил, только выл иногда. Не то чтобы меня кто-то насильно заставлял с ним общаться, просто он приходил к нам в гости с папой и мамой, а я даже не понимала толком, почему он так странно себя ведет».

Единственный способ общения Николая с людьми выглядел необычно: он выводил фразы на тыльной стороне ладони своего отца Германа по буквам, а тот их транслировал. «Конечно, в лицо Герману никто не говорил, что он все придумывает за сына, но я точно помню, такие разговоры ходили, — вспоминает Тамара Эйдельман. — Но я не верю, что Герман хоть что-то придумал за Николку, и доказательством могут служить наши с ним занятия историей».

Когда Николаю исполнилось 15 лет, он сломал ногу и пару месяцев провалялся в больнице, где, по утверждению отца, «испытал невероятное удовольствие от общения со сверстниками». Когда же мальчика выписали, чтобы обеспечить ему общение со сверстниками, в квартире Эйдельманов решили устроить подобие исторического кружка. Там занимались четверо сверстников Николая, а занятия вела Тамара. Подростки, по ее словам, «философствовали» и «говорили об истории России». Аутист Дилигенский отличался повышенным вниманием к информации, а когда хотел что-то сказать, то скреб пальцем по ладони Германа, сидевшего с ним рядом, и тот передавал его мысли окружающим.

Позже в своей книге «Слово сквозь безмолвие» Николай напишет, насколько важны были для него эти занятия: «Мне особенно нравилось, что Тамара преподавала историю не как изложение каких-то фактов и событий, но учила нас самостоятельному осмыслению событий, поиску ответа на наиболее трудные вопросы о причинах исторических процессов. Лично для меня Тамара была хороша еще и тем, что прекрасно ко мне относилась, без всякого снисхождения, вступала со мной в дискуссии по некоторым вопросам... А иногда мне удавалось найти более удачное и полное объяснение, чем моим товарищам... Побывав на занятиях Тамары Эйдельман, я понял, что, если иметь в виду чисто теоретический интеллект, я не особенно отличаюсь от ребят моего возраста. Что мне лучше помогло понять природу моих бед».

Мемуары были изданы в 2000 году и делались в период с 1992 по 1997 год следующим образом: Ольга Никольская, психолог, работающая с Николаем, заведующая лабораторией содержания и методов обучения детей с эмоциональными нарушениями Института коррекционной педагогики РАО, задавала Николаю вопросы и получала на них развернутые ответы, написанные на ладони Германа Дилигенского. Книга Николая — попытка разобраться в себе. Он пишет, что понял, что отличается от других «в тот момент, когда мама повезла... один раз на прогулку и... очень боялась, что я что-то не так сделаю. В общем, я лучше всего это понял благодаря тому, как реагировали мои близкие на мое поведение, и особенно в присутствии людей посторонних». Его книга — мемуары человека, чей внутренний мир «заперт» во внешней грубой оболочке. И остается загадкой, как 23-летний аутист, обрывавший обои со стен, колотивший чайники и тайком жевавший сигареты, смог написать, например, такое: «Я очень еще хорошо помню, как я увидел первый раз очень меня поразившую картину. Увидел я какую-то женщину, шедшую по улице и разговаривавшую не с другим человеком, а с самой собой. Меня поразило, что человек, оказывается, может разговаривать, даже если его никто не слышит. Ведь я даже никогда не подозревал, что речь рождается от человека как такового. Мне казалось, что речь рождается из взаимодействия двух людей. Ну как если бы не было у реки двух берегов, то не было бы и моста. И этот мост есть речь. Вообще, я начал понимать, что моя немота происходит не оттого, что боюсь общения с другим человеком, а оттого, что боюсь, что не могу разговаривать».

Николай, Ольга и компьютер

«Прежде всего ужасно я переживаю все то, что меня ожидает... Я имею в виду то, что будет со мной, когда мои родители не смогут по тем или иным причинам обо мне так заботиться, как они заботятся теперь», — писал Николай Дилигенский. Его родителей не стало в 2002 году — в мае умерла мать, а через две недели после ее смерти Герман Дилигенский попал в больницу, где скончался ровно через месяц. Перед тем как его увозили на скорой помощи, он успел позвонить Ольге Константиновой, вдове своего близкого друга. «Оля, меня увозят в больницу. Николка остается один. Приезжайте», — сказал Герман. Когда он умер, Константинова восприняла его слова как завещание.
Дилигенский пытался, говорит Ольга Константинова, что-то писать ей на руке. Она не понимала ни слова. Николай мычал. Хорошо, что ей помогали — например, психолог Игорь Костин, который входил в группу специалистов Института коррекционной педагогики: «Мы работали по методике облегченной коммуникации — в квартире Дилигенских поставили компьютер, к которому была подключена клавиатура с клавишами, в пять раз больше обычных». Компьютерные занятия Николая начались еще в середине 1990-х, но именно в 2002 году они стали для него основным каналом коммуникации с внешним миром.

Игорь Костин показывает файлы записей разговоров с Николаем. Из-за того, что клавиши иногда западали, из-за свойственного аутистам нарушения мелкой моторики, в каждом слове больше букв, чем должно быть. На вопрос о первом в жизни посещении деревни Николай отвечает: «В дждеревыне живут корощшо эжто зщначит живут очень папросто и сами простыве пролсто нужнол привыкнуть бдблоюсь торлько что россия можент вчвсакоре промиинятьб свооик людеый неа людецйй зжзщападлнвык» («В деревне живут хорошо. Это значит, живут очень просто — и сами простые. Просто нужно привыкнуть. Боюсь только, что Россия может вскоре променять своих людей на людей западных»). Попадаются и рассуждения на религиозные темы: «Зжачекм читстиь библшию есдл и мкаамиа кумпегорла... жжзитгньл енппоказпла чтьо мы гнек ипмрнотиивчявни ки жтить без бьбога» («Зачем читать Библию, если мама умерла?.. Жизнь показала, что мы не противники жить без бога»).

Когда Николая спросили, стоит ли ему написать новую книгу, он ответил: «Эти разгнговолры быть унимчтожены этти раззговоры слишекком даже личные саиммии думпайте куак быцть да рито­рикуой занимветесь» («Эти разговоры [должны] быть уничтожены. Эти разговоры слишком даже личные. Сами думайте, как быть, риторикой занимаетесь»). Если интересуются, как ему живется с Константиновой, отвечает: «Куороршо но екстоь рпарочка проблем ррисунгогк отьношенний это знгачит очяеннь выв меня опекаенте» («Хорошо, но есть парочка проблем. Рисунок отношений. Это значит — очень вы меня опекаете»).

В 2004 году Константинова подала документы на выезд в Израиль. Параллельно с оформлением документов Ольга занималась поисками места в Израиле, где Николай мог бы жить. Главной проблемой была языковая среда. Иврита Николай не знал, а английский только начинал осваивать. К счастью, Константиновой рассказали, что в 2004 году откроется первый в стране франкоязычный дом для обособленного проживания аутистов. Этот вариант был идеальным — Герман Дилигенский был тесно связан с Францией, научил сына французскому и дважды возил его в Париж.

Николай, Ольга и книга

Каждую пятницу Ольга Константинова привозит Николая Дилигенского домой, в свою квартиру в Иерусалиме. До утра воскресенья они проводят время вместе: смотрят «Жестокий романс» по русскоязычному телеканалу, пьют чай, едят шоколадные конфеты и иногда выходят на улицу — в кафе, погулять или просто выбросить мусор. Дважды в год они едут в путешествие — например, в Эйлат или в круиз по греческим островам. На предложение съездить в Россию Николай пока неизменно отвечает отказом. Он не хочет возвращаться в прошлое, и когда мы при нем заводим разговор о последних годах жизни в Москве и подробностях переезда, уходит в свою комнату.

О ночном звонке Германа Дилигенского, попросившего ее приехать и пожить с Николкой, пока сам он побудет в больнице, Ольга вспоминает довольно спокойно. Хотя звонок этот очевидным образом изменил всю ее судьбу: Константинова не вышла замуж во второй раз, хотя было за кого. Ей пришлось бросить работу в издательстве РГГУ и смириться с тем, что не все подруги приняли ее выбор. Николай очевидно к ней привязан — периодически он подходит к Ольге и целует ее в затылок. «Я только недавно поняла, что нет в моей жизни человека более привязанного и любящего», — поясняет она. В основном Ольга и Николка общаются при помощи таблички со словами «Да» и «Нет», изрядно потрепанной от частого употребления. И каждый его визит она достает привезенную из Москвы компьютерную клавиатуру с огромными клавишами. Константинова задает Николаю вопросы, тот, монотонно раскачиваясь, печатает, опираясь на нее.

— Ты не жалеешь, что мы уехали из Москвы?
— Всепрввилоьтнор (Все правильно).
— Ты бы хотел вернуться?
— Двприедепмвотпу (Да. Приедем в отпу[ск]).
— Ты хотел бы написать еще одну книгу?
— Да.
— О чем?
— Ортомже (О том же).
— Это о чем?
— Орсвыорнем опытен (О своем опыте).
— Что ты понял за время пребывания тут?
— Потнялочторвсекльюдиорас (Понял, что все люди разные).

Пройдет еще не одна сотня исследований, призванных до конца объяснить, как устроены аутисты. Пройдет еще больше времени, прежде чем к аутистам и вообще «другим» людям в России начнут относиться как к людям. И до тех пор все, что мы будем знать об аутистах, — мы будем узнавать от них самих, как мы уже узнаем это от Темпл Грандин, Николая Дилигенского и Ирис Юханссон, которые благодаря самой обычной человеческой заботе могут жить на два мира.

А теперь книга

Вот здесь ее можно прочитать
http://krotov.info/lib_sec/05_d/dil/igensk.htm