"ЧТО ЖЕ СО МНОЙ МАМА?" История о человеке с синдромом Дауна

Я познакомилась с Алешей летом позапрошлого года. Наше отделение только открылось, а он работал в старой лаборатории, которая функционировала уже пять лет. Я служила в отделении реанимации и носила к ним анализы, которые нужно было сделать срочно. За то время, что я проработала в больнице, я успела перезнакомиться со всеми лаборантами их отделения: мы часто нуждались в их услугах, но к сожалению они не во всем могли помочь нашим врачам и пациентам. Многие сотрудники лишь формально выполняли свои обязанности, не хотели делать лишнюю работу: " нам за это не платят, пусть за деньги везут их кровь в другой институт", - говорила толстая Надя, возвращая бланки анализов с незаполненными строками.
С Алешей я познакомилась на одном из ночных дежурств, когда привезли тяжелого ребенка с раком крови. Ему надо было срочно посмотреть свертываемость, чтобы выработать до утра тактику лечения: без этого анализа мальчик мог погибнуть, а куда-то везти пробирку не было времени. Родители всучили мне денег, чтобы лаборатория не отказала нам, и я в тяжелом расположении духа, внутренне готовая к борьбе, пошла в чужую лабораторию.
С начала я увидела склоненную над микроскопом спину и скошенный затылок, я негромко постучала о косяк приоткрытой двери. Он обернулся на звук. Первая мысль, которая пришла мне в голову: " набрали идиотов на нашу голову". Маленькая голова, абсолютно плоское лицо с широко расставленными глазами и выступающими скулами, маленький широкий нос, рот немного полуоткрыт, правда слюна не текла и язык не вываливался - этот признак, я отметила в его пользу. Руки его лежали на поверхности стола, и было видно, что у него широкие кисти и плоские пальцы. Когда он спросил меня, что мне нужно, то голос прозвучал глухо и гнусаво. Я была готова развернуться и кинуться вон, но он повторил свой вопрос. Я могла только беззвучно открывать рот и шумно сглатывать слюну.
- Меня зовут Алексей Мочалков, мы с Вами раньше не виделись, Вы кровь на исследование принесли?
- Да я пожалуй пойду, мне не срочно.
- Отделение рака?
- Дда, - выдавила я через силу.
- Давайте пробирку. Я уже давно работаю, нареканий со стороны начальства не было. Какие параметры Вам нужны?
По мере того, как он говорил со мной, первый шок от неожиданной встречи прошел, и я могла трезво оценить ситуацию. Отвезти в другое место кровь мы уже не успеем. Так что придется воспользоваться услугами этого идиота. Алеша оказался на редкость доброжелательным молодым человеком. Мы с ним разговорились, пока ждали результат, который выдаст аппарат. Алексей оказался умным и интересным собеседником, и я быстро изменила свое мнение о нем. Тем удивительнее была его история, которую я услышала несколько позже. Оказалось, что мы ездим на работу одним автобусом, и в то лето мы часто работали в одну смену. Так замкнулась цепь случайных и удивительных совпадений, которая привела нас к встрече. Мы подолгу разговаривали, ожидая транспорт, потом по утрам после суточных дежурств. Однажды, после ссоры с мужем, я выглядела очень плохо: наша семейная жизнь оказалась на грани распада, я была в отчаянии и это было написано на моей физиономии. Я перестала пользоваться косметикой, не мыла голову, не ухаживала за руками: просто обгрызала ногти, а потом напильником выравнивала края. В результате заусенцы часто обрывались, или я обкусывала их, кожа грубела. Трескалась и кровоточила. В один из таких дней я снова встретила на остановке Алешу. Он вызвался проводить меня до дома. В автобусе я разрыдалась, и он предложил мне свой носовой платок, надушенный моими любимыми духами: я часто дарила их мужу на разные праздники. Запах тепла, человеческого участия и внимания, которого я была лишена в те дни, словно привело меня в чувство. Я перестала плакать, вытерла глаза и впервые за много дней достала из сумочки косметичку. Он наблюдал за моими действиями, не скрывая улыбки. А потом спросил:
- Раз Вам полегчало, может быть расскажете в чем дело?
И вдруг слова потекли из меня нескончаемым потоком. Я рассказывала о несчастье своего одинокого существования, всех лучших эпизодах моей замужней жизни, любимом человеке и о нашей размолвке. Он внимательно слушал, кивал головой в такт моему рассказу. Слава Богу, в этот ранний час народу было немного, но клянусь, что в тот момент мне не было никакого дела до чужих ушей. Я говорила и говорила, все никак не могла остановиться, и вдруг почувствовала облегчение: обида и отчаяние прошли, надежда на примирение вдруг посетила меня. Через несколько мгновений объявили нашу остановку, я поблагодарила его: дальше нам нужно было идти в разные стороны. Он посмотрел на меня долгим немигающим взглядом и проговорил:
- Моя жизнь была совсем не такой простой, как у ровесников. Как вы заметили, я страдаю генетическим заболеванием, и в принципе, меня ждала жизнь полу растения в государственном интернате. Но трудолюбие и настойчивость моих родителей позволили мне не только выжить, но даже получить образование и устроиться на работу в больницу. Я привык ловить на себе недоуменные взгляды, подобные тому, которым меня одарили Вы в первый момент нашего знакомства. Я думаю, что моя история поможет Вам разобраться в своей жизни, и может быть придаст силы в этой вроде бы безнадежной ситуации. Если хотите, как-нибудь я расскажу Вам про свое детство и юность, и Вы поймете, что Ваша ситуация совсем не так безнадежна, как представляется сейчас. Что есть люди гораздо более ущемленные в своих духовных и душевных правах. И может быть, вы найдете тропинку к своему семейному счастью.
Мы попрощались, и он пошел по дорожке к своему дому. А я стояла как громом пораженная, не в силах сдвинуться с места от того, что получила порцию утешения и любви от такого человека, который казалось должен быть озлоблен на весь мир.
А потом мы подружились и стали видеться очень часто. Он бывало приглашал меня после дежурства в кафе рядом с нашей работой, где в полупустом утреннем помещении рассказывал свою историю. Я слушала, затаив дыхание, боясь пропустить слово. А потом решила записать все, что он мне наговорил и донести эту историю до Вас, чтобы может быть Вы прониклись участием к этому сильному, маленькому человеку, к его родителям и учителям. Всем тем, кто помог Алеше найти себя в жизни и не стать обузой для окружающих. А еще может быть те, кто столкнется на улице с такими людьми как он, не станет брезгливо отворачиваться или наоборот, любопытства ради, разглядывать их на улице. Им нужна наша любовь и забота, а не слезливое участие или холодность.

Пусть Вас не смущает то, что я свои очень ранние ощущения рассказываю так, словно они произошли в том возрасте, когда я уже знал много слов и понятий. Просто осмыслены они были в более старшем возрасте, а для Вас я расскажу так, чтобы было понятнее. Непосредственное детское восприятие порой спутывается с совершенно зрелыми мыслями.
Обычные дети, как правило, начинают помнить себя с трех или четырехлетнего возраста. Более ранние события их жизни покрываются слоем археологической пыли, и только опытный психотерапевт может раскопать эти наложения за долгие годы упорного труда. Но у меня все было не совсем как у всех с самого начала. Я помню себя с того момента, как научился слышать. Тогда я еще не знал, что такое холодно или светло, я болтался в скукоженном чреве любящего меня существа. Мне было очень удобно. Это существо было моей матерью, и я навсегда запомнил звук его мягкого голоса. Она пела мне каждый день. Когда я брыкался слишком сильно, когда просыпался не ко времени, когда ей самой было больно или страшно. Она заботливо ограждала меня от любых треволнений. У нее была непростая жизнь. Я слышал, как грубый голос говорил:
- Мамаша, вы с ума сошли. Рожать в Вашем возрасте! После трех выкидышей в молодости. Да по социальным показаниям мы пошлем вас на аборт и на таком сроке! Да бросьте Вы! Нет у него никакой души! Он же просто эмбрион!
После таких бесед она пела мне веселые песни, иногда играла на пианино или гитаре. Больше всего мне нравились струнные инструменты. Мой папа скрипач, и я очень любил слушать его упражнения перед репетициями. Мама сидела где-то близко и ее руки елозили по животу, после рождения я понял, что она в это время вязала или шила. Она любила присутствовать на папиных занятиях, но не могла сидеть ни минуты без дела. В это время я замирал и не шелохнувшись слушал дивную музыку.
Жизнь моя была счастливой в то время. Мама очень следила за собой, делала зарядку каждый день. Я кувыркался внутри нее, мне это доставляло большое удовольствие! Самый большой кайф я испытывал в те моменты, когда она подвешивала меня вверх головой. Это было очень прикольно. Вдруг я чувствовал, что земное притяжение тянет меня перевернуться обратно, но какие-то непонятные силы не позволяют мне совершить кувырок. Мама не ела лишнего, вокруг всегда было столько воды, сколько мне было нужно. Я мог беспрепятственно плавать и шевелить конечностями, но вода не сковывала моих движений. Я всегда был сыт, много спал и бывал на свежем воздухе. Когда мама выезжала за город, сладкая дрема завораживала меня, шевелиться совершенно не хотелось, и иногда она волновалась за меня. Я слышал ее голос:
- Что-то я за него боюсь. Давно не шевелился.
- А ты потыкай в живот пальцем, - вторил ей мужской голос, как я потом понял это был отец, - вот так.
Мне становилось щекотно, я боялся, что он выковыряет меня из маминого чрева раньше времени, и внутренне весь сжимался. Иногда в ответ начинал стучать пяткой.
- Ой, не надо, все в порядке, - говорила мама, смеясь.
Летом они много плавали, и мне казалось, что притяжения Земли нет вовсе, мне становилось почти страшно, хотя я и знал, что мама не даст меня в обиду. Еще я очень любил, когда она зарывалась во что-то теплое. Может быть, это был песок, может быть, одеяло, не знаю. Я только чувствовал жар ее тела. Очень любил душ, когда сотни мелких иголочек кололи живот и словно хотели проникнуть внутрь.
Так прошли лучшие месяцы моей жизни. Но вот однажды я почувствовал необыкновенную жару и тяжесть. Вся жидкость, в которой я плавал вытекла наружу. Меня стал сдавливать со всех сторон и выталкивать наружу. Я хотел крикнуть:
- Не надо, мне больно, я погибаю!
Но никто не слушал меня. Боль становилась все сильнее, сердце мое билось все чаще. Я знал, что мама никогда не давала меня в обиду. Но что же она ничего не делает, чтобы защитить меня? С горя и отчаяния я стал отталкиваться ногами от нее, и вдруг меня стало крутить по спирали. Наконец, я почти потерял сознание от того, что яркий свет ударил мне в лицо. Я зажмурился и закричал. Мама засмеялась и стала просить положить меня ей на живот. Но какая-то злобная тетка в белом халате проговорила:
- Да Вы посмотрите, кого Вы родили!
- Мальчика, - проговорила мама с улыбкой.
- Вы Дауна родили! Вот кого, - победоносно проговорила злюка.
Меня крутили и вертели чьи-то грубые и нелюбящие руки. Они выполняли свою работу так, словно были оторваны от чего гораздо более важного и интересного. Тетка в белом, без носа и рта, с одними глазами в прорези белой ткани, мыла меня под холодной водой, смазывала чем-то липким и скользким, от чего коже становилось совсем противно и приговаривала:
- Нарожали уродов среди ночи. Ни поспать, ни поесть. Лучше бы она аборт сделала. Все равно ведь откажется, и сгниет этот ублюдок в интернате среди таких же недоносков.
Тогда я еще много не понимал, только через некоторое время я научился угадывать смысл слов, произнесенный в мой адрес. А тогда я беспомощно лежал на пеленальном столе, замотанный по рукам и ногам не в силах пошевельнуться. Но моя память фотографически запоминала все, что я видел вокруг. Все мои чувства были обострены по сравнению с окружающими, и особенно ровесниками. Часто я запечатлевал в звуки и слова, которые доносились со стороны внешнего мира. До определенного времени я не ощущал свою инаковость и особость. Временами было не с чем сравнивать, временами родители ограждали меня от агрессии внешнего мира.
Так вот первые мгновения после рождения прошли для меня очень тяжело. Я мечтал о том, что мама снова прижмет меня к себе, покачает на руках, покормит. Но вместо мамы приходили бесполые существа с грубыми и холодными руками. Все они были замотаны с ног до головы в белую ткань. Видны были только глаза. Эти глаза ничего не выражали. Все тот же холод, и желание поскорее избавиться от меня.
Вместо первых вкусных капель маминого молока, которые мне дали после рождения, в рот мне засовывали холодную воронку, из которой текла абсолютно безвкусная, сладковатая бурда. Я мотал головой, но силы были неравные. Тетки клали меня на колени и с криками
- Повыпендривайся у меня, гаденыш!
Зажимали мне ноги, открывали рот и вливали эту гадость. Через некоторое время сильные спазмы сотрясали все мое тело и жидкость выливалось в постель. Очень скоро я понял, что кричи не кричи, все равно никто меня не переоденет. И стал вест себя тихо, лишь бы не спровоцировать новую экзекуцию. Но мне все равно хотелось есть, и начинал криком звать маму. Но вместо нее ночью приходила тетка в белом, делала мне укол, и я погружался в небытие какого-то кошмара, сквозь который отчетливо слышал голос мамы и ощущал тепло ее тела. А днем они приходили, вставляли мне в нос какую-то трубку, от которой начинался кашель и сокращения мышц горла и живота, по трубке прямо в живот текла какая-то жижа, вкуса которой я не ощущал. Но зато становилось сытно, и я засыпал.
На третий день моего кошмарного существования, которое казалось бесконечным, ко мне подошла женщина. Я не видел ее раньше. Длинные вьющиеся волосы выбивались из под шапочки, глаза улыбались и лучились радостью. Руки у нее были теплые. Она подошла к моей прозрачной коробке, в которой я лежал и тихонько погладила меня по щеке.
- Проснулся, милый. Сейчас, пока врач не видит, я отнесу тебя к мамочке.
Она нежно приподняла меня, и не переставая улыбаться и говорить ласковые слова своим нежным голосом, понесла меня куда-то. У нее на руках было тихо и покойно. Я задремал. Проснулся от того, что нечто мягкое и теплое прижали к моей щеке. Инстинктивно я повернул голову, открыл рот и начал слизывать жидкость которая оказалась необыкновенно вкусной. Женщина с кем-то разговаривала, но мне было не до нее. Мне казалось, сейчас это счастье прекратится, и я старался как можно больше выдавить из того сосуда. Но жидкость все не кончалась и не кончалась. Я наелся впервые в жизни. Наконец, мне захотелось понять, откуда пришло это счастье, я открыл глаза и увидел маму, которая качала меня на руках. Она улыбалась мне! Как же я мог не заметить ее присутствия и не понять, что только она может накормить меня так вкусно! Я внезапно почувствовал свою вину перед ней, но не знал, как загладить ее. Я стал укорять себя за прожорливость. Кто знает, когда мы с ней увидимся вновь. Не зная как загладить неловкость, возникшую между нами, я улыбнулся ей в ответ. Она обратилась к женщине, которая меня принесла.
- Смотрите, он мне улыбнулся, - и почему-то заплакала.
Я испугался, что своим неуклюжим поступком обидел ее и мои глаза стали расширяться от недоумения.
- Ой, он корчит рожи! - мама засмеялась.
Я понял, что не совершил ничего нехорошего, успокоился и заснул. Пробуждаться не хотелось, но пришло бесполое существо с черной трубкой, болтающейся на груди и сказало женщине, которая относила меня к маме.
- Кто Вам разрешал самовольничать?
- Ирина Валентиновна, - голос звучал твердо и тихо, - я не сделала ничего противозаконного. Ребенок поел впервые за эти дни грудного молока. Он перестал терять в весе, был спокойным, и не срыгнул. Я не вижу своей вины.
- Его надо отправить в интернат. Государство не должно тратить деньги на инвалидов. Они должны быть отбракованы.
- Это на Ваше обучение не стоили тратить деньги. Вы не достойны звания врача. Я проработала в педиатрии двадцать лет, и не позволю Вам издеваться над несчастными родителями.
- Они будут гораздо более несчастными, если Вы позволите им общаться со своими детьми. Родят себе нового и здорового.
- Но его матери почти сорок. И у нее был три выкидыша. Она уже не родит.
- Тем лучше. Порченые женщины должны быть бесплодными.
- А Вы бы желали такую судьбу совей дочери?
- Пол счастью у меня нет детей, и я надеюсь, что никогда не будет. Я собираюсь посвятить всю свою жизнь работе. А дети много кричат, не дают спать по ночам и отнимают много сил.
- И это говорите Вы - заведующая педиатрическим отделением. Да ведь для Вас дети - это лишь рабочий материал.
- Правильно. Право на жизнь должны иметь только здоровые люди. Они могут приносить пользу. А больные годятся лишь для опытов и производства препаратов из их тканей.
- Я доведу это до сведения мамы мальчика. Я посоветую ей обратиться в суд. Может быть тогда, ей будут приносить ребенка на кормления, или даже поселят их рядом.
- Делайте что хотите. - Бесполое существо сдалось, и вроде бы даже почувствовало свою вину, но виду не подало.
А для меня наступили счастливые дни. Меня каждый день носили к маме по много раз, как только я проснусь. Она кормила меня, качала на руках, иногда даже мыла под теплой водой и меняла пеленки. Я был совершенно счастлив. Клянусь, что больше никогда в жизни мое тело не ощущало такого умиротворения и покоя.
Через несколько дней одно из бесполых существ схватило меня и понесло в неизвестном направлении. Оно грубо забинтовало меня в тонкие пеленки, потом в толстое одеяло. Почему-то все эти вещи имели незнакомы, небольничный запах. Одеяло было мягкое и совсем не щекотало щеки и шею. Все тряпочки пахли мамой. После того, как меня сильно перевязали, так как не делали раньше, понесли по лестнице вниз. Я впервые ехал по этому маршруту. Все было незнакомо и предвещало изменение порядка вещей. Новые стены, необычные подъемы и спуски, кабина. Которая ехала сама по себе. Наконец, меня принесли в какую-то маленькую комнатку, где стояла мама, одетая как-то по-новому. Волосы были убраны в узел на затылке, не было косынки на голове, белого халата и тапочек. Она было необыкновенно красива в этом незнакомом платье и с косыночкой на шее. Она улыбалась мне, я ответил ей тем же и смог только проговорить "Аы!" мне хотелось знать, что же будет дальше. Бесполое существо в белом халате и шапочке понесло меня куда-то, где было много народа. Я увидел человека с двумя большими букетами цветов. Он взял меня на руки, отдал цветы маме и тому, кто отдал меня ему. Существо скривило губы и прошипело:
- Зачем он Вам нужен, намаетесь? Отдали бы пока не поздно. А то привыкнет, а вы устанете, намучаетесь и в интернат его снесете.
- Спасибо Вам за все, Надежда Тихоновна. Цветы Вам, - проговорила мама и меня понесли куда-то дальше.
Мне был очень знаком голос человека, который нес меня. Я внимательно смотрел на его лицо, но не мог припомнить, откуда мне знакомы эти интонации. Наконец, мужчина заговорил.
- Ну, что Алешка смотришь? Папку не признаешь?
И тут я понял, что это мой отец. Что это он заботливо укрывал маму, чтобы ей было тепло. Бегал вокруг нее, когда меня крутило, приносил ей ночью воду, а днем обед. Я обрадовался, что такой красивый незнакомец и есть мой отец. И я улыбнулся ему. Мне так хотелось сказать ему спасибо за заботу о нас с мамой в эти тяжелые месяцы, но я только мог проговорить свое обычное: "Аы". Он словно понял меня, потому что ответил:
- Что сынок? Волнуешься? Мы сейчас поедем домой. Вот это улица, там едут машины, стоят дома. А сейчас мама сядет в наш "Жигуль", возьмет тебя на ручки, а я довезу вас до дома.
Мне очень нравилось, когда мне все рассказывали и объясняли. Хотя я конечно. Тогда не понимал значения слов " стоят, едут, улица". Я решил, что улица похожа на коробку, машины на шарики, а дома на то место, где надо лежать. Оказалось, что я все перепутал. На коробки похожи дома, на лежак улица. Но мне все равно нравилось, когда родители комментировали все свои действия и описывали предметы, которыми пользовались.
В машине мне было очень интересно глазеть по сторонам. Мама специально держала меня так, чтобы я лучше смог все увидеть. Но ритмичное покачивание, усталость от переживаний взяли свое: мои веки отяжелели и упали, я задремал. Помню только, что потом покачивание прекратилось, меня куда-то понесли вверх, потом развязали, и тут я провалился в глубокий сон без каких-либо видений.
Проснулся я от того, что очень сильно захотелось есть. Я открыл глаза и осмотрелся. Меня привезли "домой". Я был в небольшой комнате, на стене которой были нарисованы какие-то диковинки. Я раньше никогда таких не видел. Больничные стены были раскрашены в один цвет. Потом, в умных книжках я прочел, что новорожденные дети не видят того, что нарисована на стене и не слышат того, что происходит вдали. Что за чушь! Просто мне было очень трудно приспособиться к изменениям своего мира, что реагировать на все интересные вещи не было никаких сил. А так, в одиночестве я очень любил рассматривать эти картинки, и слушать звуки, которые доносились оттуда, что называлось "улицей". Неожиданно скрипнула дверь, в комнату очень тихо кто-то пробрался. Это было совсем не похоже не шаги бесполых существ, которые входили с шумом и криками "ПАДЪЁМ". Я почувствовал запах молока и понял, что пришла мама, которая принесла мне поесть. Я словно выгнулся ей навстречу. Она мягко подхватила меня и отнесла на кровать, которая стояла рядом.
Я сосал жадно и ненасытно. Через некоторое время мое сердце стало бить совсем быстро, я побоялся, что умираю, и перестал есть. Мама подержала меня на руках, чтобы я смог глотнуть воздух. Отец, который вошел совсем тихо проговорил.
- Может, дадим ему смесь? Ведь он очень слабенький. Вряд вообще сможет все высосать.
- Ему необходимо мое молоко, - твердо проговорила мама, - кормить будем столько, сколько надо. Пусть хоть час сосет.
Я был безмерно благодарен ей за эти слова. Ведь никакая бутылка с бурдой не заменит аромат и вкус маминого молочка, который был лучшей едой для меня. Я все-таки высосал все, что было у мамы и заснул. Так потекли первые дни моего домашнего пребывания. Я ел и спал. Утром папа выносил меня на улицу. Сначала просто на руках, потом меня начали возить на тележке, похожей на те, что были в моем первом доме. Но эта тележка называлась коляска, была маленькая, только и очень красивая. Я засыпал почти сразу, и никак не мог разглядеть, что же происходит там, за пределами обжитого пространства на колесах.
Однажды утром, неожиданно в дверь позвонили. На пороге стояла незнакомая женщина. Она прошла в мою комнату, достала меня из кроватки, распеленала около окна и проговорила:
- Ну, ничего. Сейчас я его послушаю, - с этими словами она достала такие же трубки, какие были у злобной тетки и приложила их мне к коже. Но у этой женщины трубки были теплые и приятные, - шума нет, но для исключения порока необходима консультация кардиолога. Вот Вам направление. Придете в месяц. Я к Вам ходить больше не буду - смысла нет. Если что - вызывайте. Ребенок слабенький, но может и выживет. Вот только зачем?
Она попрощалась и закрыла за собой дверь. У мамы с папой были какие-то грустные лица. Я только не мог ничего понять. Почему все люди в белых халатах не хотели на меня смотреть? Они говорили грубо именно про меня. Ведь в нашей первой комнате лежало много детей. Другим они улыбались, не совали трубок в нос. Не называли словами "урод" и "ублюдок". Мне захотелось спросить маму : " что же со мной произошло? Я что, не такой, как остальные?" Но у меня получилось только "Аы". Мама посмотрела на меня и проговорила чуть растерянно
- Ой, прости, совсем забыла. Ведь нам пора гулять.
Меня одели и вынесли на улицу. Вроде бы все как всегда, но какая-то неловкость повисла в воздухе. Мне показалось, что папа с мамой что-то скрывают от меня, какую-то страшную тайну. Ту, что высказать при мне боятся.
Я изо всех сил старался радовать родителей. Много ел, не прерывался во время кормлений. В начале это было очень тяжело, но мне казалось, что мама всегда пугается, если я не могу больше сосать. Я придумал такую вещь. Во время еды я прерывался на несколько мгновений, глубоко носом вдыхал воздух, но продолжал шевелить губами, как будто ем. Мама не беспокоилась, я отдыхал, а потом продолжал свое дело.
Однажды я увидел себя в зеркале. Сначала я не понял, кто это на маминых руках лежит там, вроде бы больше никого в комнате не было, тут мама разрешила мои сомнения:
- Смотри, Алешка, это я, - она ткнула пальцем себя в грудь, - а это ты, - она сделала такой же жест в мою сторону.
Я увидел, что ее кожа совсем не такого цвета, как моя. Она была похожа на цветок, который папа назвал розовой хризантемой, а я на стенку в больнице. Мне вдруг показалось, что немного приблизился к той тайне, которая связывает родителей. Я действительно похож совсем не на них. Я БЫЛ ДРУГОЙ! ЧТО ЖЕ СО МНОЙ МАМА?
Через некоторое время меня стали водить к странным людям в белых халатах. Они не были грубыми, но и любви в них тоже не особенно чувствовалось. Мама называла их равнодушными. Они качали головами, приставляли к моей коже всевозможные холодные штучки, цокали языками говорили, что у меня все в порядке, необходимо динамическое наблюдение. Я представлял себе, что теперь они будут подходить ко мне с теплыми руками, и без этих всяких присосок и нашлепок. После таких визитов мама и папа были очень веселые, много играли со мной, покупали всякие интересные штучки. Мне покупали гремелки с шариками и бубенчиками. У меня была любимая, похожая на мишку. Я брал ее в руки и долго шевелили пальцами. Она начинала звучать. Другую игрушку мама дергала за веревочку, и из живота зайца наелась приятная музыка.
Мне было очень тяжело крутиться и вертеться. Иногда мама клала меня на живот, но это было ужасно неприятно. Я чувствовал, как внутри меня все шевелиться и бурчит, начинались сильные боли. Но мама смотрела на часы и не переворачивала меня раньше, чем сдвигалась стрелка. Мне хотелось только лежать, руки и ноги не слушались меня. Если мне нужно было посмотреть в другую сторону, то я начинал громко звать родителей, а они мне говорили:
- Старайся сам!
В такие минуты я ужасно злился, обижался на своих родных и начинал плакать. Но в один замечательный, вроде бы обычный день моя жизнь превратилась в ад. К нам пришла совершенно незнакомая женщина. Она раздела меня. Положила на диван и проговорила:
- Ну начнем, милый.
Звали мучительницу Инесса Валерьяновна. Ее экзотическое имя было вполне созвучно всему тому, что она делала со мной. Мало того, что она сама издевалась над моим телом, она еще стала подзуживать родителей делать со мной тоже самое. Мне по много раз в день сгибали и разгибали руки и ноги, нажимали на живот, выгибали спину дугой, клали на неустойчивый мячик. Я плакал, пытался сопротивляться, но мои мучители повторяли одно и тоже
- Молодец, хорошо, что ты начал сопротивляться, а не только пластом безучастно в кроватке лежишь.
Прошло две или три недели. Мучительница исчезла из моей жизни также неожиданно, как однажды появилась. Но в понедельник утром, когда я не услышал ее голоса, мне показалось, что в моей жизни чего-то не хватает. Я сопротивлялся любому ее действию, но теперь понял, что благодаря этому сопротивлению, я смог посмотреть на мир с другой стороны. Моя комната словно перевернулась, я увидел предметы обстановки в каком-то необычном ракурсе. Будто бы изменился их порядок, цвет. По-другому играли солнечные зайчики, свет и тень. Мне был грустно и скучно. Мама ушла куда-то, я звал ее, но она не подходила. Любимый слоник лежал вдали от меня, рукой я не мог до него дотянуться. Тогда я попробовал добраться до игрушки другой рукой. Тело не слушалось. Внезапно я почувствовал какое-то незнакомое напряжение в боку, тело не слушалось меня, мышцы словно работали против моей воли. Ноги двигались словно веревки, и тоже будто бы сами по себе. Наконец, меня пронзила боль в животе. Я страшно закричал! И тут прибежала мама, она вдруг расплакалась, взяла меня на руки, и тогда я увидел, что у меня под животом оказалась игрушечная кошечка, чей нос впился мне в пупок, от того мне и стало больно. Мама все плакала и плакала, и говорила, что наконец-то я сам перевернулся на живот. Она мне стала объяснять, что если я соглашусь делать гимнастику, то скоро смогу сидеть и стоять, а может быть даже и ходить. Я понял, что тогда я смогу сам, без посторонней помощи доставать книжки и игрушки! И я согласился.
Мы занимались каждый день до изнеможения. Когда маме казалось, что у меня больше нет сил, она отступала. Ноя требовал продолжения! Мне все время хотелось двигать дальше.
Через три или четыре месяца Инесса Валерьяновна снова появилась в нашем доме. Она порадовалась за всех нас. Мне ведь уже исполнился год, и я умел сидеть! Мне уже не казалось ее имя таким ужасным, да и сама она была очень даже симпатичная. Ниже мамы, полненькая, с пухлыми щеками. Только в этот раз я заметил, что она почти все время улыбалась, делая со мной очень интересные вещи. Она по много раз сгибала и разгибала мне ноги и руки, нажимала на живот и катала на неустойчивом мяче.
Через полгода в моей жизни произошло еще одно замечательное событие: я смог поползти. Игрушки, лежащие на полу в один миг стали доступны. Я мог добраться до мамы, которая ушла в другую комнату или на кухню. Мы стали выходить гулять. Правда. Почему-то в это время в песочнице никого не было, но мне все равно было приятно поиграться в формочки, испечь куличики, пересыпать песочек из ведерка на землю. Взрослые, которые ходили мимо, бросали негодующие и удивленные взгляды. Одна женщина подошла к маме и спросила:
- Зачем Вы с этим дауном возитесь? Вам что, себя не жалко?
Мама промолчала, просто отвернулась от нее. Я продолжал играть, женщина ушла своей дорогой, что-то бормоча себе под нос.
Прошло еще несколько месяцев, я начал ходить, и к лету мы уже гуляли во дворе без коляски. Изредка детишки подбегали ко мне, играть не звали, но менялись игрушками и любили брать мой мячик с мишками.
Когда я немножко подрос, меня стали ставить на ворота. Ребята бегали по большому футбольному полю, а я не должен был пропускать мячи в свои ворота. Я отлично справлялся с этим заданием. Однажды, я так ударил по мячу, что забил гол в противоположные ворота. Ребята захлопали в ладоши и целых две недели после этого случая не называли меня дауном, а только Алешей. Но потом история быстро забылась, и снова звали только пренебрежительно. Мне все время хотелось спорить у мамы, что же такое "даун". Зачем они все время задирали и толкали меня, отбирали игрушки? Мне было ничего не жалко для друзей, но для чего они все это делали в такой грубой форме? Почему меня все называли таким странным именем? Но я не умел еще говорить, а такие сложные понятия с помощью простых слов было невозможно выразить.
Однажды мама одела меня в белую рубашку, любимые вельветовые брючки с грудкой и повела куда-то. Папа в те дни был на гастролях, и нам пришлось поехать на метро. Мне нравилось ехать под землей. Я впервые оказался на новых, отделанных мрамором и золотом станциях. С непривычки первое время звенело и громыхало прямо в голове, но потом я быстро привык, и стал в окошко разглядывать проносящиеся картинки другой жизни.
Наконец, мы приехали куда-то. Нас встретила приветливая женщина, представилась тетей Катей. Мне всегда нравились такие: полненькие и веселые. Она была чем-то похожа на Инессу Валерьяновну, но имела более мягкий голос, и свои мысли выражало очень красивыми словами. Я просто заслушался, тут же взял ее за руку, и пошел вперед, забыв попрощаться с мамой. Меня привели в очень большую комнату. Там было столько детей и игрушек, что в первый момент я растерялся. Просто сжался в комочек и боялся шаг ступить. Тетя Катя объяснила, что это детский сад, куда я смогу ездить несколько раз в неделю. Мы здесь будем играть, петь, учиться говорить. Последнее меня привлекло больше всего, и я с готовностью взял ее за руку, ожидая, что учение начнется сию секунду. Тетя Катя посмотрела на меня очень удивленно, но осталась стоять на месте и никуда не пошла. Потом я узнал, что эти замечательные женщины: тетя Лера, тетя Катя и тетя Клава, не понимали меня так хорошо, как мама.
От нечего делать я стал разглядывать окружающих. Среди детей было много похожих на меня, но были и такие, которые больше напоминали мне драчунов с детской площадки. Но странно, здесь никто нечего не отбирал и никто никого не толкал. Как только кто-нибудь начинал задираться, тети вмешивались и растаскивали обидчиков по углам.
По середине комнаты стояла пластмассовая горка с лесенкой. Такие стояли на нашей детской площадке, но были выше и страшнее. А эта привлекала своим ярким цветом и небольшой высотой. Я выпустил Катину руку и побежал играть. Потом я заметил, что ребята в углу собираются строить замок, но мягкие большие кубики ставили очень неровно, и со стороны было видно, что вся конструкция скоро упадет. Я подошел к недостроенному зданию и поправил детскую работу. Ребята быстро пристроили крышу и забрались внутрь. Когда они все спрятались, то было видно, что внутри еще оставалось немного места. Я не знал, пригласят ли меняв игру и в нерешительности смотрел на всех, оставаясь снаружи. Вдруг, одна девочка с длинными хвостиками проговорила:
- Ты новенький? Иди к нам. Как тебя зовут?
Внутрь я пошел, но имени своего назвать не смог. Ребята здесь оказались гораздо более догадливые, чем взрослые тетеньки. Они поняли, что я не умею разговаривать, и просто представились все. Мальчик с короткой стрижкой, почти под ноль, сказал, что здесь много даунов, и они все дружат между собой.
Снова необычное слово поразило мое воображение. Мне показалось, что оно имеет ко мне какое-то отношение, но в тот момент я не почувствовал ни злобы, ни раздражения на меня. Начался обычный для всех, но необыкновенный для меня день.
Удивительно и ново было все то, что для обитателей этого замечательного дома уже вошло в привычку. Все дети играли, ели и спали вместе. Никто не ругался, не обзывался, любые драки пресекались в первые мгновения. Обидчиков наказывали по всей строгости, не обращая особого внимания, кто первый начал. Просто сажали на стул в дальнем углу и не разрешали участвовать в игре. В какой-то момент мне даже показалось, что я попал в чудесную сказку, коих мне мама перечитала огромное количество. Воспитатели в моем воображении приобрели статус справедливых принцесс и волшебниц, если не сказать небо жительниц. Тихие мягкие голоса, размеренные движения.
Однажды мне сказали, что я должен пройти на обследование. Все клеточки моего существа напряглись и приготовились к бою. В моем представлении пронеслись все врачебные кабинеты с обитателями в белых халатах, страшные приборы с кучей проводков и лампочек, трубки и уколы. Мои ноги стали ватными и словно приросли к полу. Идти никуда не хотелось. Наверное, тетя Катя поймала мой взгляд, потому что она крепко обняла меня и стала говорить, что никуда идти не нужно. Просто все детки пойдут в класс, а я останусь здесь в зале. Мои чувства немного утихли, но страх перед неизвестностью не улетучился мгновенно. Наконец, ребята ушли, а я остался, продолжая играть в железную дорогу. Меня немного удивило то, что со мной не оставили никого из взрослых. Так я и возил вагончики, груженные кирпичами на стройку, которую мы организовали в другом углу зала. Через некоторое время заметил, что играю не один. Ко мне присоединилась незнакомая девушка с толстой длинной косой. Я никогда не видел ее раньше. Она присела в дальнем углу и стала помогать мне строить замок. Мне очень хотелось закончить стройку до того, как в зал вернутся ребята: мне захотелось удивить и порадовать их результатами своего труда. В этом замке мы решили поселить Кая и Герду, сказку про которых услышали накануне.
Девушка была очень ловкая и способная. Она на лету подхватила мою идею и помогла мне закончить работу очень быстро. Творение наших рук поразило даже мое воображение. Я и представить не мог, что их таких нелепых и одноцветных деталек смог получиться такой замечательный дворец. Девушка сказала, что у нее в другой комнате много новых игрушек и предложила прогуляться с ней на первый этаж. Вообще-то мама мне строго настрого запретила уходить куда-то с незнакомыми людьми, но этой случай был особенный. Во-первых, мне не предлагали идти за пределы знакомого дома, а во-вторых, девушка была очень красива и обаятельна. Я смело вложил свою руку в ее ладонь и направился к лестнице.
Мы попали в маленькую комнатку, в которой я никогда не был раньше. На стене висела большая доска, на которой можно было рисовать фломастером. Точно такая же, только побольше размером, висела в классе, где проходили общие занятия для всех детей. Я очень любил это волшебство: возможность рисовать фломастером, как на бумаге, а потом стирать свои произведения тряпочкой и создавать чистоту. Мне не нравились альбомы - ведь их можно было использовать только один раз, а я любил многоразовые предметы. К тому же мне казалось все то, что я создал накануне слишком несовершенно. Рисунки напоминали мне о собственной несовершенности и бесталанности. А так стер - и никто не увидел моего позора.
Но в этой комнатке была замечательна не только доска. Маша, так звали эту красавицу, показала мне множество разных игр и картинок. Стоило мне собрать какую-нибудь мозаику, как она доставала следующую. Мне казалось, что ее волшебный шкаф неиссякаем. Мне хотелось поиграть во все, что там было. Но через какое-то время мне надоело изобилие новых игрушки и картинок. У меня зарябило в глазах от мелких деталек и разноцветья. Тогда Маша предложила мне отдохнуть и прийти в следующий раз через три дня. Я почти разрыдался, когда услышал о предстоящей разлуке, но меня успокоили тем, что оказывается теперь я смогу приходить в эту волшебную комнату каждую неделю. И оказалось, что результаты обследования очень хорошие. Я прямо удивился от таких слов. Вот уж не ожидал, что такая замечательная игра и есть ОБСЛЕДОВАНИЕ, такое не похожее на все предыдущие. С Машей мы расстались большими друзьями.
Когда я вернулся в зал, дети там играли в Кая и Герду, которых тетя Катя нам принесла накануне. Она сказала, что это именно я построил такой замечательный замок для наших кукол. Все ребятишки захлопали в ладоши, а я почувствовал себя победителем.
Прошла зима, и Детский сад, оказывается так называлось это место, превратился и для меня в родной дом. Особенно я подружился с девочкой Людой и мальчиком Федей. Они были очень похожи на меня, и даже подумал, что они мои брат и сестра. Но оказалось, что у них другие мама и папа. Люда была очень умная девочка: она ходила сюда уже второй год, умела разговаривать. Люда хвалилась, что на будущий год ее поведут в школу. Никто из нас не знали, что такое эта ШКОЛА, но каким-то внутренним чутьем понимали, что ходят туда самые лучшие и достойные. Тетя Катя говорила, что все детишки должны пойти в ШКОЛУ. Мама говорила, что в саду меня подготовят к ШКОЛЕ.
Я старался изо всех сил. Когда случалось мне оставаться дома из-за маминой или собственной болезни, то выполнял все задания, сам придумывал себе такие игры. В которые мы играли с Машей: ведь занятия с ней назывались "развивающими", так же как и ее игрушки. Я смог прочитать их названия на коробке. Весной я уже мог разговаривать и задать простые вопросы. Это оказалось не так уж и сложно. Просто нужно было научиться напрягать мышцы лица, языка и горла. Конечно, теперь мне это уже не казалось сложным, но первые звуки я вспоминаю с ужасом. Я зык как безжизненная масса лежал во рту и вываливался тогда, когда это вовсе не было нужно. Я не мог сжать зубы, надуть щеки, сложить губы бантиком. Терпению тети Кати не было предела. Она снова и снова повторяла со мной одно и тоже упражнение, а дома с мамой мы перед зеркалом повторяли все то, что делали в садике. Наконец, через несколько недель я смог сказать первое слово: "ДА". Мне нужно было достать игрушку с верхней полки, руки не дотягивались и я попросил тетю Катю. Она тут же дала мне мишку, потрепала по голове и сказала, что этим стоит похвалиться перед мамой. Я и сам не заметил, как вдруг от глупого "Аы" я перешел к отдельным словам. Одновременно меня стали учить читать. Так что я знал теперь слово "развитие" и его значение. Однажды я подслушал я подслушал разговор тети Кати и тети Леры.
- Эти развивающие игры принесли нам много пользы.
- Да, по картинкам дети быстрее учатся говорить и читать.
Так я понял, что развитие это выучивание разных слов. Я старался изо всех сил. Мне ведь было уже пять лет, а я все еще жил в группе с детишками трехлетками. Мне хотелось поскорее " развиться": научиться читать и говорить, чтобы заниматься в классе вместе со своими ровесниками. Дело двигалось не так быстро, как мне хотелось. Радость нового и ужас разочарования преследовали меня все время. Я старался, много занимался, но подчас просто падал от усталости. Иногда у меня подкашивались ноги: мышцы не слушались меня при чрезмерном умственном напряжении. Постепенно я стал понимать, что написано в книжках. Нас учили читать по какой-то экспериментальной методике. Мы не учили буквы и слоги, с чем я позже столкнулся в школе, а просто показывали картинки с какими-то непонятными закорючками. Постепенно в голове стали откладываться эти непонятные значки, и нам сказали, что так выглядят слова. Я очень переживал, когда приходило время прогулки. Мне хотелось поскорее вернуться к книжкам и картинкам, к любимому зеркалу, перед которым мы учили буквы и тренировали мышцы рта, горла и языка. Гуляние я воспринимал как заслуженное наказание за свое безделье: мне все казалось, что я плохой ученик, мало стараюсь и поэтому так неуспешен на уроках. Мне все хотелось спросить кого-нибудь, что же со мной происходит, и почему я все время числюсь в отстающих. Мама молчала и только сочувственно качала головой. Мне казалось, что она осуждает мою неспособность и только из жалости не наказывает за недостойное поведение.
На прогулках было хорошо, но общие игры не забавляли меня, потому что бегать и прыгать было тяжело, гонять мяч не получалось. Меня брали девочки в свои кукольные игры. Им нравилось, что у их придуманных детей есть папа, который всегда дома, готовит еду, безропотно смотрит за малышами. Надя и Маша были сестры: одинаково белокурые и голубоглазые. Отличить их было очень непросто, но Надя при разговоре все время наклоняла голову к левому плечу, а Маша к правому. Только так я мог понять, кто из них кто. Они все время говорили, что их папа умет только лежать на диване и есть суп. Мне было странно слышать такие речи, почти непонятно. Ведь мой папа делил с мамой все тяготы нашего быта, следил за техникой, управлялся с машиной. Один раз Надя мне сказала, что она бы вышла за меня замуж, но боится, что мама не разрешит. Мама сказала, что у даунов не бывает детей. После этого случая девочки перестали меня брать в игру, и я снова бесцельно бродил на площадке или стоял на воротах, краем глаза наблюдая за играми в беседке. Словно физическая боль пронзила мое сердце. Мне так хотелось пеленать красивых кукол, катать их к коляске, но девчонки не брали больше меня в свои игры, а я снова, как во дворе ощутил свою неполноценность. Мне хотелось поделиться с мамой своими обидами, но я смог протянуть только свое обычное "АЫЫЫ". Видимо, сделал это я так жалобно, что мама схватила меня на колени, стала гладить по голове и говорить:
- Что поделаешь, малыш. Мир жесток. Люди может быт желают нам добра, а говорят всякие нехорошие, грубые и жестокие слова, делают неприятные вещи. Мне кажется, что я тебя понимаю, но хоть бы ты дал понять, все ли так в нашей жизни.
- Да. - Проговорил я уверенно.
Мама остановилась, как вкопанная по середине нашего двора, в тот момент, мы подходили к своему подъезду. Потом она присела на корточки, посмотрела мне в глаза и спросила:
- Ты что-то сказал?
- Да. - Еще громче и увереннее ответил я.
Мама стала плакать. Крупные слезы текли по ее щекам, она не вытирала и не промакивала их платком, от чего краска стала потоком стекать на красный шелковый платок. Мама плакала и плакала, прижимая меня к своей груди, а я слышал стук ее сердца. Я был уверен, что она плачет от чего-то очень радостного, какие-то теплые были эти слезы, капающие на мой стриженый затылок. Но я еще не мог сказать ничего вразумительного. Мне было непонятно, почему люди плачут в такие минуты. Внезапный вой сирены прервал мои мысли. Мы стояли на проезжей части и даже не заметили, как нас чуть не задавила машина. Мама продолжала сидеть на корточках, и не понимала, почему я тяну ее за рукав: "запорожец" стоял у нее за спиной. Тогда я собрал всю свою волю в кулак, напряг мышцы изо всех силы и проговорил:
- Масын!
Мама оторопела, но встала, обернулась в ту сторону, куда я показывал пальцем, вскрикнула, подхватила меня на руки и побежала домой. Вечером за чаем она делилась с папой впечатлениями прошедшего дня.
- Ты представляешь, наш то герой сегодня меня спас. Мы шли по двору, я смотрела по сторонам, потом он что-то у меня спросил, но я не очень поняла. Мне просто показалось, что мальчик нуждается в поддержке и утешении. Так вот и присела на корточки, что-то у него спросила, а он мне ответил совершенно осмысленно "Да". А потом я расплакалась и не заметила машину. И только Алешка спас нас обоих. Он сказал: "Масын". Нас чуть не задавила машина.
- Значит так и напишем в блокноте: "сказал два слова". Это надо отметить.
Вечером мама испекла пирог с черной смородиной, мы пили сок и радовались моим успехам. Так я понял, что родители очень мной довольны. А еще они стали говорить, что не хотят меня ни с кем сравнивать, может быть, другие детки лучше меня говорят и читают, но ведь они раньше меня стали заниматься, а я смогу всегда догнать их.
Слова родителей придали мне сил, я больше не сомневался в своих способностях и маминой уверенности в моих силах. Меня все больше занимали слова окружающих детей, я никак не мог сам разобраться в том, что же такое произошло со мной, но с первых моментов появления на свет, меня считали неправильным человеком. Через несколько дней Надя сказала, что они снова хотят взять меня в свою игру, потому что без папы трудно и неинтересно, но я отвернулся к ней спиной и пошел стоять на воротах. Я слышал, как она плакала за моей спиной, просила не сердиться на нее, но мне не хотелось снова переживать эту боль. А я был уверен, что недомолвки и обидные слова еще появятся в моей садовской жизни. Во двор я больше гулять не ходил - было некогда. Мы с мамой много времени делали домашние задания, потом рисовали и лепили. И гулять мы теперь ходили в парк. Тетя Катя сказала. Что мне нужно "тонизировать мышцы ног", мама пояснила, что значит мне надо больше ходить. Мы гуляли узкими тропинками, не желая встречать мамочек с нарядно одетыми ребятишками. Они всегда смотрели на меня удивленно, а на маму осуждающе. Я не понимал, в чем там дело, но инстинктивно хотел убежать от их взглядов. Мама за годы жизни, проведенные со мной, стала чураться больших обществ. Она перестала ходить в гости, люди редко бывали у нас. Мне казалось, что характер ее здорово испортился: стала злиться на жизнь, окружающих соседей и случайных знакомых. Вроде бы, моя пристроенность должна была предать ей силы. Но она стала больше раздражаться по мелочам, плакать втихаря, думая, что я ничего не замечаю. Однажды вечером, я подслушал родительский разговор:
- Знаешь, я больше не могу, мне кажется, все что мы делаем зря - ведь у него нет будущего.
- Знаешь, милая, когда Алешка родился нам все это говорили. А вот нашли же мы этот садик.
- Садик, садик, заладил одно и тоже. А что потом? В школу его не возьмут, в лучшем случае для умственно отсталых. Я иногда жалею, что и тебя втравила в эту историю.
- Да что ты говоришь! Как ты можешь! Ты просто устала. Я люблю и тебя, и Алешку. И не могу представить свою жизнь без вас. Может, это испытание, проверка на прочность.
- Ну почему я?
- А при чем здесь ты? Вот Алешка - он должен задать такой вопрос.
- Вырастет - задаст.
- Не уверен. Мне кажется, что он догадывается о многом.
- Но сказать не может. Знаешь, я со страхом жду того дня, когда он спросит: " почему это случилось со мной"? А вдруг он обвинит нас и осудит…
Мама замолчала, в воздухе повисла тяжелая пауза. Наверное, отец обнял ее. Через некоторое время я вновь услышал голоса.
- Тебе просто надо отдохнуть. Я понимаю, ты все время сидишь дома, вынуждена оставить работу. Давай мы отправим тебя в дом отдыха.
- Ты что, с ума сошел? Как он без меня?
- У меня на следующей неделе будет небольшой отпуск. Вот и отправим тебя куда-нибудь.
- Но ты не выдержишь!
- Почему ты так уверена? В отличие от многих мужей, я принимаю самое непосредственное участие в домашних хлопотах. Я знаю, где магазин, Детский сад, что нужно надеть и когда купать.
- Все равно страшно.
- Не бойся. Вот увидишь, твое отношение изменится после недолгой разлуки.
- Она покажется мне вечностью.
- По крайней мере ты поймешь, что Алешка наша радость, а никакая не обуза.
- Я это и так знаю. Я ведь не о себе, а о нем переживаю. Как он сможет существовать в этой жизни? А после того, как нас не станет?
Наконец, они замолчали. Мама подошла ко мне, поправила одеяло, я притворился, что сплю, а сам никак не мог прочувствовать смысл всех сказанных слов. Новые знания вошли в мою плоть, заполнили всю голову, не способную переварить столько непонятной информации. Как это уедет мама? Что значит, что ее и папы не станет? Почему я не смогу без них жить? Что будет со мной после того, как я уйду из Сада? Меня не возьмут в Школу?
Одно я понял четко, что я должен буду научиться самостоятельности. И еще мне нужно быстрее учиться говорить. Я понял, что жизнь должна измениться окончательно и бесповоротно. Я должен сказать маме, что люблю ее, не сержусь и не обижаюсь на нее, что мои родители самые лучшие на свете. И еще мне хотелось узнать, что же со мной такое произошло, что даже моя мама меня боится?
Моя новая жизнь приучила меня к новому режиму: я стал гораздо раньше ложиться спать, раньше вставать, умываться холодной водой и читать еще до того, как встанут родители. Через три месяца усиленных занятий началась новая Эра. Я стал разговаривать фразами. Первое, что я сказал : "мама, дай чай", "спасибо". А за ужином я произнес фразу, которой учился много недель тайком, под одеялом, чтобы никто не слышал. Мы ужинали с папой и мамой. Когда еда была изничтожена, и мы произнесли дежурные слова благодарности в адрес хозяйки, я встал на свой табурет и произнес:
- Мама, папа, я вас люблю. Спасибо.
На кухне воцарилась мертвая тишина. Я подумал, что опять что-то сделал не то. Может быть, сказал не в том месте, не в то время. Или не принес цветы. Я видел в кино, что когда говорят эти слова, нужно дарить цветы. Я слез со стула, окинул испуганным взором родителей, и собрался уйти в свою комнату. Папа первым нарушил молчание:
- Мам, ну что же ты молчишь, видишь, мы испугали наше сокровище. Он так долго готовился к этому выходу на сцену.
Но мама не могла сказать ни слова. Она просто сидела, словно каменная и только теребила уголок фартука. Тогда папа, первый вышедший из оцепенения, подошел ко мне взял на руки и стал целовать, все время повторяя слова о том, что они так долго ждали этого момента.
Переживания мои были столь сильные, что я не запомнил, где же была мама и что делала она. Но на всю жизнь передалась мне эта очумелая радость от того, что меня правильно поняли. Впервые в жизни я смог высказать не просто просьбу, но и передать силу своих чувств.
А потом потекли месяцы годы, похожие друг на друга как яйца в одной кошелке. Я много занимался и старался изо всех сил. Наконец, в девять лет меня привели в школу. Местные тетки были совсем не похожи на наших воспитательниц. Они смотрели на меня сквозь прищуренные глаза и сверкающие очки. Мама требовала, чтобы меня взяли в Школу - ведь я справился со всеми тестами, а они возражали, что нет мест.
Дома родители весь вечер просидели за закрытыми дверями на кухне. Сомнения их ощущались сквозь стену. Папа считал, что не стоит отдавать меня в ближайшую школу. Потому что формально отказать не смогут, а потом станут меня "травить". Тогда я еще не знал значения этого слова. Мне казалось, что травят мышей и тараканов. Что меня будут брызгать из баллончика или каждое утро сыпать на голову каким-нибудь порошком? Мама говорила, что если не ближайшую, то больше меня никуда не возьмут. Решение столь важного вопроса отложили на неопределенный срок. Я испугался, что не пойду в Школу вообще никогда. И неожиданно спасение пришло в лице, вернее голосе воспитательницы тети Кати. Оказалось, что в нашем городе открылась новая школа, куда меня могут взять. Мама загорелась этой идеей Я с утроенной силой начал готовиться к вступительным экзаменам. Когда час "икс" настал, неизвестно у кого коленки тряслись больше - у меня или у мамы. Но неожиданно для всех испытание обратилось такой же приятной и знакомой игрой, какие были в Саду. И назывались эти игры "уроками".
В школе было радостно и интересно. Ходил я туда не каждый день и с большой радостью готовил домашнее задание. Но потом потекли годы, я учился и каждый день приносил мне что-то новое. С некоторым страхом я думал о том, что надо бы спросить маму о том. Что же со мной случилось, почему я не такой как все. И каждый раз я вспоминал ее тревогу, которую она однажды высказала папе. И я молчал. Наконец, наступил такой день, когда в мои руки попала Медицинская энциклопедия. Я прочитал про синдром Дауна и страшно расстроился. Оказывается, я неизлечимо болен. И виноваты в этом родители. Смириться с этой мыслью было для меня равносильно предательству, но с кем поделиться своими горестями, я не знал. Долгие дни и ночи проводил я в бесплодных раздумьях. Как же такие любящие родители могли сделать меня больным? Может быть я скоро умру?
Тогда я поехал в садик к тете Кате и рассказал ей обо всем. Она посмотрела на меня таким знакомым и любящим взглядом. Что все тревоги рассеялись и улетучились в одночасье. Мне показалось, что зря я вообще заговорил с ней. Но она словно прочитала мои мысли и заговорила первой.
- Понимаешь, Алеша, родители ни в чем не виноваты. Никто не знает, почему похожие на тебя люди рождаются. Но мы все знаем, что такие как ты вовсе не дефективные, лишние люди. Вас можно и нужно учить и вы должны работать.
- Но я же ничего не умею?
- Пойдешь в училище. А может быть и институт.
- Кто меня возьмет?
- Когда ты пришел к нам в садик, ты не говорил ни слова, потом ты научился читать и тебя взяли в школу. Все зависит от тебя. Захочешь жить без посторонней помощи, придется выучиться какой-нибудь профессии.
- А как же моя смертельная болезнь?
- Глупости. Сердце у тебя хорошее, внутренние органы здоровы. Но ведь все люди смертны, все когда-нибудь умрут.
- А я раньше других.
- Кто тебе такую чушь сказал?
- В книжке прочитал. Там написано, что средняя продолжительность жизни людей с синдромом Дауна - тридцать лет. А все остальные живут в два раза дольше.
- Видишь ли, эту книгу написали люди, которые видели вас только в интернатах. А там ведь и уход плохой, и обучения никакого не было. У тебя все будет по-другому. Алеша, все зависит только от тебя.
Я ушел словно громом пораженный. Всего несколько дней назад я считал свою законченной. А мне снова дали надежду. Я пришел домой и все откровенно рассказал маме и папе. Сказал, чтобы они за меня не беспокоились - я обязательно проживу один, даже когда их не станет. И к тому же я не думаю. Что они виноваты в моей болезни.
Потом школа было закончена. Подул ветер перемен. И в училища пришли разнарядки. Сколько инвалидов они должны взять на обучение. Неожиданно я стал объектом внимания многих женщин - руководителей. Они приглашали меня к себе учиться. И впервые в жизни меня поставили в ситуацию выбора. Я долго думал над тем, что же мне по душе. То я примерял на себе профессию библиотекаря. Хотел сидеть в тишине читальных залов и читать все книжки подряд. То я думал стать столяром и делать мебель. Мне казалось, что общаться с деревом и станком интереснее, чем с людьми. Но через некоторое время я понял, что хочу помогать таким как я. Инвалидам. И тогда я принял решение стать медиком.
Поначалу девчонки в группе посмеивались надо мной, а как подошла пора экзаменов и зачетов стали выпрашивать лекции и конспекты - ведь я жадно ловил каждое слово преподавателей, не пропускал занятия. Так у меня появились друзья и приятели. Я ощутил себя нужным людям.
Ну а когда прошли экзамены, я попал по распределению в эту лабораторию. В первые дни я решил, что зря согласился на работу в этом месте. Никаких больных, только приборы да цифры. Но вскоре оказалось, что место это считается одним из самых престижных и сюда берут только самых способных. Я увидел, что моя добросовестность и педантичность позволяет получить правильный результат в кратчайшие сроки. В этом моменте времени и пространства я с Вами и познакомился.
* * *
Он замолчал и посмотрел в окно. В кафе оставались последние посетители, официант протирал пустые столики. Крошки падали на пол, их уже не ловили в ладони: скоро будут мыть пол. Да и движения были уже не такие спорые и ловкие. Усталость чувствовалась во всех движениях. Наступал августовский рассвет, на который я вдруг посмотрела совсем другими глазами. Зачем я боролась за справедливость в нашей семейной жизни? Чего добивалась? Я достала мобильник из сумочки и позвонила мужу. Странно, что в столь ранний час был занято. Прошло немного времени, я повторила попытку - опять тот же результат.
Наверное, Алеша хотел уйти, разговор был логически завершен, но лицо его выражало сомнение - можно ли уйти так внезапно, не простившись. А я не замечала его переживаний. Просто набирала и набирала нужный мне номер. Наконец, трубку сняли. Ответила свекровь.
- Где ты шляешься? - услышала я ее недовольный голос.
- Я не обязана Вам давать отчет.
- Максим к тебе поехал.
Я чуть не упала со стула. Все лето мы жили врозь. И такой поворот событий меня удивил. Тогда я набрала номер своей квартиры. Мне ответил вовсе не сонный голос.
- Слушаю.
Я снова закачалась, в глазах потемнело. Как мне хотелось услышать этот голос, вспомнить его запах, ощутить жесткость его трехдневной щетины! Он заговорил первый.
- Я, конечно, не в праве интересоваться, где ты проводишь ночь, но может быть приедешь? Ведь пока мы еще муж и жена.
- Я в ночном кафе. И по иронии судьбы, первый раз за это лето не на работе, и не дома. Ты не думай, что я оправдываюсь. Здесь все очень пристойно. А я звонила тебе домой, а попала на горячо любимую мамочку.
- И подумала, что вовсе не соскучилась по не ней? - в голос слышались нотки иронии.
- Вот уж это точно. Ладно, еду. Автобусы уже пустили. - Я кинула взгляд в окно и увидела как медленно плывет вдоль чистой и мостовой первый троллейбус, значит и наш транспорт уже ходит.
- Может тебя забрать?
- Спасибо не надо. Доберусь.
Мы попрощались, и я посмотрела на Алешу, мечтательно глядящего на убегающий в гору проспект. О чем думал он в эти минуты? Словно надеялся, что мои отношения с мужем безнадежно испортятся и у нас начнется роман - не знаю. Я никогда не решалась спросить его об этом. Объяснения в любви может быть он и ждал, но никогда не решился бы сделать первый шаг: боязнь получить отказ была в нем неистребима. Мы расплатились, и вышли в утренний холод. Утро было необыкновенно солнечное и теплое, мы шли рядом и радовались жизни от того, что нашелся человек, которому можно доверить самые сокровенные уголки собственного сердца. Клянусь, если бы я не была замужем, я бы сделала первый шаг!
Эпилог.
Весной этого года я приехала в больницу, чтобы оформить декрет. Примирение с мужем было пламенным и страстным. Мы поняли, что уже достаточно пожили друг для друга и просто погрязли в собственном эгоизме. В результате, в конце сентября мне предстояло родить. Я принесла в отделение тортик и сок. Мы все вместе, теперь уже в собственной лаборатории, пили чай, как наша лаборантка Зина сказала:
- А твой Алешка женился.
- Какой Алешка? - недоуменно спросила я. Мы больше полугода не виделись, и его образ как-то растворился в памяти.
- Даун.
- Женился?
- Да. А еще они сделали в пробирке ребенка. Он же был почти нормальный - не все клетки генетически измененные. Так вот в пробирке из нормальных сперматозоидов сделали им двойню, и жена его родила. Очаровательные здоровые дети. Это все произошло через месяц после того, как вы расстались.
- Странная трактовка наших отношений.
- Да нас вообще-то не заботит, что у вас там было.
- Да ничего не было.
- Да ладно рассказывать. Он потом словно в воду ходил опущенный. А в его реанимации мамаша привезла своего ребенка. Ее муж погиб в автокатастрофе, а девочку доставили в тяжелейшем состоянии. Так вот у них такой роман начался бурный, они расписались быстро и очень удачно через две попытки она забеременела.
- Ну делаа! - проговорила я восхищенно.
Мы посидели еще немного и я пошла домой. Мне было радостно на душе, что и у него сложилось все удачно. Я радовалась за себя и за него, и все прохожие словно радовались вместе со мной.

http://www.rodim.ru/conference/index.php?s=141739a175327ea2a67d45fa23f02c75&showtopic=13781&st=30&p=1179968&#entry1179968