Тяжёлая жизнь. 45

РОДЫ.


Но вот и у Таи вскоре начались роды. Она ещё с вечера почувствовала что-то не ладное, потому что каждые полчаса стала бегать в туалет. Да и живот начало тянуть со слабыми намёками на схватки с довольно таки длинным интервалом между ними.

В эту ночь Тая не могла уснуть. Она просто не успевала засыпать в промежутках между посещениями туалета.

Валера к счастью был дома. Он сладко спал, не обращая внимания на частое вставание жены с кровати.

Помучавшись до трёх ночи, Тая принялась будить мужа.

-- Мне кажется, я рожаю! Проводи меня в роддом. -- пыталась объяснить она сонному Валере причину столь раннего его пробуждения.

Роддом был минутах в пяти ходьбы от их дома, поэтому Тая не особо волновалась, что не успеет дойти до него. Не переживал и Валера. Он гораздо больше беспокоился о том, что не выспится, провожая жену в роддом ночью.

-- Потерпи до утра. – заплетающимся языком, промямлил этот горе-муж. – Утром я заведу тебя в роддом по пути на работу.

После этих слов, не дожидаясь от неё ответа, он уткнулся носом в подушку и тут же захрапел. А Тая только горестно вздохнула и снова в миллионный раз поплелась в туалет. Ей эта ночь показалась бесконечной. Она так и не сомкнула глаз до самого утра. К утру схватки стали более частыми и более чувствительными.

-- Ну, всё! Рожаю! – уже без тени сомнения определила Тая и стала будить Валеру, которому была пора вставать на работу.

Он долго собирался, долго завтракал, долго бесцельно ходил из угла в угол по комнате, типа ища что-то важное, а Тае хотелось уже поскорее оказаться под наблюдением врачей. Она одновременно и боялась и радовалась предстоящему событию. Боялась самого процесса родов, так как, работая в роддоме, она наблюдала его многократно. А радовалась потому, что это долгое ожидание наконец-то подошло к логическому завершению. И это уже был не сон, это происходит вполне осознанно, наяву. Ещё чуть-чуть осталось потерпеть, и она возьмёт своего малыша на руки.

До роддома Валера с Таей шли, не слишком торопясь, останавливаясь по дороге пару раз, что бы переждать очередную схватку, и вскоре оказались перед дверью приёмного отделения.

-- Я боюсь! – еле слышно прошептала Тая, и попрощавшись с, торопящимся на работу, мужем, робко вошла в, гостеприимно распахнутые дежурной акушеркой, двери.

И вот попала Тая рожать в знакомый до боли коллектив, в котором она почти год отработала до беременности.

-- Раскрытие шейки на один палец. Процесс родов в самом начале. Долго ещё рожать придётся. – сказала, принимавшая Таю, врач-гинеколог.

-- Да я и так всю ночь мучилась. Схватки слабые были, но вот в туалет устала бегать. Не спала совсем. -- вздохнула Тая, не обрадовавшись тому, что до конца её мучений ещё далеко.

-- Надо было не ждать до утра, а прийти раньше, возможно уже и родила бы. – назидательно сообщила гинеколог, а Тая только плечами пожала, не в состоянии повернуть время вспять и настоять-таки чтобы Валера отвёл её в роддом ночью.

Проделав в приёмном покое все необходимые процедуры, её, наконец-то, отвели на второй этаж в родильное отделение, в предродовую палату с двумя пустующими кроватями. Тая легла на одну из них.

Вскоре пришла акушерка и сделала ей укол магнезии. О! Что это был за укол! Тае казалось, что в её ягодицу вонзили свои острые когти десятки котов и тащат в разные стороны, пытаясь порвать её на части.

-- Потерпи маленько! Я знаю, что это больно! – посочувствовала акушерка стонущей Тае, и тут же дала ей совет -- Ты не лежи в кровати постоянно, а походи по палате, так шейка быстрее раскрываться будет.

Акушерка вышла из палаты, а Тая встала, решив воспользоваться её советом. Она долго ходила из угла в угол в период схваток, которые становились, с каждым разом, всё болезненнее и болезненнее. Постоянно ходить Тая уставала и ложилась в кровать, но лежать ей было гораздо больнее, и она снова вставала и курсировала между окном и дверью в палату.

Время от времени к ней заходила врач и проводила осмотр, который казался ей самой настоящей пыткой. Не смотря на частые, интенсивные схватки, шейка матки, как открылась на три пальца, да так на этом уровне и застряла, хотя Тая, для лучшего её открытия, уже который час наматывала километры по палате. Схватки стали вызывать искрящийся фейерверк в её глазах, и она не знала, куда себя деть в эти моменты. Тая, тяжело дыша, в полусогнутом состоянии упиралась руками в подоконник и с тоской смотрела на залитую осенним солнышком больничную территорию.

-- Я не рожу наверно! Я умру! Я не вынесу больше эту дикую боль! – стонала она.

Ей действительно было очень больно. Ведь стенки её матки сокращались, пытаясь раскрыть шейку, а та на это никак не реагировала. Не открывалась, и всё тут.

Врач-гинеколог помогала Тае, как могла. Она заходила к ней в палату каждые полчаса, и во время нескольких схваток, вручную пальцами пыталась сама по не многу растягивать шейку матки. Во время этих манипуляций, боль у Таи становилась такая адская, что стыла кровь в жилах, а из глаз, вместе со слезами, сыпались уже не искры, а ослепляющие огненные молнии. Но эти жуткие пытки не прошли даром для неё. Благодаря им и проколотому плодному пузырю, шейка матки медленно, но верно открывалась.

Время уже близилось к вечеру, когда Тая почувствовала первые потуги, и она закричала, призывая к себе врача. Та пришла, провела осмотр и отрицательно покачала головой.

-- Рано тебе ещё рожать. – сказала она. -- Шейка у тебя только на шесть пальцев открыта. Надо ещё четыре. Если будешь сейчас тужиться, она оторвётся от матки. Так что потуги сдерживай, пока шейка совсем не откроется.

Сделав это страшное предупреждение, врач вышла из палаты, оставив Таю саму решать сложную проблему по сдерживанию потуг. И та, перепуганная до умопомрачения, глубоким и частым дыханием, доводящим до сильного головокружения и потемнения в глазах, старалась ослабить острое желание тужиться.

Тая продержалась час, и с каждым разом это ей давалось всё труднее. Когда она почувствовала, что уже больше не может сдерживаться, и что плевать ей даже на угрозу отрыва шейки от матки, она громко закричала, что рожает.

Пришла врач.

-- Ну и что кричим? – задала она, более чем странный в данной ситуации, вопрос.

-- Я не могу больше! Я уже не в силах потуги сдерживать! —задыхаясь, простонала Тая.

Врач снова осмотрела её.

-- Ну что ж? Раз не можешь терпеть, давай, тужься! – разрешила она. – А я постараюсь в этот момент шейку с головки ребёнка вручную снять.

С каким же наслаждением Тая, после долгого и мучительного сдерживания, сильно напряглась в непреодолимом желании тужиться, и на пике этого сомнительного наслаждения, она вдруг почувствовала резкую боль там, где была рука врача.

-- Ну вот! Как я и ожидала, шейка у нас порвалась! – спокойным голосом сказала врач и скомандовала. – Давай-ка в родзал быстренько. Только не садись на попу. Головка ребёнка уже в родовых путях.

Не помня себя от тревоги и страха за малыша, Тая кое-как встала, вышла из палаты и поплелась по бесконечно длинному больничному коридору, аж в самый его конец, где находился родзал, со стоящим посреди комнаты, родильным столом.

Стол был высокий, и Тая, испытывая определённые трудности, боясь, что из неё может выпасть прямо на пол её малыш, кое-как всё же вскарабкалась на него. Прямо перед ней открывался вид на другой стол, стоящий неподалёку. Туда обычно кладут новорождённых сразу после родов, и производят их осмотр и обработку. Возле него уже копошилась акушерка, раскладывая в знакомом Тае порядке одеяльце и пелёночки, готовясь к рождению её малыша, а той даже не верилось, что всё это вскоре может им пригодиться.

Оказавшись на родильном столе, Тая надеялась, что это все скоро закончится, осталось совсем немного потерпеть, и будет легче… Как же она ошибалась! Мучения достаточно долго продолжились и там. Вот уже полчаса, не смотря на сильные потуги, ребёнок ни как не желал продвигаться по родовым путям.

Около Таи постепенно собрались все её бывшие коллеги, работавшие в ту смену, начиная от заведующей отделением Дарьи Ивановны и заканчивая санитарками. Наступил вечер. У некоторых из них рабочая смена уже закончилась, но они не желали уходить домой, не дождавшись финала Таиных родов.

Такое внимание к её персоне, чрезвычайно раздражало Таю, но не могла же она прогнать всех любопытствующих. Им был интересен процесс родов у бывшей коллеги. Каждый ей что-то советовал, а кто-то и откровенно ругал.

-- Ты у нас целый год отработала, а рожать не научилась! – на полном серьёзе отчитывала её Дарья Ивановна.

-- Ты уже ребёнка совсем замучила! Вот родишь мёртвого! – вторила ей дежурная акушерка, которая помогала вести роды у Таи.

Такие разговоры не помогали, а только пугали Таю, заставляя тратить драгоценные силы на этот страх. Молча (хотя, какое там молча) она продолжала рожать. В результате, после долгих мук, серьёзного разрыва шейки матки и насильственного выдавливания ребёнка (Тае на живот всем своим не хилым весом навалилась Дарья Ивановна), на свет появилась долгожданная доченька, которая, громким криком, возвестила миру о своём рождении.

Не дав Тае даже опомниться, сразу после рождения последа врачи целый час штопали её, почти на живую, но она мужественно терпела уже ставшую привычной, боль, наивно полагая, что это последний сильно болезненный этап её родов. А рядом, за стеклянной перегородкой лежала и, время от времени, попискивала, уже обработанная акушеркой и завёрнутая в больничное одеяльце, её крохотная новорождённая дочурка. Эти попискивания казались Тае сладчайшими звуками во всей вселенной. Потом малышку унесли в детское отделение. Пронося её мимо Таи, акушерка показала дочурку новоиспечённой мамочке.

-- Красавица какая! –с восторгом воскликнула Тая, разглядывая крошечное красное личико малышки. Ужасная боль от схваток и зашивания разрывов осталась позади, и сейчас её охватила волна нового, неизведанного доселе, счастья.




ПЕРВЫЕ ТРУДНОСТИ.


После родов Тая восстанавливалась очень медленно. Она еле могла вставать и ходить, преодолевая боль из-за сильного, размером с голову ребёнка, отёка, возникшего после всех экзекуций в её многострадальном причинном месте.

Её новорождённая малышка, как и другие малыши, находилась в детском отделении, в тех самых палатах, с которых Тая начинала здесь свой трудовой путь. Мама с доченькой привыкали друг к другу пока только в процессе кормления.

Грудь малышка научилась брать хорошо, но пососав немного, быстро уставала и крепко засыпала. Как только Тая не пыталась её разбудить, и за носик тормошила и за щёчки, дочка не просыпалась, но, когда её забирали от мамочки, чтобы унести в детское отделение, она просыпалась и принималась орать от голода, чуть ли не до следующего кормления.

Детские медсёстры жаловались Тае на неё.

-- Вот горлопанка-то какая, твоя дочка! – говорили они. – Ох и намучаешься же ты с ней!

Тая пропускала эти нелестные прогнозы мимо ушей, её на данный момент волновали совсем другие проблемы – у неё пришло молоко. Вроде это должно было бы радовать молодую мамочку, но… Молоко пришло резко в сопровождении очень высокой температуры. Тая почувствовала сильнейший озноб, который появился у неё во время тихого часа, по окончании которого, медсестра стала разносить по палатам градусники. Тая поставила градусник подмышку и меньше, чем через минуту вытащила, решив глянуть на его показания. То, что она увидела, повергло её в шок. Ртуть своим кончиком остановилась возле деления сорок один и шесть. Груди у Таи были переполнены молоком и доведены до железобетонной твёрдости. К тому же они были горячими и сильно болели.

Весь остаток дня врачи суетились возле Таи, пытаясь сбить высокую температуру, а её саму заставляли беспрерывно массировать груди, чтобы устранить застой молока в них и сделать менее горячими. Совместными усилиями они достигли-таки успехов, доведя температурный показатель до тридцати семи градусов. Тае стало немного легче, но это было только началом трудностей, связанных у неё с грудным кормлением.

Молоко в обильном количестве постоянно вытекало из Таиных переполненных грудей. Липкие реки заливали её живот, рубашку, халат и всё постельное бельё, а на сосках появились глубокие болезненные трещины. И снова Тае пришлось терпеть мучительную боль, теперь уже связанную с кормлением дочки.

А за стенами роддома шла своя жизнь. Там, под окнами слышались крики новоявленных папаш, подзывающих своих жён к окнам. В родильное отделение, вход родственникам был строго запрещён. От них принимались лишь передачи для мамочек, а общение проходило через наглухо закрытые окна, путём усиленной жестикуляции руками.

Валера редко наведывался к роддому.

-- Ничего. Всё равно, поговорить толком не удаётся. Только знаками через закрытое окно. Успеем дома наговориться. – пыталась оправдать сие поведение мужа Тая.

Зато Шурочка прибегала к роддому по нескольку раз в день и приносила дочке то яблочки, то пироженки к чаю и просила показать ей внучку в окошко. Свекровь Антонина тоже пришла пару раз, и тоже фруктов принесла.

Основную часть времени Тая лежала на продавленной чуть ли не до пола, пружинной кровати, одетая в неудобную, застиранную до дыр казённую одежду. Из белья разрешена была только ситцевая рубаха, поверх которой для выхода из палаты одевался фланелевый халат. И всё. Лифчики и трусы, которые значительно облегчили бы жизнь мамочек в роддоме, были строго под запретом.

Тая, было дело, отважилась попросить Шурочку чтобы та принесла ей из дома недостающие предметы гардероба, но все сумки с передачами от родственников медсёстры строго досматривали, на выявление вредных для мамочек и новорождённых деток продуктов. Увидели они в Шурочкиной сумке и, принесённые для Таи, две пары трусов и лифчиков. Ох и нагоняй же устроили врачи и Шурочке и Тае за это.

Тая воспринимала своё присутствие в роддоме, как заключение в тюрьме, где многое для мамочек было под запретом. Даже малышку свою она не могла видеть, когда ей хотелось. На это было отведено специальное время. По полчаса в каждое кормление и не больше. Выходило всего три часа в сутки.

Как же хотелось Тае поскорее оказаться дома, чтобы окунуться в привычную атмосферу и не расставаться с дочкой от кормления до кормления.
Работая здесь, она даже не задавалась вопросом об удобстве только что родивших женщин. И не мудрено. Она ведь занималась их малышами. Только, испытав все эти неудобства на собственной шкуре, она поняла, как тяжело здесь находиться родившим женщинам.

Деткам возможно тоже приходилось не сладко. Основную часть времени они лежали в детских палатах. Их разлучили с самыми близкими им людьми – мамами. Но они не могли пожаловаться на это. Они умели только плакать, а медсёстры не обращали на их плач никакого внимания. Ори хоть до пупочной грыжи, они лишний раз к деткам не подойдут, потому что заняты другой неотложной работой.




НОВЫЕ УЖЕ ДОМАШНИЕ ТРУДНОСТИ.


Наступил долгожданный день выписки. Вся Таина палата радостно готовилась отправиться домой. Выписка начиналась с одиннадцати утра, после обхода врача. Врач давала мамочкам последние рекомендации и наставления. Акушерка, время от времени заглядывала в палату и вызывала очередную счастливицу, за которой уже пришли родные.

Тая очень ждала, что Валера вот-вот придёт, за ней и дочкой, чтобы забрать их из роддома, но вышло совсем не так. Он, как и обещал, накануне выписки, в дальний рейс не уехал, поэтому Таю повергло в шок то, что встречать её пришли обе новоявленные бабушки Шурочка и Антонина, а Валеры с ними не было. Как оказалось он всё же уехал в этот день, и даже не куда-то далеко в срочный рейс, а в Новгород, который был в полутора часах езды от Старой Руссы, куда он мог бы отложить поездку на какой-то час- полтора, пока встретит жену с ребёнком из роддома и отведёт домой. Событие это важное, и в Сельхозтехнике все вполне поняли бы и одобрили такую отсрочку. Но Валера сам не посчитал это нужным для себя.

Горький ком обиды подступил к Таиному горлу, из-за такого наплевательского отношения мужа к ней и к их новорождённой дочурке. За дочку ей даже было гораздо обиднее, чем за себя. Ладно. Она, как жена, чем-то не устраивала мужа, но только что родившаяся малышка- то в чём провинилась? Разве тем, что родилась? Так и в этом она не виновата. Лично сама она не просилась на этот свет.

Тая чувствовала себя не в своей тарелке, когда медсестра вышла вместе с ней из комнаты для выписки, неся красивый кружевной свёрточек, перевязанный розовой ленточкой, и стала искать глазами счастливого папашу, чтобы вручить ему эту драгоценную ношу, а вместо него, к свёрточку протянулись руки сразу обеих бабушек. Счастливого папаши не было.

Весь Таин бывший рабочий коллектив, да и присутствующие в роддомовском фойе люди, косо смотрели на неё. Типа, что это она, без мужа родила, что ли? В советские времена такое ещё осуждалось обществом, поэтому Тая и чувствовала себя не в своей тарелке от косых взглядов и перешёптываний, особенно среди бывших коллег. Она не знала, куда прятать глаза от позора и обиды, и чувствовать при этом, что ни она, ни её дочка, совсем оказались не нужными Валере, что он посчитал совсем незначительную поездку в Новгород важнее этого счастливого, для нормальных мужей, события.

Так со слезами на глазах и горьким комом обиды в горле, Тая шла домой в сопровождении матери и свекрови. Антонина гордо несла внучку. Из-под кружевного уголка, прикрывающего личико ребёнка, слышалось слабое попискивание, будто и малышка понимала, что происходит что-то не то с нею и её мамочкой.

Дома Тая положила малышку в кроватку, предварительно освободив её из тёплого одеяльца. Дочурка в лёгких пелёночках оказалась такой трогательно-крошечной. Тая не могла налюбоваться ею.

Валера явился домой часа через два. Он, как ни в чём не бывало, разделся и, не заглянув даже в комнату, где лежала в кроватке его новорождённая дочка, сразу пошёл на кухню, чтобы подкрепиться после рейса. Тая сама подошла к мужу.

-- Ты почему не встретил нас из роддома? Ведь ты же обещал! Мне так стыдно было перед всеми! -- стала высказывать она претензии ему, но с того, как с гуся вода.

-- Ну тебя же встретили! Что ты ноешь-то? Я не пойму! – только и нашёл, что сказать, Валера, обиженной жене.

Он даже не извинился перед Таей, а просто с недоумением пожал плечами, типа не понимая, что такого страшного он совершил. Он даже и дочкой-то не очень заинтересовался. Так. Подошёл, глянул в кроватку и тут же отошёл. Ни умиления, ни радости на лице Валеры Тая не заметила. Это был просто равнодушный взгляд, брошенный, как на что-то малозначительное в его жизни. Тае следовало бы крепко задуматься над таким неподобающим поведением мужа и отца в лице Валеры, но она, хоть и была очень огорчена и обижена происходящим, решила в очередной раз смириться.

Родители Валеры тоже не особо интересовались внучкой. Разве что свекровь иногда наведывалась в гости, а свёкор и взглянуть даже не захотел на малышку, не смотря на то, что жил в десяти минутах ходьбы от неё.

-- А чего на неё смотреть-то? – искренне удивлялся он. – Вырастет, сама придёт. Вот тогда и увижу.

То ли плакать, толи смеяться после этих слов свёкра Тая не знала.

Однако, не смотря на такое игнорирование нового члена их семьи, Антонина вместе с Валерой приняли активное участие в выборе имени для малышки.

-- Давай, назовём её Людочкой! – предложила Антонина сыну, ни разу не обращая внимания на побледневшее Таино лицо, лишь только она услышала это имечко.

-- Ну а что? Можно! – дал согласие Валера. – Мне нравится!

-- Да, ни за что!!! -- тут же крикнула Тая. – Я не дам назвать ребёнка этим именем!!!

Антонина с Валерой посмотрели на неё, как на ненормальную, однако спорить с ней не стали. В результате долгих обсуждений, согласий и разногласий малышку решили назвать Ланой, в честь какой-то там Валериной одноклассницы, по которой он вздыхал, будучи в старших классах.

Тае было уже всё равно, в чью там честь Валера называет дочку, потому что это было одно из наиболее приемлемых имён, которые предлагались им и его мамашей. А то, что Тая хотела назвать дочку именем Лика, никто даже всерьёз не воспринял.

-- Не наше это имя! Не русское! – было дано всеми родными чёткое несогласие с этим вариантом.

-- Когда я учился в школе, нам как-то на уроке сказали у кого из нас русские имена, а у кого иностранные. Представляешь, как расстраивались те, у кого имена оказались иностранными и как гордились те у кого имена русские. -- привёл Валера, как ему думалось, убедительный аргумент против имени Лика.

-- А я бы не расстроилась, если бы моё имя было Лика. Пусть оно и иностранное, зато красивое. Это куда как лучше, чем иметь русское имя, допустим, Фёкла. Вот жуть-то, а не имя! – высказала Тая свою точку зрения, однако не стала спорить с родными по поводу не называть малышку Ликой, а назвать Ланой. Лана, так Лана. Пусть будет так.

Как и предсказывали медсёстры в роддоме, Лана оказалась очень беспокойным ребёнком. Тая списывала это на то нервное состояние, в котором она пребывала в течение почти всей беременности, из-за постоянных ссор Шурочки с Валерой. Мама с мужем ругались, а плоды теперь приходится пожинать Тае.

Малышка никак не хотела спать в кроватке, а только на руках. Причём её надо было носить по комнате, покачивая, а не сидеть с ней на диване. Стоило Тае присесть после долгой ходьбы, как уже вроде бы уснувшая малышка, сразу открывала глазки и одновременно ротик, из которого тут же раздавался громкий рёв. Тая снова вставала с дивана и ходила, ходила с Ланочкой на руках. Под постоянное «УААА – УАААА!!!», нарезала она день за днём километры по своей комнате на, гудящих о усталости, ногах.

Лана больше кричала, чем молчала, и уж если засыпала, да ещё и если можно было её в этот момент удачно положить в кроватку, не разбудив при этом, счастью Таиному не было предела.

В это свободное время, длящееся от десяти минут до часа (это уж как повезёт), сильно уставшая мамочка даже присесть не могла. Дел было много: и готовить, и стирать, и убирать, но Тая бросалась сразу стирать, так как чистое детское бельишко, не смотря на большой его запас, быстро заканчивалось.

Перестирать предстояло кучу пелёнок, распашонок, подгузников вручную из-за отсутствия стиральной машинки. Не автомата. Нет. Про такие машинки тогда ещё и не слышали. Не было даже обычной стиральной машинки, типа, «Малютки». Деньги были, что бы её купить, но машинок в продаже не было. Зато была большая очередь на их приобретение, когда забросят-таки раз в полгода небольшую их партию в магазин. Поэтому Тая стирала вручную до образования кровавых мозолей на руках, попутно ненавидя все звуки, доносящиеся с улицы, с подъезда и от соседей, которые могли помешать закончить стирку, разбудив Лану.

Да и процесс кормления Ланочки лёгким не был. Молока у Таи было много. Даже чересчур много. Оно не держалось в грудях, а постоянными потоками вытекало из них, заливая всю её одежду. Со второго размера, Таины груди выросли до шестого, и ей пришлось позаимствовать Шурочкины бюстгальтеры, потому что только они были теперь ей впору. К тому же ей приходилось прикладывать к грудям, сложенную в несколько слоёв пелёнку, чтобы льющееся молоко впитывалось в неё, а не растекалось по животу липкими потоками. Правда, эти пелёнки не спасали Таю во время прогулок с дочкой на улице. Каким бы толстым слоем не наложила она их на груди, после двухчасового пребывания на прогулке, у неё оказывались промокшими как пелёнки, так и вся одежда спереди, вплоть до трусов.

Не смотря на постоянное вытекание молока из грудей, они по-прежнему были каменными на ощупь. Чтобы дать ребёнку грудь, нужно было до болезненных судорог в пальцах не менее получаса массировать и разминать её и почти наполовину сцеживать. Вся эта подготовка к кормлению занимала около получаса под голодные вопли ребёнка, но Лана всё равно не могла нормально сосать грудь , потому что молоко сильными, упругими струями начинало бить ей в ротик, заставляя малышку захлёбываться.

Эти мучения привели к тому, что Тая проигнорировала Шурочкины убеждения, что ребёнка нужно как можно дольше кормить грудью, чтобы не испытывать мороки с варкой всяких молочных смесей (в ту пору не было таких удобных смесей, которые просто разводились водой), и предпочла пятиминутную «мороку со смесями», получасовой подготовке грудей к кормлению, сопровождаемой голодным Ланиным ором.

Шурочка, наблюдая за дочкиными мучениями, смирилась с переходом на искусственное вскармливание внучки и посоветовала Тае туго перетягивать, разбухшие от неиспользуемого молока, груди шерстяным платком.

Сколько же болезненных мук пришлось перенести молодой и неопытной мамочке, прежде чем молоко в её грудях перегорело. Недели две длился этот кромешный ад, но наконец-то всё вошло в норму. Теперь процесс кормления Ланы трудностей не вызывал, что явилось большим облегчением.

Шурочка ощутимо помогала Тае, в это трудное для неё время. Когда она была дома, то брала внучку на руки и носила её по комнате, или вывозила в колясочке на улицу, освобождая дочке время для домашних дел. Но такое было, только, когда Валера отсутствовал, будучи в очередном рейсе. Когда же он приезжал домой, Шурочка, во избежание скандалов с зятем, снова уходила к Аннушке, оставляя дочку без своей, такой необходимой теперь помощи.

А от Валеры, Тая помощи уже не ждала. И если раньше она скучала в его отсутствие, то после рождения Ланы ей было гораздо лучше, когда Валеры дома не было. Помощи от него никакой, добавлялась только лишняя нагрузка и нервотрёпка.

Валера требовал к себе внимания ничуть не меньше, чем, постоянно орущая, дочка. Он привозил из рейса кучу грязной одежды, которую Тае нужно было успеть перестирать, и без того уже стёртыми и потерявшими нормальный вид руками и перегладить к следующему рейсу, который мог состояться уже через пару дней.

К тому же, кроме неотложной стирки, неотложной становилась и готовка еды. И приготовить нужно было не что-то там по быстрому, как Тая обычно делала себе для перекуса в Валерино отсутствие, а что-то вкусное, мясное, что требует длительного процесса готовки. А у Таи на это, как раз, катастрофически не хватало ни сил, ни времени. Она могла бы, будь Валера хорошим отцом и мужем, подождать его прихода с работы и, вручив ему Ланочку, приготовить что-нибудь для них обоих не менее вкусное, но более быстрое в приготовлении, а потом сесть вместе за стол и спокойно покушать, как нормальная семья, имеющая младенца. Но Ланочку Валера на руки брать не желал -- готовь, типа, жёнушка как хочешь, не смотря на, заходящуюся в плаче, дочку.

-- Я устал! – отмахивался он от Ланы. – Ты-то дома сидишь, не работаешь! Вот и справляйся! Сама ребёнка хотела! Что, наелась уже? Давай тогда её в детдом отдадим!

Валера говорил такие страшные для Таи слова с, даже не завуалированной, издёвкой в голосе, стараясь как можно больнее уколоть её этим, как бы мстя ей за то, что, с появлением дочери, она стала уделять ему гораздо меньше внимания и заботы. Он считал, что Тая должна была постоянно вертеться около него, угождая ему во всём, как это было до рождения Ланы.

А то, как же? Он же добытчик, деньги для семьи зарабатывает. А Тая что? Дома сидит и дочку растит. Причём не нужную для Валеры дочку. Уделяет ей слишком много, по его понятиям, внимания. Его никогда не трогал плач Ланы, а как раз наоборот, выводил из себя, что неизменно приводило к скандалу.

-- Я зачем приехал домой? Что бы эти вопли слушать? Я спать хочу! Успокой её немедленно! – орал он громче малышки, укоряя Таю в неумении унять ребёнка, как- будто это можно было сделать с помощью выключателя. Щёлк и готово. Спит ребёнок.

Доводы Таи, что если он успокоится и перестанет орать, то она попытается унять Лану, а если будет продолжать орать, то она не сможет этого сделать, не воспринимались Валерой. Вернее воспринимались, с точностью до наоборот. Он начинал орать ещё громче, проклиная всех и вся, вскакивал и ходил, весь на нервах, по квартире и хлопал дверями так, что падала, висящая на стене картина. Ребёнок, конечно же, пугался и начинал орать ещё громче.

Так было в каждый Валерин приезд и уже порядком надоело Тае. Периоды отдыха без него, которые стали гораздо чаще и продолжительнее, чем с ним, как бы уравновешивали общую картину, не давали повода думать о разводе, которого Тая не хотела и боялась, не смотря на сложившиеся ненормальные семейные отношения. Она, всё ещё, как наивная девочка, надеялась и ждала, что Валера поймёт что неправ и когда-нибудь исправится.

Начало https://www.stranamam.ru/post/14937081/

Продолжение https://www.stranamam.ru/post/14942976/