Честно о жизни и любви : Юлия Бештень

Хорошо помню, как поняла: этот человек — мой будущий муж. Второй раз его видела. Откуда такая уверенность? А потом все эти приключения с нашей свадьбой, долгая разлука почти сразу после нее, все эти переезды и переводы... И сейчас я понимаю: то чувство любви, которое нас объединило, было начатком, авансом, доверием Бога к нам и нас друг к другу. Пролистывая в памяти наши восемнадцать лет вместе, я понимаю, в каких ситуациях мы реально проходили проверку и очень рисковали, потому что другие семьи вокруг рушились.

Это были переломные, кризисные моменты нашей жизни, из которых мы, с Божией помощью, вышли обновленными и еще больше ценящими друг друга. Любовь растет подобно тому, как растет ребенок. Она развивается и трансформируется. Она меняет и учит нас. Но мы всегда знали, что Бог нам дал друг друга, а потому мы все преодолеем, ведь наш союз — в Его воле. Не уснуть в обиде, простить, наступить на свою гордость, оставлять себя на потом и получать в ответ колоссальную отдачу, не высчитывать, кто прав, обнимать всегда и везде, каждый день наполнять заботой, лаской, проживая его как первый после свадьбы и как последний в жизни... Ценить друг друга и беречь. Переживать его боль как свою. Видеть в детях благословение и продолжение этой любви. Тогда действительно, как кто-то сказал, перестаешь понимать, где заканчиваешься ты и где начинается твоя половинка... Просто это уже не двое, но одна плоть.
* * *

У нас с батюшкой очень деликатные родители. Его мама приняла меня сразу, без сомнений. Мой папа сказал, что увидел в моем избраннике стержень, и это было его благословением. Моя мама боялась: «Ты выходишь замуж за Церковь». Но решение было принято, оно не обсуждалось. Потом мама поняла, какое это счастье. Потому что через некоторое время она переехала к нам и прожила в нашем доме девять лет. Это были непростые и важные девять лет. Я не буду скрывать: жить под одной крышей с мамой было совсем нелегко. Иногда было невыносимо. Одна кухня чего стоит! Но и доброго было много. Где-то смириться, где-то потерпеть, а где-то говорить, чтобы предупредить о своем. Ведь мама моя раньше была совсем не церковным человеком, и это не могло не отразиться на ее взглядах. А у нас они — другие! И на жизнь, и на воспитание, и на веру. Но сама мама очень старалась. Мне пришлось сразу поставить жесткие рамки: «Мы — единый организм. Спорить с нами при детях нельзя. Мужа обсуждать нельзя. Он прекрасный, и я его люблю. Даже если что-то не нравится, мы сами с этим разбираемся». Слава Богу, мы справились. Нельзя допускать, чтобы родители вмешивались в жизнь своих детей. «Оставит человек отца и матерь свою и прилепится к жене своей, и будут два в плоть едину. И что Бог сочетал, того человек да не разрушает» (из чина Венчания). Об этом нужно помнить как детям, так и родителям. Даже если очень хочется с этим поспорить.
* * *

Почему одни матушки следуют за своим мужем на любой приход, а другие остаются на одном месте? Вопрос сложный, тема болезненная. Я напишу про свой опыт, ни в коем случае никого не осуждая и не призывая поступать так же, потому что каждая семья решает такие вопросы сама. Единственное — это нужно сделать на берегу, до ЗАГСа, потому что от переводов не застрахован никто.
Перед тем как дать благословение на брак, владыка Александр (Тимофеев, +2003) и мама моего жениха задали мне один и тот же вопрос: поеду ли я за своим мужем в деревню. Утвердительного ответа было достаточно для благословения. Почему? Они оба видели и знали, как часто разделение семьи приносит тяжелые страдания всем. Ведь семья священника находится на передовой и одновременно является его тылом. Да, есть много семей, где ради детей матушка остается на одном месте, а батюшка приезжает к ним на выходных. Но большинство живут вместе. И мы тоже. Почему? Все просто. Мы так ценим наши отношения, что нам сложно расстаться даже на сутки. Невыносимо. А дети счастливы быть в семье. Ну, где наши сыновья научатся мужским качествам своего отца, если его не будет рядом? Где наши дочери научатся заботе, увидят пример послушания мужу, выходу из споров и семейных трений, если не увидят пример мамы? Да, есть дальнобойщики, моряки... Но мы-то можем следовать за батюшкой? Да. С учебой, конечно, сложно. Но мы в нашей семье считаем, что если Господь ставит нас в такие условия, значит, именно они спасительны для нас и наших детей. Никакое образование не заменит им тепла семьи и потребности в ежедневном благословении отца, совместной трапезы, молитвы, объятий. Это наш выбор.
Восемнадцать лет назад, через несколько месяцев после свадьбы, я была вынуждена остаться в Саратове, а батюшка жил на приходе за 200 км. Я тяжело переносила первую беременность. Ехать было опасно. Почти год мы обрывали телефоны, я плакала без конца. И однажды спросила, почему он ходит домой только ночевать. Ответ меня убил. «Потому что там меня никто не ждет». Больше я этого не допущу.
* * *

Несколько знакомых священников получили указы о переводе. Он переживает. Она лишена духовного утешения. Священники ищут скрытый подтекст: «За что?». Или подозревают других в подсиживании, клевете, обмане. Это ошибка. Архиерей управляет епархией с Божьего благословения, и власть его — от Бога. Это не наш уровень ответственности. Да, наша семья тоже напереезжала достаточно. Много. Два перевода были очень болезненными. Но прошло время, ушли эмоции, и мы научились не спрашивать Бога «за что», спрашивать «для чего?» и искать смыслы. И находили, и находим до сих пор. Когда мать лечит заболевшего ребенка, то видит цель и добивается ее, несмотря на слезы ребенка. Так и Господь. Я глубоко убеждена, что ни один перевод священника не бывает бессмысленным. Значит, настало время что-то менять, выходить из зоны комфорта, осваивать другие пути. Это тоже приносит пользу. Если человек, конечно, хочет ее увидеть. И вспоминаются мне слова преподобного Паисия Святогорца: «Я бы сошел с ума от несправедливости этого мира, если бы не знал, что последнее слово останется за Господом Богом».
* * *

Я уже как-то писала о нашем семейном правиле «не проходите мимо». Суть его в том, чтобы за день обязательно находить возможность обнять близкого. Мы можем много трудиться ради семьи и прихода, преодолевать различные сложности и проблемы, но если несколько дней подряд мы забываем друг друга обнять, силы кончаются. Нет, это не каприз. Это потребность каждого человека, просто кто-то ее игнорирует, скрывает или даже не осознает, а без ласки становится колючим или несчастным. Наверное, поэтому наши дети, как и мы, очень ценят ласку. Просыпаясь утром, мы стараемся по возможности найти время, хотя бы 5-10 минут, подержать детей на руках, гладить их и целовать. Ведь нам всем, взрослым и детям, каждый день предстоит решать множество дел. И если мы нашли время для объятий, то мы потом найдем силы и на решение этих задач. И в течение дня мы стараемся при любой возможности приласкать друг друга. Подходит ли ко мне Леша или Таечка с каким-то вопросом, я, отвечая, всегда стараюсь гладить их по спинке или волосам. Занимается ли своими делами батюшка или моет посуду (что не редкость), я обязательно подойду и обниму его со спины. Без слов или со словами благодарности и любви. Анюта тоже очень нуждается в тепле и ласке, как без нее? Также и перед сном нельзя просто сказать: «Спокойной ночи, Ангела-хранителя», но обязательно побыть в объятиях каждого из членов семьи. А потом на эти небольшие моменты ласки происходит многократная отдача. И получается, что возвращается нам гораздо больше, чем вложено. Просто нужно не откладывать эти моменты на потом, а видеть их. Время — вещь слишком ценная. Вот оно — не возвращается.
* * *

Несколько дней дома была повышенная шумность и сложноуправляемость. Устали мы. Да и мои 33 недели беременности сил не прибавляют. Сегодня служба, мы с трудом встали, времени мало, а нужно собираться. Дети никак не могут проснуться, капризничают. Это усугубляет ситуацию. Молчу, молюсь, прошу помощи. Собрались, пришли. Я подошла к исповеди, а малыши рядом. Не убежали в притвор, как бывает часто. Стою у аналоя. Таечка обнимает меня за ноги, Леша обнимает ее. Мы втроем — у креста и Евангелия, им нравится таинственность момента. Стоим в очереди ко Причастию — они обнимают друг друга. После службы — радость праздника. Потом батюшка отвозит меня в поликлинику, обещает забрать на машине. Я освобождаюсь, звоню ему — не берет трубку. Помысел слева: «Отдыхает и забыл про тебя». Помысел справа: «Укладывает детей и не может ответить». Иду пешком. С полпути меня подвозит сын нашей прихожанки. Звонок: «Прости, я укладывал детей, не мог взять трубку». Помысел слева: «Скажи, как тебе тяжело и обидно». Отвечаю: «Все хорошо, меня Роман подвезет». Дома. Идем отдыхать вместе. Спим. Просыпаюсь, когда начинает темнеть. Батюшка уже приготовил ужин, Анюта занимала Таечку. Как же хорошо! Я могла все испортить. Слава Богу, удержалась.
* * *

Вы мне пишете. Я отвечаю. И уже складывается ясное понимание, кто меня читает. Не в смысле возраста и состава семьи, а в смысле проблем, которые мы с вами решаем сообща. Я сделала для себя вывод, что две самые большие наши проблемы — это непонимание с супругом / супругой / родными и взаимоотношения с детьми. Женщины, которые мне пишут, часто страдают от непонимания близких, особенно мужа, либо, сами того не понимая, являются причиной этой проблемы. Одним из нас нужно научиться просить о помощи, не пытаясь тащить лямку самостоятельно. Другим — наоборот, вовремя замолчать, не превращаясь в «Яжеговорилу» и «Ялучшезналу». Многим из нас не мешает вспомнить: женщина — это прекрасный пол. Жена — тыл мужа, его радость и утешение, его поддержка и вдохновение. Да, сильная, но слабость иногда нужнее. Да, умная, но мудрость важнее. Да, словарный запас большой, но больше вредит... Дорогие мои, как часто мы сами все портим, не умея вовремя замолчать или, наоборот, ласково попросить о помощи. Или, что еще хуже, позволяем вытирать об себя ноги, учить нас жить, выслушиваем упреки родных и советы, которых не просили. Иногда мы не умеем вовремя остановиться. Если не стараться сохранить мир в семье с самого начала, то иногда бывает слишком поздно восстанавливать отношения. Зачем же это допускать? Как говорится, легче предотвратить болезнь, чем ее лечить. Уверена, что изначально у многих из вас были прекрасные супруги, но потом из-за обидных ошибок многое пошло под откос. И тем не менее сдаваться нельзя. Семья — это царский путь ко спасению. Да, это крест, а как без креста? Без него никак, если мы, конечно, хотим быть с Богом сами и привести к Нему своих детей. Не знаем, как поступить? Будем просить Бога вразумить. Так и говорить: «Господи, научи меня Сам. Я не знаю, как все исправить. Что мне делать, как мне поступать? Господи, чего Ты от меня ждешь?». Точно говорю, ответ придет очень скоро. Мудрости нам всем. И любви.
* * *

Мы очень хотим вырастить счастливых детей. Чтобы они были всегда такими же близкими, как сейчас. Чтобы через года и десятилетия они находили настоящую поддержку среди братьев и сестер. Чтобы они никогда не слышали от родных слов «ты сам виноват», а только «мы с тобой, что бы ни произошло». Мы хотим, чтобы в этом мире они стали друг для друга самыми близкими друзьями, чтобы никогда не чувствовали себя одинокими и никому не нужными. Мы хотим, чтобы они сохранили в своей памяти и перенесли во взрослую жизнь знание о том, что их по-настоящему любят. Не каждому это дано, как не каждому дано счастье иметь столько братишек и сестричек. Пусть наша родительская любовь, которая далека от совершенства, все же станет для них опорой в будущем. Мы хотим дать им корни и крылья. Пусть они всегда помнят, что есть место на земле, где их всегда любят и ждут. Пусть они возьмут с нас только добрый пример, хотя он и не всегда есть... Пусть в сердце их живет вера и любовь. Пусть они, наши дети, просто будут счастливы. Тогда и мы будем спокойны. Пусть.
* * *

В моей голове сегодня перекликаются два жития. Одно — преподобной Марии Египетской, чью память мы чтим в это воскресенье, другое — блаженной Моники, матери блаженного Августина. Мария ушла из дома в 12 лет и предалась разврату. Сама она потом с великим раскаянием говорила об этом и, не щадя себя, всю жизнь вымаливала прощение. Да, она не просто пожалела о случившемся, но всю свою жизнь изменила. И так угодила Богу, настолько велико было ее покаяние, что мы Великим постом призваны учиться у нее... Блаженная Моника была христианкой. Ее муж был жестоким и свирепым язычником. Моника воспитала своего сына Августина в любви к Истинному Богу. Но, уехав далеко от дома, он забыл о Боге и впал в тяжкие грехи. Моника разбивала в кровь колени, моля Господа о вразумлении сына. «Не может погибнуть сын стольких слез»,— сказал ей епископ, которого она в слезах просила молиться за Августина. И она его вымолила. Да так, что и он стал великим учителем Церкви, и сама она стяжала святость. А свирепый муж Моники на смертном одре раскаялся в своей безбожной жизни и принял Святое Крещение. Почему я думаю об этом? Потому что современные люди так же утопают в блуде и прочих грехах. Многие пришли к Богу после падений юности и раскаялись в прежней жизни. А оттого надеются, что дети не повторят их ошибок, а еще — не возьмут за пример поведение безбожных родных. И конечно, все мы особо переживаем за своих повзрослевших детей, молясь о том, чтобы Господь не допустил их падения и сохранил в целомудрии. Вот нам всем пример: святые Мария Египетская, блаженные Августин и Моника. Я, как и все верующие родители, хочу надеяться на то, что на Страшном Суде Христовом смогу стоять рядом со своими детьми. И смогу сказать Богу: «Вот я и дети мои, которых Ты дал мне, Господи». А если нет? А если дети наши не смогут сохранить чистоту и веру? Тогда горе нам. Но, как сказал один человек, «на Страшном Суде мы покажем Богу либо своих детей, либо свои содранные за них колени»...
* * *

Любой психолог скажет, что есть такая штука, как кризис трехлетнего возраста. Что это период, когда ребенок начинает осознавать себя отдельно от родителей и проявлять категорическое непослушание, «яхотение» и «нехочунство». И длиться этот пресловутый кризис может даже полгода... Мне кажется, поведение Таечки — это даже не кризис, а в какой-то степени задача по жизни. Наша вторая пасхальная дочечка Таечка Золотаечка в конце мая отметит трехлетие. И я думаю — по крайней мере, надеюсь — что мы этот кризис потихоньку завершаем. Потому что вот уже месяца два как в нашу жизнь вошли «я пасюсная деватька, да, мам?», «Лёся, так низя!», разделенные на всех конфеты, убранные со стола чашки, отнесенные в стирку вещи и прочие любезности, так трогающие исстрадавшееся по послушанию мамино сердечко. Но нет, конечно, это не означает, что Таечка впрямь вся такая Золотаечка стала. Но золото это стало ярко пробиваться сквозь бесконечные разбитые чашки-тарелки, волосы в варенье, пронзительный визг несогласия и другие разнообразные проявления натуры этой сильной духом девочки. Вот так бывает. Кризис раз — и переходит в новую волну счастливого родительства. Тех, у кого такой же кризис, я хочу крепко обнять, погладить по спинке и сказать: это пройдет. Проверено.
* * *

У нас разрешается ходить по лужам. По неглубоким и в резиновых сапогах. Тогда у детей нет соблазна вымазаться до ужаса, пока мама не видит. А в более взрослом возрасте — не жалеть о потерянной возможности познать мир и подурачиться. У нас разрешается сыпать муку в тесто даже в полтора года, если есть желание. Да, для взрослых это хлопотно и волнительно, ведь они знают, как быстро эта мука может распространиться по кухне, одежде, волосам... Но к трем годам дети в таком случае становятся почти самостоятельными помощниками, а в их семь-восемь у родителей есть все шансы проснуться в свой выходной под аромат готового пирога... У нас детям с двух лет разрешается брать нож и резать им овощи, фрукты, сыр. На глазах у взрослых и под их бдительным контролем, при отсутствии фраз «ой, можешь пораниться», с заменой их на «будь осторожен, аккуратно, все получится». Тогда у детей вырабатывается навык управления острым предметом, и нет соблазна достать этот ножик, пока никто не видит, и что-то лишнее им отрезать. У нас разрешается брызгать на окна средством для мытья стекол и растирать тряпочкой — корявенько, но самостоятельно. И хвалить за труды. Да, потом придется переделать, но нельзя убивать в ребенке радость труда, пока он к этому стремится. Напротив, важно вводить труд в навык и потребность. У нас разрешается быть детьми. Учиться, открывать мир с радостью. А у вас что разрешается?
* * *

Когда у нас родился первенец, я была полна неофитских фантазий о его жизни. Он, вскормленный в утробе таинствами, крещеный на десятый день, причащающийся чуть ли не ежедневно, конечно, должен был вырасти не иначе как будущим архиереем. И казалось, если у него такое детство и верующие родители, живущие по совести, то он точно должен быть настоящим христианином с пеленок. Только я упустила важный момент. Человек не робот, он не будет таким, каким его хотят видеть родители. У него свой собственный крест и своя личная дорога к Богу. Мы делаем свое дело, Бог — Свое, а выбор за человеком. И по мере рождения наших детей все эти фантазии разбивались о ежедневные открытия, дающие понимание, что мы всего лишь люди. Лёша первые два года стоял с бабушкой в храме всю службу (я пела), а потом стал бегать. И кто-то сказал: «Ой, а был ангел. Испортился». Да нет, был ребенок и остался ребенок. Так же и Аня, и Таечка. И теперь Тихон. Кто-то думает, что он, намоленный малыш, в храме должен быть тише воды, ниже травы. А он очень часто плачет, гораздо больше всех его братьев и сестер в этом возрасте. Они спали. А он плачет. И что, это что-то значит? Это значит лишь то, что каждый ребенок — другой. Что наши понятия не имеют ничего общего с взглядом Бога. Думаю, я могла бы задрать нос, вся такая благочестивая, имеющая пятерых чудесных детей вокруг себя на Литургии. Такая картина, просто на холст просится. А Господь меня смиряет, вытесывает, как Буратино, учит терпеть, молиться, уповать на Него. Как-то я писала о книге Н. Сухининой «Билет до конечной». Вот где, правда, живые истории людей из воцерковленных семей! Какими путями их Господь спасает, это нашему уму непостижимо. Для нас это была бы очевидная погибель, ан нет! Богу виднее, кому как открыть Себя. Одному — в тюрьме, другому — через падение в блуд, третьему — через наркотики... Ужас, кошмар. Книга эта отлично лечит псевдохристианский взгляд на детей, выросших в Церкви. И для родителей я считаю очень полезным ее прочесть. Чтобы не забывать: дети — не наши. Они — Божии. Они доверены нам на время, и Господь нас спросит за них. Но Он их любит больше, чем мы.
* * *

Час ночи. Я легла, уснула мгновенно. В три по очереди проснулись Лёша, потом Таечка. Сделали свои важные дела в горшки и снова легли. Уснули, прошло около часа, и пора стало кормить Тихончика. Он отчаянно давал понять, что прямо сейчас и ни минутой позже. Богатырь же, где ему силы брать на дальнейший сон? 4.30. Я обещала позвонить Арсению и его разбудить. Он сказал, что уже встал. В 6.10 снова проснулся Тихончик, в 6.30 — Алеша, в 6.35 — Таечка. В 7.00 я разбудила Анюту. Когда к нам пришли двое старших детей, мы с батюшкой начали смеяться, а за нами обворожительно заулыбался Тиша. И все, сон прошел. Мы сидели на диване, обнимались и смеялись. Честное слово, со стороны это выглядело бы странно. Сварили кашу, попили кофе, ушел на службу батюшка. Начался обычный день. Хорошо, очень хорошо на душе. Едем сейчас за цветами к Благовещению в Саратов. 150 км, но нам в радость. Батюшка получил два смс о переводе «на цветы». Спасибо! Малыши сопят в машине. Шутка ли, так рано проснулись. Сомневалась сначала: ехать ли? Не хочу. Дома быть хочу. Потом, вспомнив, что мужа нужно слушать, оделась, собрала детей, и поехали.
* * *

Все спали, даже Тихончик. Проснулась я от чувства, что кто-то рядом стоит. Открываю глаза — это сонная Таечка. Стоит, молчит. Наверное, разбудить боится. Спрашиваю тихо: «Таюсь, ты что, мокрая?» — «Да!» — бодро и громко рапортует она. Появляется Лёша. Ложится рядом. Спим. В 4.00 кормлю Тишу. Повернуться на бок никак — спину прихватило для полного счастья. Чувствую себя заложником ситуации. Утром спрашиваю у Лёши, зачем он приходил. «Пьесто я к вам хочу. Пьесто ночью стъясно». Ох ты, мой маленький, так трогательно! Тихончик проснулся и плачет. Не голодный, сухой. В кроватке, на моих руках, на папиных, на Анютиных — нигде не хочет успокоиться. Но потом все же замолкает, начинает гулить и улыбаться. Значит, у меня есть 10–15 минут, чтобы «позавтракать». Завтракаем. Тая задевает кружку с папиным чаем. Просится на коленочки. Берет в руки блинчик и роняет его на пол. Меня уже слегка потряхивает. Говорю: «Все, курочки съедят». Батюшка говорит: «Спать хочу». А смысл хотеть того, что недоступно? Давай настраиваться на рабочий режим. Настроились. Пошли. Работаем.
***

Еще несколько дней назад я волновалась, слегка побаивалась каникул. Есть такой момент во многих семьях: когда люди встречаются обычно только вечерами — это одно общение, а когда наступают длинные новогодние каникулы, то все собираются вместе и начинают друг друга нервировать. У нас в этом году могло быть так же. К тому же из Саратова на три недели приехали бабушка и Арсений. У нас все дома! Ну, кроме батюшки, естественно. Как показывает практика, у него каникул не было, нет и не будет. А почему я волновалась? Потому что когда все дома — это шумно, многочисленно, кастрюльно, не всегда радостно. Обязательно будут мелкие разборки и недовольство. Мы же живые, а не музейные экспонаты, да? Так вот, зря я боялась! Потому что было весело, живо, радостно. Да, шумно. Но, например, до каникул Лёша и Таечка могли играть только со взрослыми, а теперь с ними играют все по очереди. То обнимашечки, то игры, то улица. Всем хватает веселья. И Аня, соответственно, немного разгрузилась. В общем, все в выигрыше.
* * *

Когда-то это закончится. Больше не будет пролитых на пол щей, битой посуды, крошек в постели, мокрых пеленок, шума, детских драконов, ночных подъемов, температуры, зубов, колик, волнений, следов от пальчиков на стекле, разбитых коленок, «боюсь» в темноте... Когда-то не будет нескольких пар рук, обнимающих тебя одновременно, ласковых ладошек, вытирающих твои слезы, не будет криков «я тебя люблю!». Будет все по времени, все вещи будут на месте, тарелки целые, крошки в ведре... Это будет так скоро, что не успеем оглянуться. А что останется? И останется ли? Пока с нами дети, мы счастливее всех на свете.
* * *

Когда мне было 13, я отдыхала в лагере. С одной стороны, я была закомплексованным подростком, с другой — считала себя не хуже других. И совсем не задумывалась о тех, кто отличается от обычных детей. С нами отдыхала одна девочка — как сейчас помню, Маша. Худющая, высокая, некрасивая, с короткой стрижкой, украшенной нелепым черным бантом, странным трубным голосом и постоянно в одних и тех же брюках. Все над ней смеялись, издевались, и я тоже. Как-то странно, но на ум не приходило, что ей обидно, что у нее тоже есть чувства. Что она вообще просто человек... У меня никогда не было привычки смеяться над людьми. Моя собственная мама была тяжело больна, и это тоже у кого-то вызывало смех, а у нас — боль. Но почему-то, поддавшись всеобщему настрою, я вместе со всеми передразнивала эту Машу. Столько лет прошло, а мне стыдно до сих пор. Девочка равнодушно реагировала, а это только больше нас веселило... Я скучала по родителям. Ходила в телефонную будку звонить им каждый вечер. Как-то зашла в эту будку в тот момент, когда там была Маша. Она, вопреки сложившемуся образу бездушного робота, сидела и рыдала в трубку, разговаривая со своей мамой. Говорила, что ее никто не понимает, все смеются и издеваются. Мне стало неудобно от того, что я словно ворвалась в чужой дом и подслушала чужую тайну... И вот тут до меня дошло! Кошмар, да? Дошло, что эта некрасивая Маша — человек, и тоже может страдать. Она не выбирала ни внешность, ни здоровье, ни достаток родителей. Как и мы. Но все мы, по слову Патриарха Сербского Павла, выбираем, быть нам людьми или не быть... Может, для того и отправили ее в лагерь, чтобы она нашла друзей? Не знаю. Я только знаю, что после этого я постаралась сделать все возможное, чтобы травля ее прекратилась, а Маша поверила, что не все люди свиньи, как я... А еще я знаю точно, что даже детские грехи обязательно нужно приносить к стопам Бога и просить за них прощения. И да, Маша! Вдруг, ну вдруг ты меня читаешь. Прости меня, пожалуйста.
* * *

Восемь лет мы с батюшкой совмещали служение в городском храме на буднях с воскресным богослужением в сельском древнем полуразрушенном Никольском храме. 500 человек населения. Храм был не нужен людям, кроме нескольких человек. Но мы служили, потому что это было указом — раз, и потому что сами этого хотели — два. Тишина этого храма, его намоленность привлекла и несколько людей из города, которые приезжали с нами на машине. Мы служили круглый год. В холодном храме зимой это было особенно нелегко. Но я вспоминаю это время как годы хорошей духовной школы. Никому не нужные службы, но мы служим. Нужно нам. Однажды приехали, уставшие очень, и начали служить всенощную. Я от усталости еле держалась на ногах, но усилием воли взяла в руки часослов, мы начали службу. Четко помню, что, почти всхлипывая, вышла на середину храма для чтения шестопсалмия. В храме два человека. Я еле произношу слова Псалтири. Упасть и уснуть — мое единственное желание. А еще поплакать. Жалко так стало всех трудов, которые не нужны были людям. Кажется, именно в этот день я услышала во время чтения, как хлопнула дверь. Оказалось, прихожане через полчаса службы устали и ушли. Но я об этом узнала потом. Посередине чтения с меня вдруг слетела вся усталость. Я физически почувствовала, что я словно отдохнула и выспалась. Службу мы закончили на духовном подъеме, радостно. «Пролей кровь, прими Дух»... Всегда вспоминаю этот случай явной помощи Божией в дни памяти святителя Николая. Эти годы в его храме на самом деле были нужны и нам, и нашим детям, и тем прихожанам, которые сейчас туда приезжают. А мы просто в меру своих сил помогли его восстановить.
* * *

Вспоминается мне один эпизод. Ранняя весна. Утром батюшка собирается в город. 150 км в одну сторону. Мы часто ездим туда, дел много обычно. Но у нас четверо детей, двое из которых маленькие. И есть дни, в которые особенно тяжело их оставлять с бабушкой на целый день, ну просто сердце на разрыв. Это был именно такой день. Но твердо сказано «едем». Я пробую спорить, я мать, в конце концов, но что-то внутри говорит: «Слушайся». И я, скрепя сердце, сажусь в машину. Едем. Молюсь: «Господи, пусть будет так. Значит, это нужно. Помоги мне принять волю мужа, как Твою». Возвращаемся домой очень поздно, около часа ночи. В магазине перед выездом взяли много маленьких булочек и воду. Зачем? Не знаю. Детям, наверное. Трасса. Не видно ни зги. Ночной холод ранней весны. На полпути домой видим голосующих у машины парней. Молодые ребята, похоже, еще школьники. Да, школьники. Права? Нет. Ездили в соседнее село, отвозили девчонок домой. 20 км, близко... Сломались. Их трое. «Давно вы здесь?» «Часа три уже стоим. Никто не останавливается». Три часа! Ранняя весна! Машина не на ходу, бензин кончился, аккумулятор сел, телефоны тоже, парни все в тонких курточках. Мы, говорят, уже начали молиться, и тут вы останавливаетесь. Чудеса... Так вот для кого мы купили столько булочек и воды! Так вот кому нужно было, чтобы мы поехали сегодня в город! Господь знал об этом, когда вложил в сердце моему супругу стремление поехать туда обязательно именно сегодня!
Мы дотянули мальчишек до места назначения и благополучно приехали домой около трех часов ночи. Дома все сладко спали.
Теперь каждый раз, когда я захочу поспорить с мужем, я вспоминаю этих ребят.
[Юлия Бештень]
https://eparhia-saratov.ru/Articles/chestno-o-zhizni-i-lyubvi