Страничка психолога: Катерина Мурашова, Людмила Петрановская

Я его сдала. История матери и сына-инвалида
Как найти внутренний ресурс, который поможет справиться с общественным осуждением?


4 Февраль 2019 10:15

— Вы, безусловно, сейчас меня осудите!

— Если вы пришли за осуждением или, допустим, оправданием, то явно ошиблись адресом. Ближайший отсюда православный храм — Чесменская церковь. Если вы принадлежите к другой конфессии, то погуглите сами.


На какое-то мгновение мне показалось, что женщина встанет и уйдет (в Чесменскую церковь?). Но нет, она еще глубже вдвинулась в кресло и отвратительно хрустнула длинными пальцами. На вид с ней было все в порядке — моложавая, волевая, ухоженная, с резковатыми, но правильными чертами лица.

— Если тему оправдания-осуждения мы закрыли, рассказывайте, — предложила я.

— Я сдала своего собственного ребенка, сына, в интернат, — она с болезненной внимательностью изучала мое лицо, видимо, искала признаки того самого осуждения. Интересно, зачем оно ей? Чтобы забрать сына обратно?

— Поняла. Вы сдали. Но, вероятно, мне следует узнать обстоятельства столь неординарного на сегодняшний день решения? Сколько ему лет?

— Десять… То есть сейчас уже одиннадцать.

Сдала в десять. Для подросткового кризиса еще однозначно рано, подумала я. Женщина выглядит совершенно социально адаптированной, а значит, способной к выращиванию ребенка. Слова «свой собственный» она подчеркнула в предыдущей реплике, стало быть, мы не имеем дело со случаем «взяла из детдома — не справилась — сдала обратно». Тогда что у нас остается? У нас остается хроническое заболевание.

— Чем болен ваш сын?

— Специалисты так и не сошлись во мнениях. Какое-то сложное внутриутробное нарушение развития. У меня с детства больные почки, во время беременности было обострение. Может быть, поэтому.

— У вас есть еще дети?

— Да, конечно. Две дочки. Старшей 24 года. Младшей — семь.

— С девочками все в порядке? В смысле со здоровьем?

— Абсолютно. Старшая уже замужем, живет отдельно, у нее дочке скоро будет полтора годика. Младшая учится в первом классе.

— Состояние сына?

— Практически «овощ», с небольшими поправками.

— Давайте конкретнее.

— Обслуживать себя не может совершенно. Никого не узнает. Не ходит, но в общем-то может ползать. Правда, направленно делает это не часто, так как трудности с целеполаганием. Зато, если не привязывать, часто падает с кровати. Любит стучать предметами. Любит кричать. Может смотреть телевизор, если там мелькают картинки, особенно если новости или фильм про войну и там взрывы. Может смеяться — о, если бы вы видели и слышали, какой страшный этот смех! Прямо до мурашек по коже…

— Ваши дети все от одного брака?

— Нет. Старшая дочь от первого брака, а двое младших — от второго.

— Ваш сын уже родился со множественными нарушениями развития? Я правильно поняла? Позиция мужа и отца? Тогда и сейчас?

— Да, он таким родился. Но сначала, первый год, да даже два — было непонятно, насколько это глубоко. Все специалисты говорили и советовали разное. Мы пытались что-то делать, все время как-то его лечили и реабилитировали. Даже собрались в Германию ехать, но нас тогда один профессор отговорил: «Жаль вас огорчать, милочка, но даже в Германии такое не лечится». Муж был рядом, для него это первый ребенок, сын, и дочка мне во всем помогала, поддерживала, читала что-то даже и пыталась как-то с братом заниматься — тогда мы были все вместе.

— А потом?

— Потом стало ясно, что это вот такое состояние и это навсегда. Помню, что я поняла это как-то рывком — вот просто однажды утром проснулась и поняла: вот так! Пошла тихо в ванну и там, наверное, час просто грызла себе руку, чтобы не выть. Дальше он проснулся, заорал, ну и стало уже некогда. Мы как-то приспособились. Я оставила любимую работу, с головой погрузилась вот во все это, муж работал за четверых. Это очень дорого стоило — мы же все равно еще что-то с сыном пытались. Потом я стала тусоваться во всем этом, — надо же что-то делать! — познакомилась с другими родителями с таким же несчастьем, они мне объяснили, что нам что-то от государства положено, я же вообще-то активная, и я, помню, тогда сразу включилась, у меня даже азарт какой-то идиотский появился: вот, еще это получить, вот туда съездить, вот это нам раз в год положено… Сыну-то все это было, разумеется, не нужно совершенно, и никаких существенных результатов, но уж такая тусовка. Они там все себя убеждали, что вот это результат и вот это лучше гораздо стало. А еще вот эти процедуры пройдем, вот в тот центр съездим, соберем деньги вот на такое лечение, так тогда и вообще… Я тоже пыталась так себя настроить, но, скажу честно, у меня и тогда получалось плохо, я логик все-таки, Политех закончила.

А потом муж мне сказал: давай я тебе поклянусь самой страшной клятвой или у нотариуса обязательство заверим, что я тебя и их никогда, в любом случае не оставлю, но давай еще одного ребенка родим. Это же у сына, мы проверяли, не генетическое. Просто случайность. Значит, другой ребенок может родиться здоровым.

Я подумала и согласилась. Потому что от мысли, что теперь я всегда буду жить вот так и вот для этого, мне просто каждый день хотелось повеситься. И у нас родилась Ляля — здоровая и веселая.

Муж был счастлив. Я в общем-то тоже, хотя и тяжело это было чудовищно. Младенец, сын, да еще старшая дочка как раз вразнос пошла, колледж бросила… Муж, как обещал, помогал мне всем, чем мог, но ведь надо же еще и жить нам всем (пять человек!) на что-то… Он на работе выкладывался, и я, сами понимаете, не могла его лишний раз ночью разбудить или там послать куда-нибудь. Но и сама уйти — тоже, сына же нельзя одного оставлять, да и младенца тоже не везде с собой потащишь. Одна отдушина: на форумах соответствующих почитаешь, и вот, не мне одной так тяжело, там все жалуются и одновременно друг друга поддерживают.

Потом Ляля стала подрастать, развиваться, ей надо все больше внимания, а мне — откуда ж взять? У меня у самой начались всякие хронические и острые болячки: спина, поджелудочная, сердце. А у мужа — давление. А сын-то тяжелый уже — его ворочать и таскать все время надо. К тому же он сильный стал: если не нравится чего, он сопротивляется, кричит так, что уши закладывает. А Ляля смеется и просит: мама, и меня на ручки!

Ну вот, как-то мне в детском саду воспитательница говорит: почему вы с ребенком стихи не выучили? Я же сама вам бумажку давала. Вы сказали: да, да, да. А сегодня ваша девочка пришла, ничего не знает, все дети выступают, а она одна в углу сидит и плачет. Ну нельзя же так!

Я сунула руку в карман пальто, а там действительно — лежит эта бумажка со стихами, я про нее и забыла совсем.

А потом старшая моя, Соня, забеременела от своего кавалера и решила рожать. Кавалер сказал: конечно, женимся и рожаем. Все неплохо устроилось, он симпатичный парень и неглупый, его бабушка им квартиру свою отдала. И вот ее из роддома выписывают днем, я сиделку для такого случая пригласила, накрасилась, прическу сделала (там же все родственники будут, и родной Сонин отец), и вот выхожу из парикмахерской, а сиделка мне звонит: он подавился чем-то, задыхается! — я, естественно, туда, неотложка, скорая… До вечера провозились. Вечером мне Соня звонит, плачет: мама, все, все пришли нас с дочкой встречать — моя подружка школьная, папа, из колледжа девочка, от мужа целых три бабушки, а тебе всегда, всегда было на меня наплевать!

Ну вот тут я и решилась. На следующий день вечером мужу сказала: слишком много всего в топку летит. Нерационально. Как ты думаешь? Он сказал: «Я тебя во всем поддержу. Как ты скажешь, так и сделаем». Снял, значит, с себя ответственность. Ну что ж, тут я его понимаю.

Вы сейчас будете смеяться… Ой, да что это я говорю? Ерунда какая, конечно, какой тут смех? В общем, я как раз тогда ваш рассказ прочитала, про двух женщин (мать и бабушку), которые вот такого «овоща» (правда, ходячего) 16 лет тянули, а потом у него началось половое созревание, и это стало невозможно, они его отдали в интернат, и его там в первый же день убили. И вот бабка к вам приходит и философски так спрашивает: вот скажите мне, доктор, эти шестнадцать лет, не для меня даже, а для моей дочки, что это вообще было?

— Это называется «синхронизм по Юнгу», — заметила я. Ту бабку и ее философский вопрос я помнила более чем отчетливо.

— Может, и так, — согласилась моя визави. — Но я его сдала. Три месяца у меня ушло на оформление всяких документов — и вуаля.

— Ваши ощущения?

— Как у воздушного шара, который взлетел. Я моментально пошла в тренажерный зал и похудела на 18 кг (пока я с сыном дома сидела, я все время ела — утешала себя, вы ж понимаете). Здоровье улучшилось скачком. Я вышла на работу (говорят, работу по специальности после большого перерыва найти трудно, но у меня так сверкали глаза, что меня взяли со второго собеседования). Мы с мужем посмотрели все спектакли, которые тогда шли, и наконец сводили Лялю в аквапарк — у нее была такая мечта: прокатиться с водяной горки с мамой и папой. Поехали в Испанию. Завели британскую кошку и аквариум (мой муж очень любит животных). Зимой вспомнили сами и поставили Лялю на горные лыжи. Я впервые познакомилась с внучкой.

— Но?..

— «Но» нет.

— Зачем же вы сейчас пришли ко мне? Лично познакомиться с автором той, инициационной, как вы полагаете, истории?

— Может быть, это считается «но»? — подумав, спросила женщина. — Моя старшая дочь меня осуждает. Она иногда кричит, что я сдала ее брата как ненужную вещь.

— Как вы к этому относитесь?

— Я ее понимаю. Она на гормональном всплеске, молодая кормящая мать. А так где-то лет с 17 она к брату, кажется, вообще не подходила, хотя вот с Лялей никогда не отказывалась посидеть, покормить и всякое такое. Все другие знакомые тоже разделились. Одни, которые меня считали «несчастной героиней», теперь видят, как я похорошела и пободрела, и скорее осуждают — несовпадение образов. Те, кто просто сочувствовал, те рады за меня и за себя и говорят: слава богу, ты снова с нами, нам тебя не хватало. Мама моя (она в Кирове живет со своим третьим мужем) говорит: как-то это все же не по-божески, собственного сына в богадельню сдать. Так за десять лет она к нам два раза приезжала: один раз на неделю, другой раз на три дня. Ну еще, разумеется, вся мамско-инвалидская тусовка меня не просто осуждает, а прямо гром и молния…

— Откуда же они-то узнали?

— Как откуда? Я сама честно сказала и до сих пор говорю, когда, бывает, зовут куда-то те, кто еще не в курсе: спасибо, нам не надо, мой сын в интернате, я его туда сдала. Несколько раз реакция была такая, что если бы я была верующей и верила не только в Бога, но и в бесов…

— А вы его там навещаете?

— Обязательно. Раз в две недели. Гуляем с ним, моем, массаж ему и заодно еще двум детям, которые с ним в палате (я думаю, что я за десять лет стала настоящим специалистом и им это полезно). Раздаем деньги, конфеты и прочее тем, кто там ухаживает. С тремя волонтерами познакомились — такие милые ребята, одна девушка иногда мне звонит, рассказывает…

— Сын вас не узнает?

— На вид — нет. Хотя мне специалисты говорили, что мы не всегда понимаем, что там у них в мозгах происходит.

— Вас все устраивает?

— Абсолютно. Но вот пока рассказывала, поняла, зачем пришла. Та, которой я еще недавно была, кажется, она ни в чем себя не убеждала — просто плыла по течению и реагировала на поступающие раздражители. Но вот те, которые меня сейчас осуждают, они прямо вот четко решили и сказали: сдавать сына-«овоща» в интернат неправильно! Тот, кто это сделал, — редиска, нехороший человек. Мы бы так не поступили, если бы пришлось. Или вот нам уже пришлось и вот мы все мучаемся тут — и мы правильные, мы хорошие. И получается, что я теперь, чтобы защититься, должна так думать: это вы все дураки, а вот я поступила правильно, и смотрите, как мне хорошо! А я не хочу так думать и говорить. И не могу даже. Вы понимаете? Или я слишком сумбурно говорю?

— Понимаю прекрасно, — кивнула я. — Вы говорите о том, что в вашей голове, в отличие от голов ваших оппонентов, не срабатывает тезис «единственной правды». Вы не готовы защитить себя от сомнений и неоднозначности мира, обвиняя других в «неправильности» и отстаивая одну, единственно верную точку зрения.

— Да, да, да! — закивала женщина. — Я считаю, что те, кто за такими детьми сам ухаживает, — они тоже правы. Я за эти десять лет многих видела, которым именно и только так и правильно.

— Могу ли я жить дальше, не находясь постоянно в состоянии самооправдания и без ответных обвинений в адрес тех, кто считает иначе, чем я, — в этом ваш вопрос?

— Да.

— Но вы же на него уже ответили.

Женщина долго молчала.

— Пожалуй, вы правы, — наконец сказала она и поднялась с кресла.

Уже уходя, обернулась и лукаво улыбнулась мне:

— Как вы сказали, церковь-то называется?
https://snob.ru/entry/171828 Катерина Мурашова

+++++++++++++++++++++++++++++++++



Если ребенок оставил грязную посуду, не думайте о том, что скажет его будущая жена

Часто родители говорят, что ребенок «ленивый» или «неуправляемый», «безответственный», «упрямый, «вредный», а то и «бессовестный», «испорченный», «обнаглевший».

Чем тут можно помочь? Честно скажу, при таком подходе — ничем. Если мы констатируем, что ребенок «неуправляемый», то он такой и есть. Можно только расстроиться и горестно посетовать на судьбу. Если мы говорим, что ребенок «избаловался донельзя», то просто констатируем факт. С которым совершенно непонятно, что можно поделать.

Пытаться описать проблему трудного поведения как «качество», присущее ребенку, абсолютно бесперспективно. И ставить задачу по изменению самого ребенка и его качеств — дело безнадежное. Попробуем разобраться, почему.

Проведите простой мысленный эксперимент. Подумайте о чем-то, что вам в себе не нравится. Например, лишний вес. Или излишняя обидчивость. А может быть, привычка все откладывать на последний момент.



Опишите на бумаге или вслух эту свою особенность, объясните, почему это плохо и почему следовало бы что-то в себе изменить. Приведите убедительные доводы: лишний вес вредит здоровью, обиды по пустякам ухудшают отношения с людьми и портят самочувствие, привычка к авралам не раз уже ставила вас в трудную ситуацию, и так далее.

Что вы чувствуете, когда говорите об этом? Очень ли вам неприятно думать о своих недостатках? Согласны ли вы, что изменить себя было бы очень неплохо? Есть ли желание приступить к изменениям в жизни или хотя бы их обдумать?

А теперь представьте себе, что тот же самый текст произносит другой человек, обращаясь к вам. Дословно, только «я» заменил на «ты». И объясняет вам, как вредно быть таким толстым, или как глупо обижаться по пустякам, как необходимо наконец научиться делать все вовремя.

Что вы чувствуете теперь? Как изменилось ваше настроение? Что произошло с желанием «начать новую жизнь»?

Большинство людей, проводя этот опыт, замечают, что те же самые слова, которые довольно мало расстраивали их, когда речь идет о самом себе, в устах другого звучат обидно и неприятно. Что планы по изменению своей внешности, характера или привычек, которые мы строим сами, могут вдохновлять, а те же планы, озвученные извне — вызывать сопротивление и протест.

И это нормально. Мы такие, какие мы есть, и наши недостатки — тоже часть нас. Мы не хотим меняться по первому требованию каждого встречного и поперечного. И не будем. Только подумайте, что было бы, если бы вас могли менять с помощью уговоров, объяснений и убеждений все, кого что-то в вас не устраивает? Начальник, соседи, свекровь? Стоит им вас покритиковать — и вот вы уже изменились. Стоит убедительно объяснить, как вы не правы — и вы уже другой человек. Страшно? К счастью, это невозможно. Люди умеют отстаивать свою целостность, свою идентичность. И взрослые умеют, и дети тоже.

По крайней мере, теперь мы знаем, почему «я ему говорю-говорю, объясняю-объясняю, а он все равно за свое». Причем, обратите внимание, наш эксперимент был невероятно, неправдоподобно щадящим.


Воображаемый «другой человек» говорил только то, что вы сказали о себе сами. Он не прибавлял ничего вроде «зла на тебя не хватает», или «уже дурак бы понял», или «как не стыдно быть такой свиньей». Он не повышал голос. Он не критиковал вас при друзьях. Не грозился наказать, если вы не послушаетесь. Он был сущим ангелом, образцом корректности и деликатности. И все равно вызвал отторжение.

Что же говорить о реальных ситуациях, когда мы читаем нотации, обвиняем, давим, а то и оскорбляем? Естественно, ничего не получая в ответ кроме протеста. Как только мы начинаем действовать по принципу «Стань таким, как я хочу», ничего хорошего из этого не выходит. Атмосфера накаляется, близость и доверие исчезают, отношения рушатся.

Поэтому давайте договоримся сразу: мы не ставим своей задачей изменить ребенка. Мы не знаем, каким он задуман, в чем смысл его жизни и как ему в будущем помогут или помешают те или иные качества. Не надо брать на себя функции Создателя. Все проще: он делает что-то, что отравляет нам жизнь. А мы имеем право жить неотравленной жизнью. И вот эту проблему мы будем решать.

Если ребенок шумит, когда вы или кто-то в доме неважно себя чувствует и прилег отдохнуть, НЕ НАДО думать о том, какой он нечуткий и срочно начинать воспитывать в нем внимание к близким (обычно это делается с помощью ора или злобного шипения в адрес нарушителя покоя). Ваша задача — добиться тишины. Не изменений в ребенке — изменений в его поведении.

Если вы пришли с работы и обнаружили, что ужинать вам негде (стол завален объедками) и не из чего (ни одной чистой тарелки), НЕ НАДО ломать голову над тем, бессовестный у вас ребенок или нет, думает ли он о вас хоть чуть-чуть и как воспримет его манеру ведения хозяйства его будущая жена. Потому что стоит вам начать думать в этом направлении, вечер сложится очень предсказуемым образом. Сначала будет скандал с потоком упреков и огрызаний в ответ, а потом дитя, хлопнув дверью, уйдет в свою комнату, а вы останетесь плакать или злиться на грязной кухне. Правда, ее чистота уже не будет иметь значения, ужинать вы все равно не сможете — кусок в горло не полезет.

Будьте скромнее. Ваша задача — добиться, чтобы все было убрано прямо сейчас. Потому что вы хотите есть и имеете на это право. А про бессовестность и тем более про будущую жену поразмышляете после ужина, если уж очень захочется.

Конечно, мы имеем право надеяться и верить, что правильное поведение сформирует в конечном итоге правильный характер, а тот, согласно поговорке, правильную судьбу. Но только надеяться, а не пытаться формировать ребенка по своему замыслу. Практика показывает, что самые хорошие и благополучные дети вырастают у родителей, которые просто живут с ними, любят, уважают, общаются, отстаивают свои собственные права и интересы и не очень много занимаются «воспитанием».
https://www.pravmir.ru/esli-rebenok-ostavil-gryaznuyu-posudu-ne-dumayte-o-tom-chto-skazhet-ego-budushhaya-zhena/