(п-к) Все по той же теме: как не осуждать... как становиться христианином...

Чья колокольня выше: Протоиерей Сергий Адодин

– Что мне делать, если я не люблю архиерея? – вопрос прозвучал от молодого человека, верного православного христианина.

Согласитесь, вопрос крайне непростой. Отмахнуться? Ответить общими фразами? Испугаться и позвать полицию, духовника, церковный суд? Пропеть анафему – ту, что, как известно, маранафа? Прочитать укоризненную лекцию о нападках на Русское Православие и «раскачивание лодки»? Это же так легко! А речь идет ни много ни мало о целом человеке. Неравнодушном юноше, любящем Христа. За что именно он невзлюбил архиерея? А какая, собственно, разница?

И я начал говорить о себе. Ведь больше я никого толком не знаю.

Вот он, я до принятия сана. Православный христианин, студент. Хожу в храм, молюсь, причащаюсь. Перед глазами все священники как на ладони. Со всеми их грехами, недостатками, ошибками и легендами, которыми они обросли. Хорошими и плохими. Теми, что прибавляют им авторитета и убавляют. Но никто, кроме Бога, не знает их настоящих. Я смотрю на конкретного священника, и мне думается, что совершать Литургию, проповедовать и принимать исповедь он должен так, как кажется правильным мне. Ведь я читал Библию, святых отцов Церкви и тонны духовной литературы.

Такими же глазами я смотрю на учителя, врача, чиновника. Глазами ученика, пациента, гражданина.

Ну почему же он не делает так, как я хочу? Кого ни коснись, сплошное разочарование.

И вот я сам учу студентов. На меня устремлены их глаза, ко мне обращены их уши. Что они сами теперь думают обо мне и обо всем учебном процессе, в который я вовлечен с другой стороны? Все ли любят меня? А вдруг нет?

А вот я ставлю уколы. Внутримышечные и внутривенные. Замеряю давление. Меняю повязки, осматриваю послеоперационные швы и сам решаю, когда их пора снимать. Понимаете? Сам. Причем в эти моменты мне абсолютно неинтересно, что по этому поводу думает пациент. Сейчас он считает, что пора бы их уже снять и он поедет домой. Но у меня свое мнение, основанное на том, чему меня учила перевязочная медсестра. Налицо небольшое воспаление, нужен дренаж, и я снимаю один шов, помещая в рану тонкую резинку. Обрабатываю рану и накладываю новую повязку. Мужчина недоволен, говорит что-то о моей молодости. Ну и пусть. В данный момент решение за мной. С моей колокольни видно чуть дальше. Возлюбил ли меня пациент? Непохоже.

Я священник. Служу Литургию, проповедую, исповедую. Стараюсь делать всё так, как меня учили, как подсказывает мне опыт других священников, да и мой собственный, хоть и небольшой. Все ли прихожане мной довольны, все ли любят? Конечно же, нет.

– Вы не так служите. Не так проповедуете. Исповедовать надо по-другому. Вы не болеете за нужды храма. Ваши книги недостаточно духовны, не то что у отца такого-то. Детей не так воспитываете.

Думаете, от каждой претензии я отмахнулся, как в случае с перевязкой? Нет. Я переживал, страдал, спорил, защищался. Но иногда мне казалось, что всё это правда. Да это и есть правда. Но я продолжал служить, проповедовать, исповедовать, писать и воспитывать детей не так. Разве что понял, что не могу угодить даже тем, кто был мне дорог. Было больно. Из-за гордыни, конечно же. Не гордись – и тебя никто не ранит.

Ужасно большое число людей, не знающих меня и мои грехи, не любят меня уже за то, что я поп. Толоконный лоб. Мракобес с религиозным опиумом. Стоит смениться власти на антицерковную, вешать меня могут прийти мои же соседи.

Я мог бы себя успокоить тем, что мои критики ничего не понимают. Как тот дядечка с ножевым ранением. Однако среди недовольных были те, кто имел духовный опыт поболее моего. И книжек прочитали не меньше, а то и больше. Одно остается неизменным. Я священник со своей колокольней, а они – нет.

Я настоятель. Кому-то не понравился, само собой. Нужно строить храм. А сперва спроектировать. И вот выбор сделан единолично. Классицизм конца XVIII века, Санкт-Петербург. Колонны, колокольня прямо по центру храма, без светового барабана. Редкое решение «иже под колоколы», таких в России около десяти. И еще цвет. Желтый.

– Какой кошмар и безвкусица! – сказали некоторые люди.

– А вот эту певчую гнать надо взашей, – сказали другие.

– Старцев не почитает, монастыри не посещает, даже в Могочино не был, – подвели дамоклову черту третьи. Ну, пусть будет дамокловой, ладно?

Кому угодить? Может, референдум провести? Ну уж нет! Ведь высота моей колокольни – 37 метров с крестом. Десятиэтажка. Оттуда видно чуть дальше. Сидеть, правда, неуютно. Все на тебя смотрят, перешептываются, некоторые пальцем показывают, а кто-то и вовсе фигу сложил, спаси его, Господи.

Когда я покидал свой родной город, один батюшка дружески поведал мне, что значительная часть городского духовенства меня не любила. Это очень много. А ведь хорошо, что я не архиерей: у него таких городов куча, а колокольня намного выше моей. Мне даже верхушку не видать.

– Что же мне делать, если я не люблю архиерея?

А что нужно было делать мне, когда не любили меня? На кого нужно было взять ориентир? На Христа, – отвечаю я сам себе. Взял ли я? Нет? А кто взял? А какого архиерея любят все? Даже Иоанна Златоуста, как известно, не переваривало множество православных христиан, в том числе и из среды духовенства. И у святителя Луки (Войно-Ясенецкого), прошедшего через ссылки, допросы, издевательства, были недоброжелатели.

Хм… А если ты патриарх?! Представляете себе высоту его колокольни? Ту меру ответственности и количество глаз, устремленных на него. Так и слышу: «Ну, давай-давай, оступись!»

Что делать патриарху, если его кто-то не любит?


Так что делать, если не любишь? Молиться о нем! Почему? Чтобы и о тебе помолились те, кто тебя не любит

Не знаю. Тяжело это, когда тебя не любит хотя бы один человек на земле.

Я радуюсь, что мне не быть архиереем. Я слишком гордый. Потому чрезвычайно ранимый. Недостаточно мне одной лишь Христовой любви. Хочется и человеческой.

Что делать тому юноше? Ведь речь тут именно о нем, о его душе, а не о душе архиерея или меня. Мой ответ в конце той беседы был предсказуем, прост и неинтересен:

– Молиться о своем епископе, архиепископе, митрополите, патриархе.

Но почему?

Да потому, что хочу, чтобы и обо мне молились все владельцы своих собственных колоколен, низеньких и высоких, в общем, все те, кто не любит меня.



Протоиерей Сергий Адодин

http://www.pravoslavie.ru/117582.html
5 декабря 2018 г.
++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
«Духовный контент» или жизнь во Христе?
О рассудочной истине и опытном знании
Священник Димитрий Выдумкин


Узнал ученого ответ.
Что не по вас – того и нет.
Что не попало в ваши руки –
Противно истинам науки.
Чего ученый счесть не мог –
То заблужденье и подлог.

И. Гете. Фауст

На днях мне пришли на память гоголевские «Выбранные места из переписки с друзьями»:

«Чем истины выше, тем нужно быть осторожнее с ними; иначе они вдруг обратятся в общие места, а общим местам уже не верят. Не столько зла произвели сами безбожники, сколько произвели зла лицемерные или даже просто неприготовленные проповедатели Бога, дерзавшие произносить имя Его неосвященными устами»[1].

Вспомнил я эти строки не случайно, а после беседы с одним очень пытливым и вдумчивым молодым человеком, с которым мы обсуждали некоторые аспекты борьбы со страстями. Имея определенные представления по данной тематике – не из своего опыта, а из разъяснений святых отцов, – я попытался сказать ему нечто, как мне представлялось, полезное для него. Однако реакция молодого человека оказалась для меня неожиданной и несколько обезоруживающей. Он сказал мне:

– Батюшка, а ты сам испытал на себе то, что сейчас мне рассказываешь, или это просто заученная когда-то «аксиома»?

При этом было очевидно, что в нем говорит не предубеждение, а реальная озабоченность тем, о чем он спрашивает. А помимо этой искренней озабоченности было еще и сомнение в том, о чем я ему рассказывал: то ли оттого, что рассказывал я где-то не из своего опыта, то ли оттого, что сам он не находил оснований для доверия словам священника в своем собственном опыте…

Хрестоматийное высказывание Эйнштейна: «Истина – это то, что выдерживает проверку опытом» – можно было бы «отзеркалить» следующим образом: «То, что не подтверждено опытом, перестает быть живой, актуальной истиной». Да, перестает! Для такого человека та или иная истина становится, по-гоголевски, просто «общим местом», а «общим местам уже не верят».

О сравнительном достоинстве рассудочного знания и знания опытного написано достаточно много. Рассудочное знание истин веры – нравственного или вероучительного характера – просто необходимо. Но оно – лишь восхождение на первую ступень для человека, имеющего цель подняться по лестнице. Если человек заявил о цели пройти весь лестничный марш, но затем, взойдя на первую ступень, с удовлетворением на ней уселся, продолжая лишь мечтать о своей цели, он не только никогда не достигнет ее, но и сделается посмешищем для тех, кому он о своей цели объявил. Так вот, христианин – человек, пообещавший Богу, Церкви и себе «подняться по лестнице», и, имея в виду высоту этой лестницы, он не имеет ни права, ни времени «сидеть» на первой ступени. Но именно это сегодня мы нередко наблюдаем в современном христианском обществе.

Сегодня, как никогда ранее, колоссальными темпами и масштабами умножается рассудочное знание. Невообразимое еще 30 лет назад распространение религиозной литературы (что само по себе замечательно), невиданная прежде свобода в телевизионном пространстве и масштабное развитие православных интернет-ресурсов «усаживают» современного христианина в мягкие кресла, в которых, при наличии свободного времени, он может пребывать с утра и до утра, «потребляя» рассудочное знание. Как не возникнуть при этом опасности покомфортнее обосноваться на «первой ступени», особенно когда она такая мягкая?


Рассудочное знание истин веры – лишь первая ступень. Почему же мы остаемся на ней, не поднимаемся выше?!

Только когда же мы будем подниматься выше, господа хорошие? Когда мы станем не только читать или слушать о том, что «молитва – дыхание души», или о том, что «пост – мать всех добродетелей», но и постигать это на своем опыте, пройдя тем путем, о котором мы тоже можем прочитать? Первая ступень лишь кажется самой трудной – богословское ведь знание, – но на самом деле подняться на нее нам помогают многие, как помогли взойти на первую ступень Храма трехлетней Деве Марии. Далее же, подобно Ей, мы должны подниматься уже сами. А на это необходимы время и труд. В одном из патериков описан случай, как к старцу пришел ученик и попросил его почитать ему Писание. Старец открыл Псалтирь и начал читать: «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых». Ученик тут же поднялся и ушел. Вернулся он к старцу уже спустя достаточно долгое время, и старец его спрашивает: «Чадо, куда же ты ушел тогда?» И в ответ слышит: «Я, отче, пошел исполнять то, что от тебя услышал».

Мы часто идем иным путем. Долгими часами в качестве отдыха после работы мы можем читать что-то из святых отцов, или слушать усладительные повести о жизни святых, или смотреть увлекательные фильмы по истории Церкви, но при этом можем долгие годы оставаться, увы, просто потребителями увлекательной духовной информации, не имеющей к нашей личной духовной жизни никакого отношения. Но не так ли появляются неверующие «богословы»? И не так ли рождаются «всезнайки», не имеющие при всех своих знаниях даже малейшего опыта жизни «во Христе»? Не так ли возрастает в человеке «фарисей», который устами чтит Господа, а сердце его далеко отстоит от Него?

В истории Церкви периоды особого благоденствия нередко заключали в себе тонкие искушения для христианского общества, приводившие к нравственному упадку христиан. И в этом есть своя логика: многие идут, по слову Господа, широким путем, особенно когда для этого есть все возможности. Но к всестороннему, по возможности, изобилию, характерному для широкого пути, стоило бы отнести и изобилие информационное, изобилие внешнего знания, каковым отличается наше время «благостояния святых Божиих Церквей». Это многогранное изобилие, приводящее в восторг и захватывающее дух, может стать и становится настоящим искушением для современного христианина, подменяющим для него реальную духовную жизнь, а значит – отнимающим ее.

Что бы это с нами не происходило, необходимо следовать хотя бы некоторым правилам. И во-первых, следует совсем исключить такой подход к информации, когда мы бесконтрольно и неограниченно «потребляем духовный контент», не прилагая заботу о «переваривании» того, что «потребили». По примеру нашего тела подобное может приводить к нарушению процесса усвоения, и в таком случае принятое не станет достоянием духовного опыта христианина.


Отрывок из Писания или какое-либо поучение следует вспоминать и осмыслять в течение дня, не спеша к новому чтению

Второе. Необходимо выделять время и пространство в своем внутреннем мире для усвоения прочитанного. Отрывок из Священного Писания или какое-либо нравственное поучение следует вспоминать и осмыслять в течение дня, не спеша к новому чтению. Напомню здесь мысль, высказанную митрополитом Антонием Сурожским. Он говорил о том, что настоящим достоянием человека прочитанное становится лишь тогда, когда оно после прочтения глубоко и основательно осмыслено.


Реальным Богопознание станет тогда, когда мы опытно прикоснемся к тому знанию, которое усвоил наш рассудок

Далее: следует быть не только слушателем слова, но и исполнителем его. На этом остановимся чуть подробнее. Святитель Игнатий (Брянчанинов) предупреждал: внешнее рассудочное знание надмевает, если не совершается внутренний душевный труд над знанием, подобно тому, как могут надмевать человека и добрые дела, если в духе человека не совершается покаянный труд. А потому и у познающего, и у благотворящего есть лишь два пути: либо стать «фарисеем», удалившись от Бога, либо, перейдя к реальным Богопознанию и самопознанию, начинать подниматься «по ступенькам» выше. Если речь идет о знании, а у нас именно о нем идет речь, то реальным Богопознание станет не тогда, когда мы отштудируем учебники по догматике и нравственному богословию, а когда мы опытно прикоснемся к тому знанию, которое усвоил наш рассудок. Пока лишь рассудок знает о том, что, например, «внимание – душа молитвы», эта истина для тебя остается чужой, а значит, с позиции твоего опыта и неистинной. Но лишь только прикоснулся ты к ней уже опытно, лишь ощутил хоть ненадолго, как преображает твою душу молитва, совершаемая с полным вниманием, тотчас эта истина тобой будет усвоена, став для тебя бесценным сокровищем, достоянием твоего опыта.

Изобилие чего бы то ни было всегда приводит к обесцениванию. Изобилие духовной пищи, которым имеет возможность наслаждаться современный христианин, само по себе, бесспорно, бесценный дар Господа нашему поколению. Однако и этот бесценный по сути дар может обесцениться и стать «общим местом» в сердце того, кто без рассуждения и легкомысленно этим даром воспользуется. Возможно, этим и объясняется некоторая холодность в делах веры у современных христиан, знающих при этом гораздо больше, чем их единоверцы времен мученичества ХХ века.

Да, все-таки опыт, в отличие от количества знаний, вещь незаменимая. И лично мне нравится, как об этом писал отец Павел Флоренский: «Бытие истины не выводимо, а лишь показуемо в опыте: в опыте жизни познаем мы и свое Богоподобие, и свою немощь; лишь опыт жизни открывает нам нашу личность и нашу духовную свободу»[2].



Священник Димитрий Выдумкин
https://pravoslavie.ru/117719.html

7 декабря 2018 г.
+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
И у кого терпения хватит:

Как я уходила в монастырь

Истории старшей сестры Гремячева Свято-Успенского монастыря


Монахиня Михаила (Осипова)

Обычная мирская девушка

У меня по жизни все очень хорошо складывалось с детства: благополучная семья, любимые родители, чудесная бабушка, безмятежная жизнь без особенных трудностей. И жених был, очень хороший парень, и большие планы на будущее, но жили мы без Бога и Церкви, как и многие наши сверстники, воспитанные в атеистическом государстве в советское время.

В общем, была я обычной мирской девушкой, и звали меня Ольга Евгеньевна Осипова. В 1988-м году, в возрасте 19 лет, я случайно попала в Оптину пустынь. После этого вся моя прежняя жизнь закончилась, и началась новая: почти три десятилетия я подвизаюсь в монастыре.

Как я приехала в Оптину


Оптину пустынь только что вернули Церкви, она лежала в руинах

Но расскажу все по порядку. Мои родители очень любили путешествия, романтику, мама работала гляциологом, изучала ледники, папа – геодезист. И мне, по всей видимости, от них перепала любовь к природе. Мне очень нравились походы, и, уже оказавшись в монастыре, я все норовила вырыть в лесу пещеру и подвизаться в одиночестве в лесах, как подвизались монахи в древности.

В Оптину я приехала некрещеной, с такими же некрещеными друзьями, жарким летним днем, в шортах и с гитарой наперевес. Мы тогда понятия не имели, куда едем и что такое монастырь: просто прочитали объявление ВООПИиК. Не знаете, что такое ВООПИиК? Это Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры. Мы, студенты, (а училась я в Московском педагогическом государственном университете), дружно откликались на призывы ВООПИиК об участии в восстановлении старинных особняков и храмов, а Оптину пустынь только что вернули Церкви, она лежала в руинах и нуждалась в помощи.

Мы ехали в автобусе, пели туристические песни, а потом даже читали про Оптину знаменитую книгу Концевича, она тогда была большим раритетом. Нас особенно увлекло описание пруда в скиту. Помню, мы вычитали, что в прежней Оптиной старцы не благословляли послушникам ходить туда в одиночку, так как там случались страхования. Мы ничего про эти страхования толком не поняли, но, конечно, захотели пруд увидеть, и непременно ночью, чтобы уж вышло настоящее приключение.

Оптинская братия первого призыва

Приехали в монастырь, который только что начал возрождаться. Братия первого призыва была очень смиренная, полная любви – Господь их призвал, они откликнулись, и Он давал им особенную благодать. Они сразу увидели, что мы духовные младенцы и ничего совершенно не понимаем, но отнеслись к нам с большим терпением, как к младшим сестренкам. За наш совершенно неподходящий для монастыря вид нас не оттолкнули, не заругали, а накормили в трапезной, разместили на ночлег и отнеслись с такой любовью, таким терпением и кротостью, каких мы раньше в миру не встречали, – и это очень поразило нас. Такое воплощение Евангельских заповедей в жизни.

Благодать возрождающегося монастыря, которую давал Господь на руинах, среди крапивы в рост человека, оказалась настолько сильной, что все мы, неверующие и некрещеные молодые студенты, пришли к Богу, покрестились, воцерковились, а многие даже избрали монашеский путь. Очень быстро сами поняли, как правильно следует одеваться в монастыре, сменили шорты на длинные юбки и сарафаны и стали выглядеть вполне благочестиво.

Первый вечер в монастыре

А в первый вечер в Оптиной нас определили на ночлег внутри монастырской ограды, в нынешнем храме преподобной Марии Египетской. До передачи монастыря Церкви там действовало сельскохозяйственное училище, так что храм Марии Египетской был полуразрушен сверху, а нижние, цокольные помещения использовались училищем в качестве мастерских. Братия устроили там две большие паломнические келлии: женскую и мужскую. Вот в женской келлии мы и ночевали на матрасах, прямо на полу.


Юная студентка, с гитарой за спиной, лезет ночью в мужской монастырь через дырку в стене

Но до ночлега мы, конечно, как и собирались, потихоньку отправились на пруд, о котором читали у Концевича. Ничего интересного и страшного там не обнаружили, но возвращались назад уже в полной темноте, и ворота в монастырь оказались закрыты. Мы помнили, что в ограде где-то есть пролом, и пошли вдоль стены, пытаясь на ощупь этот вход найти. Я, как старшая, шла первая. Помню, что заметила: кирпичная стена кончилась, под руками решетка.

Ну, думаю, сейчас тихонько перемахнем через эту решетку – и на свои матрасы. Полезла. Представляете? Юная студентка, с гитарой за спиной (как я петь любила, так и до сих пор регент), лезет ночью в мужской монастырь через дырку в стене. Внезапно вижу свет фонарика. Выходит такой огромный и добродушный послушник и укоризненно мне говорит:

– Барышня, ну зачем же вы через решетку-то лезете?! Ведь это ворота в монастырь, которые я бы и так вам открыл.




















реклама



Послушания в Оптиной

Собиралась я в монастырь на пару дней, в итоге прожила все лето и трудилась на довольно трудных послушаниях. Раньше тяжелее ручки, ложки и гитары ничего в руках не держала, была непривычна к физическому труду, а тут мы помогали разгружать кирпичи, мыли груду посуды – делали все, что нужно.

Когда скит вернули обители, нужно было приводить в порядок скитской храм, где находился музей. Музей выехал, из алтаря повытаскивали стеллажи, а за ними – пыль, паутина, мухи. Все это мы мыли, чистили. Сейчас женщин почти не пускают в скит, только по праздникам святого Иоанна Предтечи, а тогда мы еще толком и не осознавали, какое это счастье: участвовать в возрождении старинного монастыря. Мне дали послушание отчищать изразцовую печку в келлии преподобного Амвросия, и Господь оказал мне такую милость: трудиться в святом месте. Мы были очень благодарны братьям и Богу, позволившим нам прикоснуться к святыне.


Святое Крещение

Тогдашний отец наместник, архимандрит Евлогий (Смирнов), ныне митрополит Владимирский и Суздальский, благословил окрестить нас в источнике святого Пафнутия Боровского. Купели еще не было, просто такой колодец, сруб. Одним распрекрасным утром, на рассвете, мы, бывшие неверующие советские студентки, приняли Святое Крещение.

Наступила осень, но мне не хотелось возвращаться в Москву и продолжать учебу. Наверное, я бы бросила институт и сразу ушла в женский монастырь, так сильно действовала в нас призывающая благодать, но уже начала понимать, что такое «послушание». Иеромонах Мелхиседек (Артюхин), ныне архимандрит, настоятель храма святых апостолов Петра и Павла – подворья Оптиной пустыни в Москве, благословил меня продолжать учебу и ходить в приходской храм Преображения Господня в Богородском, потому что когда-то в юности сам начинал там петь на клиросе.

Чудесная встреча


Мои сверстницы развлекались вовсю, а я не отходила от спасенной бабушкой иконы

Я вернулась в Москву, стала учиться дальше, пришла в этот храм и узнала, что там после пожара в 1954-м году уцелели только Тихвинская икона Пресвятой Богородицы и икона святителя Николая Чудотворца. Тихвинская икона была особо чтимая, перед ней служили молебны. И у меня случилось такое узнавание, такая чудесная встреча!

Я вспомнила, как в детстве уже встречалась с этой иконой. Моя бабушка, 1913 года рождения, росла верующей девочкой, исповедалась, причащалась, как и большинство жителей России в те годы. В 15 лет она исповедалась и причастилась в последний раз, а потом уже начались такие сильные гонения на веру, что позакрывали все церкви в округе. А бабушка еще и замужем была за коммунистом, но веру в душе хранила.



Тихвинская икона Пресвятой Богородицы Тихвинская икона Пресвятой БогородицыИ вот, когда бабусе моей было уже 80 лет, а мне 11, мы с ней проводили лето в деревне. Она увидела, что соседка смастерила дверцу в хлеву из большой храмовой иконы – Тихвинской Божией Матери. Икона сильно почернела, но можно было разобрать лик. И бабушка выкупила этот образ у соседки за солидные по тем временам для нее, пенсионерки, деньги.

Мы с ней очистили икону от грязи, я в свои 11 лет догадалась проконсультироваться у папиных знакомых художников, как правильно ее реставрировать, и три лета просиживала у этого образа все свое свободное время, очищая его с помощью яичной эмульсии и утюга. Мои сверстницы развлекались вовсю, а я не отходила от спасенной бабушкой иконы. Зачем я, советская пионерка, ничего не понимавшая в вопросах веры, это делала так упорно? Что притягивало меня к святому образу?

До сих пор этого не могу объяснить, но мне кажется, что с той поры Пресвятая Богородица всю мою семью и меня саму покрыла Своим Покровом и ведет нас по жизни.

Покров Пресвятой Богородицы

Как потом мне вспомнилось, я и в Оптину приехала на Тихвинскую, и первый храм, где училась петь на клиросе, был с чтимой Тихвинской иконой.

Мама моя покрестилась на Тихвинскую. Сначала совсем не собиралась креститься – обиделась, когда я в монастырь ушла. Но потом на Тихвинскую приехала в наш монастырь и случайно разговорилась с православным врачом. Эта врач рассказала ей, как умирают неверующие и как умирают православные люди. И мама за пять минут разговора полностью изменилась, такое сильное впечатление произвела на нее беседа. Видимо, так устроила Пресвятая Богородица, что мама покрестилась в этот же день.

Пресвятая покрыла Своим Покровом и мою бабушку. Ей было уже под 90, когда случился инсульт, и ее парализовало. Я уже была в монастыре. Приехала к бабушке, звала к ней священников, но почему-то никого не могла найти, все как-то были заняты. Потом знакомый попросил отца Артемия Владимирова, и он не отказал, приехал к незнакомой старушке, соборовал, исповедал, причастил, и бабушка мирно отошла ко Господу.

Как мы «безнадежно испортились для мира»

Покрестившись, мои подруги и я все же очень хотели сразу пойти в монастырь, мирская жизнь как-то потеряла свою привлекательность для нас. Митрополит Тихон (Шевкунов), побывав в юности в Псково-Печерском монастыре, писал: «Единственное место, где теперь я чувствовал себя хорошо, был храм. Ни друзья, ни развлечения, ни желанная когда-то работа – ничто не касалось моего сердца. Даже книги, даже любимые Достоевский и Толстой не задерживали внимания. Я понял, что совершенно изменился. А может, безнадежно испортился для этого, столь любезного для меня раньше, мира. Открылась другая жизнь, по сравнению с которой все, прожитое мною за двадцать четыре года, не шло ни в какое сравнение».

Вот так и мы, съездив в Оптину, по всей видимости, «безнадежно испортились для мира»... Иногда говорят, что, дескать, в монастырь уходят от несчастной любви. Матушка-игумения по этому поводу замечает:

– Мы ушли в монастырь по счастливой любви – любви к Богу.

Наш духовный отец – старец-схиархимандрит Михаил (Балаев) (1924–2009), подвизавшийся в Троице-Сергиевой лавре, говорил:

– Монахом становится человек не при постриге монашеском, а еще в миру – когда сердце загорается любовью ко Христу.

Печоры

А тогда мы решили получить благословение старца Иоанна (Крестьянкина) на наш уход в монастырь и отправились в Печоры. Шел 1989 год, и отец Иоанн был очень подвижный, живой, весь белоснежный. Еще он оказался очень открытым, радостным – смотрел на нас, девчонок, так, словно знал нас всю нашу недолгую жизнь. Сразу обнял как родных, и, когда мы ему с порога заявили, что хотим в монастырь, ответил:

– Будете в монастыре, но сначала нужно доучиться! И хорошо бы, чтобы вас благословили на монашество родители, тогда, под покровом родительского благословения, вся ваша жизнь пойдет правильно.

Получишь диплом – и на все четыре стороны!

Ожидать от моей мамы благословения на монашество было нереально: она очень хотела, чтобы я закончила институт и получила диплом. И когда я, следуя совету старца, сказала ей, что буду доучиваться, она успокоилась и ответила:

– Вот получишь диплом – и на все четыре стороны!

Мама, конечно, не предполагала, что я на самом деле приму монашеский постриг. Она надеялась, что дочка в скором времени остынет и «выбросит эту дурь из головы». А я была очень ее словами обрадована и позднее радостно объявила отцу Мелхиседеку:

– Батюшка, мама благословила меня в монастырь!

«Деточка, да идите вы, куда хотите!»

А мама решила подстраховаться и отправилась в деканат, попросив там повлиять на дочь. Меня вызвали в деканат и заявили:

– Нам стало известно, что вы собираетесь в монастырь! Государство потратило средства на вашу учебу, и после окончания института вы по советским законам должны отработать в школе три года!

Я ответила, что готова отработать, но сильно расстроилась от того, что моя мечта откладывается еще на три года. В расстройстве зашла в первую попавшуюся мне юридическую консультацию и наивно спросила, как мне быть. В консультации сидели толстые, важные дяди-юристы. Один из них, выслушав мою печальную историю, ласково сказал:

– Деточка, да идите вы, куда хотите! Закон тот давно отменили, так что отправляйтесь в свой монастырь на здоровье и молитесь там за всех нас!

Таким образом, я нашла поддержку в совершенно неожиданном для себя месте...

Как мне пригодилось мое образование

Позднее мне на самом деле очень пригодилось мое педагогическое образование: матушка-игумения посылала меня преподавать «Основы православной культуры» в школе детского приюта и даже в частной школе-интернате, где учились дети из довольно обеспеченных семей.

Я стала учить старшеклассников, несколько избалованных, и очень боялась, что они не захотят слушать начинающего преподавателя. Но дети есть дети, и они тянулись к слову Божьему, задавали много вопросов, слушали с интересом.

«Господи, верни, пожалуйста, наших мальчишек живыми!»

Да, я упоминала, что у меня был жених. Ребята из нашего класса все оказались в Афганистане, были на войне, и он в том числе. Я очень боялась: вдруг его убьют из-за моего желания стать монахиней. Такой у меня был навязчивый помысел. Молилась:

– Господи, я уйду в монастырь, а Ты верни, пожалуйста, наших мальчишек живыми.

Удивительно, что все они действительно чудом остались живы, а мой бывший жених быстро нашел себе другую невесту, чему я была очень рада.

Толгский женский монастырь

Я заканчивала институт в 1990-м году, и как раз собирались открыть женский монастырь в Шамордино, рядом с Оптиной. Пока его не открыли, духовник посоветовал на зимних каникулах съездить в Толгский Свято-Введенский женский монастырь. Мне там очень понравилось, даже появилась мысль после окончания института остаться в этой обители.

Дали мне послушание: читать на трапезе для паломников. Открываю книгу на закладке, а там: «Основание старцем Амвросием Шамординской Казанской Горской женской общины». Это было жизнеописание старца Амвросия Оптинского, еще дореволюционное репринтное издание книги схиархимандрита Агапита (Беловидова), и я каждый день на трапезе этот раздел читала, словно Господь дал мне знак о Шамордино.

«Где там шамординская послушница?»



Шамордино. Казанский собор Шамордино. Казанский собор

А потом духовник благословил меня съездить в Троице-Сергиеву лавру к своему духовному отцу, приснопоминаемому архимандриту Венедикту (Пенькову; 1939–2018), будущему наместнику Оптиной пустыни.


Я подошла попрощаться. Поцеловала руку – она оказалась теплая, живая

Встала в конец очереди на Исповедь, стою, жду – в разноцветной мирской одежде, обычная девушка. Вдруг отец Венедикт, с которым я ранее никогда не встречалась, подзывает меня:

– Где там шамординская послушница? Иди сюда!

Подошла в полном удивлении, а отец Венедикт сразу мне говорит:

– Если хочешь в Шамордино, я тебя благословлю, но сначала обязательно сдай экзамены и получи диплом. Тогда можешь уходить.


Это было на святого великомученика Георгия Победоносца, и в этот день в Троице-Сергиеву лавру привезли почившего Патриарха Пимена (Извекова) (1910–1990). Я его никогда не видела, но слышала, что он был человеком святой жизни и много пострадал. И я подошла к нему попрощаться и как бы получить его благословение. Поцеловала руку – она оказалась совершенно теплая, живая.

Схимонахиня Серафима Бобкова

Шамординской послушницей меня неожиданно назвала и схимонахиня Серафима (Бобкова), к которой меня и еще одну девушку отправил духовник, чтобы расспросить про старую Оптину. Матери Серафиме было уже около ста лет, жила она в Гомеле у родни, в избушке, которая так вросла в землю, что окно ее находилось на уровне дороги. В молодости старица, тогда еще инокиня Ирина (Бобкова), окормлялась в Оптиной пустыни, была духовным чадом оптинского старца, преподобноисповедника Никона (Беляева) (1888–1931).


В 1931-м году, не страшась опасностей и угрозы собственного ареста, матушка разыскала духовного отца в деревне Валдокурье Архангельской области, куда он был сослан, и нашла его уже угасающим от туберкулеза, покрытого вшами. В таком состоянии он продолжал выполнять свое молитвенное правило, читал Священное Писание, писал письма. Своими заботами матушка скрасила последние дни умирающего.

У матери Серафимы, несмотря на ее годы, был очень светлый и ясный ум. Когда мы запели канон святителя Андрея Критского, она начала нам подпевать, причем знала все ирмосы наизусть, и даже учила нас особому, постовому распеву. По всей видимости, она была прозорлива, поскольку называла нас шамординскими послушницами, которыми мы вскоре и стали. Та девушка, с которой мы вместе ездили к старице, сейчас игумения монастыря, и зовут ее матушка Серафима.

Когда открылся монастырь в Шамордино, старица Серафима (Бобкова) туда приехала и жила там примерно еще полгода. Она наставляла нас, молодых послушниц. Мы все искали какой-то мирской справедливости: почему тут так, почему не эдак, – а она была духовным человеком, учила нас смирению и послушанию.

Шамордино

На Пасху я и моя крестная Людмила, будущая игумения Николая, приехали в Шамордино – так обычно неофициально называют Казанскую Амвросиевскую женскую пустынь рядом с деревней Шамордино, в 12 километрах к северу от Оптиной. Литургию пока не служили, монастырь только начал восстанавливаться, отслужили Пасхальную заутреню, спели как могли, вразнобой. Я к тому времени уже два года пела на клиросе в приходском храме, знала наизусть Пасхальные часы, песнопения, стихиры.

Игумения Никона (Перетягина) (1941–2012) приняла нас хорошо. Будучи мудрым, духовным человеком, она понимала, что мы, новоначальные послушницы, сразу же смириться не сможем, и относилась к нам со снисхождением, а к тем сестрам, кто были постарше, – относилась строже. Мне дали клиросное послушание и вышивание.

Чудесное исцеление

Нужно сказать, что у меня с детства болели глаза, зрение падало до минус девяти, и я перенесла в школьные годы несколько операций. После них зрение сначала восстановилось до единицы, но со временем снова упало до минус четырех, но это все-таки было не минус девять.

И вот дали мне вышивать, и я от своей новоначальной ревности вышивала день и ночь, за исключением времени, когда пела на клиросе. А тут начался Великий пост, я работала над черным облачением, напрягала глаза, из-за большого напряжения зрение опять сильно ухудшилось, и я практически ослепла: вышивать не могла, читать не могла, на клиросе ничего не видела.

Матушка Никона благословила меня утром и вечером бегать на источник Казанской иконы Пресвятой Богородицы и промывать глаза. Через неделю мое зрение полностью восстановилось, и я даже совсем сняла очки.

Искушение

Характер я в миру имела довольно строптивый, случалось мне проявлять непослушание и в монастыре. Один раз я просилась по какому-то неважному делу у матушки к родителям, в Москву. Она не отпускала, я ее уговорила, и случилось искушение. Я точно знала, что родители дома, но на мой стук в дверь никто не открывал.

Ночь мне пришлось провести на вокзале, причем я чуть не попала в милицию, хорошо, что милиционеры попались добрые – они отправились со мной выяснять, где я живу. Звоним в дверь – родители открывают и говорят, что все время находились в квартире и никуда не выходили.

Как я собиралась подвизаться в пещере


Меня тянуло в пустыню, я даже выкопала пещерку в лесу, чтобы там подвизаться

Устав в Шамордино с самого начала ввели очень строгий, бывали ночные службы, а днем особенно отдыхать не получалось. На полунощницу приходили все, а потом оставались молиться дальше уже по силам. Хотели, конечно, все сестры, но не у всех имелись силы. У меня по юности сил хватало, а ревности было так много, что я чуть не впала в прелесть: все меня тянуло в пустыню, и я даже выкопала себе пещерку в лесу, чтобы там подвизаться. Если бы не духовник и матушка, я бы, конечно, погибла.

Игумения Никона видела мою чрезмерную ревность и, чтобы хоть как-то меня усмирить, хоть как-то сбавить мои обороты, давала мне послушание выдирать молоденькие березки и траву, которые в то время росли на крыше Казанского собора. Я боялась высоты, но за послушание, да с моей ревностью, мне ничего не было страшно, и я порхала, как птичка, по крыше.

Силы и здоровье имелись, и я пела днем и на ночных службах, а вот вышивать бегала то в лес, то на кладбище, мне там очень нравилось вышивать и молиться в уединении – тихое место над обрывом. Чтобы я по лесам хоть с какой-то пользой бегала, и мое своеволие не так ярко проявлялось, матушка Никона давала мне задание приносить со святого источника воду для алтаря, для больных, потом предлагала выкапывать в лесу деревца, и я приносила рябину и калину и высаживала аллею в монастыре. Все успевала, и матушка меня не очень ругала.

«Пока вы в монастыре – над вами Божий покров»

Когда мы ездили к нашему старцу Михаилу в Троице-Сергиеву лавру, у меня было понимание, что мы в Шамордино все новоначальные, и ревность наша бывает большей частью не по разуму. Я рассказывала духовнику, как мы усердно подвизаемся, как не спим по ночам, как меня все тянет в пещеру и в лес, но сама понимала, что это все крайности, что можно легко впасть в прелесть. Ожидала, что старец начнет нас ругать, но он не ругал, а с улыбкой говорил:

– Пробуйте все: и пост, и молитву, и ночные труды: в монашестве все пригодится. Не бойтесь, пока вы в монастыре, над вами Божий покров. А вот если выйдете – будете беззащитны.

Меня в монашеском постриге назвали, как и моего духовного отца, – Михаилой. Старец мои походы по лесам всерьез не принимал, а вот вышивание, клирос, иконопись (я начала учиться писать иконы) называл настоящим – «нетщетным делом», даже молитвой.

«Школа будущих инокинь»

Духовник Шамордино, отец Поликарп (Нечипорук), тоже понимал, что мы новоначальные, говорил:

– У нас сейчас здесь школа будущих инокинь.

Вот в этой школе будущих инокинь я и провела 10 лет. А потом уже началась настоящая монашеская жизнь. Господь привел меня в Свято-Никольский Черноостровский женский монастырь, где я подвизалась много лет под духовным руководством моей крестной и духовной матери – игумении этой обители.

Гремячев монастырь

Сейчас я старшая сестра Свято-Успенского монастыря, который является подворьем Свято-Никольского и находится в селе Гремячево Перемышльского района Калужской области.

Мы, бывшие послушницы 1990-х, давно повзрослели, выросли. Все эти годы монашеской жизни чему-то меня, конечно, научили, хотя эту науку постигать нужно до конца дней. Духовная жизнь – очень сложная.

Я рассказала все эти истории, вспоминая, как приходило к Богу мое поколение. В юбилейный год 1000-летия Крещения Руси государство наконец повернулось к Церкви лицом и стало возвращать отобранные в годы гонений монастыри. Возрождались старые и возникали новые обители, молодые люди принимали монашеский постриг, совершали неизбежные ошибки, падали и вставали, боролись и не сдавались.


Сейчас, спустя 30 лет, всем моим ровесникам уже 50 с лишним, и именно они являются ядром нынешних монастырей. Возможно, мои рассказы будут интересны, как портрет одной из тех, кто вошел в первый монашеский призыв после многих лет гонений на Церковь.

Сестры нашего монастыря собирают интересные и назидательные истории, и я надеюсь рассказать их вам в ближайшем будущем. Храни Господь!



Монахиня Михаила (Осипова)
Подготовила Ольга Рожнёва
https://pravoslavie.ru/117659.html

6 декабря 2018 г.