Распри и разногласия

По правде сказать, слова священника не имеют права не раздражать. Если от его слов никому и не холодно, и не жарко, если речи его умилительно-бесполезны или обтекаемо-хороши, то лучше бы ему и не говорить ничего вовсе. Но именно в случае молчания священник должен раздражать, так как что же он за священник, если молчит?! Ветхозаветное священство совершало каждения, заклания и кропления жертвенной кровью молча. Может, оно что-то при этом произносило, но, во-первых, об этом нам даже евреи сегодня ничего не скажут (слишком долго они живут без храма), а во-вторых, слова тогда были не на первом месте. На первом месте были обрядовые действия. Наше же служение есть служение словесное, поскольку есть служение Самому Слову, ставшему плотью. Нам молчать нельзя. А раз нельзя молчать, придется многих раздражить, даже и нехотя.

Конечно, священник может быть малообразован. Тогда ученый человек на его речи поморщится. Конечно, пастырь может быть груб или резок характером. Тогда изнеженные души с завышенной самооценкой ощутят дрожь негодования, и сердцебиение у них участится. Но есть и третий вариант. А именно: священник прикоснулся к ранам души, тщательно укутанным различными одежками. Священник, как доктор, спрашивающий: «Здесь болит? А здесь?», вдруг нажал на больное место и сделал для нас явной нашу внутреннюю болезнь. Тогда, если излечение входит в наши планы, мы плачем и молимся, смиряемся и сквозь слезы благодарим Бога. Если же исцеляться мы не намерены, не намерены даже знать о своих недугах, тогда мы «священно негодуем», и вот уже из колчана с ярлыками в иерея полетели стрелы: «обновленец», «консерватор», «мракобес», «гордец».

Угодить всем людям невозможно. Более того, преступно даже желать угодить всем. Во-первых, потому что сказано: «Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо! Ибо так поступали с лжепророками отцы их» (Лк. 6: 26). Во-вторых, святой Павел говорит, что «если бы был рабом человеков, то не был бы рабом Иисуса Христа». Но, безусловно, обидно, иногда даже до смерти, как Ионе, обидно встречать бетонное непонимание или фарисейскую затаенную злобу в тех, с кем исповедуешь одну и ту же веру.

Одним кажется, что им все ясно и все ответы найдены. Всякое несовпадение чужой мысли с их «кристально-ясной» позицией кажется им посягательством на святыни. Эти задиристы и злопамятны.

Для других «все хорошо». На любую болезнь они посоветуют сделать то-то и то-то – и «как рукой снимет». То, что жизнь противоречива, а суд неизбежен, они как бы и не замечают. Именно такие «во время оно» перепиливали Исаию пилой и бросали Иеремию в тинную яму. Слишком уж те вопили много да слова все подбирали обидные, тогда как «все хорошо, и жив Господь, и здесь храм Господень».



Как легко мы бьем друг друга, если и не камнем, как Каин, то словом, которое ранит не меньше! Как мало мы умеем вслушиваться в чужие слова и вдумываться в них, но реагируем бурно и стремительно, словно прикоснулись к горячему!

Когда благословенного Господа Иисуса поставили перед судилищем и задали вопрос о Его учении, Он сказал: «Спроси слышавших, что Я говорил им; вот они знают, что Я говорил. Когда Он сказал это, один из служителей, стоявших близко, ударил Иисуса по щеке, сказав: так отвечаешь Ты первосвященнику? Иисус отвечал ему: если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня?» (Ин. 18: 21–23).

Всмотримся в эту картину, братья. Слуга, бивший Господа, был уверен в своей правоте. Он вступался за честь священной власти, воплощенной в лице первосвященника. Так оказывается, вступаясь за очевидный авторитет, можно Самому Христу бить пощечины, да еще с чувством правоты!

А теперь прочтем еще раз ответ Иисуса и содрогнемся от того, насколько Он смирен: «Если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня?»

Давайте научимся так поступать в наших жарких религиозных спорах, где часто всякий видит себя поборником правды, а соперника – еретиком. Если я говорю худо, покажи, что же именно худо. Не спеши меня бить. Быть может, твоя первичная бурная реакция, твое негодование есть действие греха, пробудившегося от точечного прикосновения. Быть может, через месяц, или год, или более ты поймешь, что был неправ. Жизнь пожует тебя, смирит дополнительно, годы остудят горячность, опыт добавит рассудительности. Многое изменится внутри, а следовательно, многое, звучащее снаружи, будет слышаться по-другому. Так, может, лучше сейчас нам взяться за воспитание в церковной среде культуры диалога и вдумчивого размышления о бытии Церкви вместо перестрелки цитатами и развешивания ярлыков? Вместо всего того, что позже породит раскаяние и горькие вздохи типа «зря я тогда…»

Да, наши слова не могут не раздражать. Они мертвы, если не раздражают. Или их слушают мертвые. Впрочем, от слов Евангелия и мертвые часто оживают. Так пусть наши слова раздражают «внешних», пусть «неверующий или незнающий» нашими словами «обличается и судится» (1 Кор. 14: 24). Сами же мы должны жить в братской любви и временные несовпадения позиций должны решать в духе взаимного уважения. У нас одна вера. Во второстепенном отцами нам позволено разнообразие. А во всем нам заповедана любовь.

Нас ведь, православных, сравнительно не так уж много, чтобы вместо того, чтобы, возлюбивши друг друга, единомыслием исповедовать Троицу, устраивать распри в доме общей Матери-Церкви.



Протоиерей Андрей Ткачев

14 октября 2010 года