* Размышления...

Дорогие мои девочки!
Сразу прошу у Вас прощения, за слишком длинное Эссе.
Мы много вяжем, учимся, смотрим работы участников группы. И если пишем, то обычно небольшие комментарии или ставим готовые смайлики.
Группа у нас небольшая и хочется верить, что дружная. Предлагаю если есть время прочитать мой рассказ и высказать свое мнение о прочитанном. Мне как психологу-преподавателю это очень интересно и важно для дальнейших иследований и публикаций своих работ.

Учась в университете на отделении нейро- и патопсихологии, судьба подарила мне встречу с замечательными педагогами с большой буквы.
Педагог по клинической психологии исцелила мою больную душу. Лекарство которое она мне прописала это Зигмунд Фрейд и его "Психоанализ".

Я начала писать автобиографические рассказы по каждой теме психоанализа.

У Фрейда есть такой термин "Вытеснение", когда мозг вытесняет травмирующие, шоковые моменты нашей жизни в глубокие архивы нашей памяти, и тем самым спасает сам себя от безумия. Я написала рассказ по этой теме о своем детстве. Не судите строго.


Размышление.
Рождение девочки было малозначительным фактом в жизни семьи. Ребенок родился слабым, болезненным, но на редкость спокойным, что не мешало жизни молодых и полных сил родителей. Ребенок рос в специальных санаторных детских учреждениях, где им «занимались» лучшие специалисты и воспитатели, и этот факт успокаивал и повышал самооценку родных девочки.

Девочку звали Арина, она была спокойна, молчалива, односложно отвечала на заданные вопросы, была исполнительна, нетребовательна, неконфликтна и вообще мало кого интересовала. Шла, куда надо было идти, сидела часами на одном месте и смотрела в одну точку. В санатории таких детей «любили», они не доставляли никому никаких хлопот.

Но наступило время, когда нужно было идти в школу. К этому оказался не готов никто, и на семейном совете было решено отправить ребенка в лучшую оздоровительную школу, которая находилась далеко в горах, и где девочка, по мнению семьи, не будет дышать городским смогом, а будет учиться, лечиться и получать целебные процедуры, наслаждаясь благоприятным горным климатом. И родители были довольны решением, в котором были учтены потребности всей семьи.

Арина поехала в школу, находящуюся очень далеко от дома. Всю дорогу она прижималась к матери, которая ласково рассказывала, как будет девочке там хорошо, сколько новых друзей она узнает, как полезно она будет питаться, что ей совсем не трудно будет учиться, так как уроки в этой школе укороченные, домашних заданий не будет, и ни один ребенок не будет так же счастлив, как будет счастлива она. Девочка молчала и только еще сильнее прижималась к матери.

Когда все формальности были улажены, наступило время прощания. И к ужасу матери и воспитателей, да и самой Арины, она стала громко кричать. Это не были плач или каприз, скорее это был животный страх, вырывавшийся из глубин ее сознания, это было прощание с жизнью. Ее крепко держали, пока мать убегала из «райского местечка». Но Арине было уже все равно, это были первые и последние трудности, которые она доставила окружающим ее людям в школе.


Так начался новый этап в жизни ребенка. Чтобы не было так больно и страшно, она все глубже уходила в себя, а чтобы никто ее там не потревожил, стала послушной и исполнительной. Встречи в родительские дни проходили тихо и доброжелательно, что радовало и успокаивало совесть матери.

Жизнь в той школе Арина практически не запомнила, там на самом деле никто не заставлял детей учиться, трудиться, нужно было только не нарушать режим, и это очень устраивало необщительную девочку.

Но вот этот год закончился, и Арина вернулась домой. Нужно было опять как-то определять судьбу ребенка, который при тщательном обследовании, оказывается, за год не научился читать, писать и считать. Родители решили летом заниматься с девочкой самостоятельно, чтобы она смогла пойти во второй класс. Учение давалось с большим трудом, так как никто в семье не знал, как достучаться до ребенка. Письмо, пусть корявенько, но начало закрепляться, а вот счет занимал массу сил и времени, и это был «Сизифов труд». Сия таинственная и столь непостижимая для ребенка наука была не понята ею никогда. Только чтение удавалось Арине, потому что давало призрачную возможность уйти из этого непонятного и тревожного мира. Ведь до этого никто не читал ей сказок на ночь! И она нырнула с головой в этот волшебный мир созерцаний и переживаний чужих судеб.

Но всплывать все же приходилось. Ведь нужно было придерживаться распорядка дня, к чему она уже была, в общем-то, приучена, да и времени «свободного» у ребенка, как казалось родителям, было слишком много. И тогда был выбран «исторический» путь: на давно откладываемые деньги было торжественно куплено пианино «Беларусь», занятия на котором должны были спасти ребенка от дурных мыслей и пагубного влияния улицы. С воцарением в доме коричневого полированного ящика, в откинутой крышке которого многие годы отражалась только Арина, началась новая, музыкальная эра в семье.

Никто тогда и не мог представить, чем станет для девочки, которая могла часами сидеть и смотреть в одну точку (что, между прочим, очень беспокоило ее родителей), мир музыки. Ведь только в нем она могла от всех спрятаться, только там мечты и грезы превращались в действительность, только там никто не заставлял ее что-то делать… И Арина с удовольствием уходила, убегала, улетала в этот мир.
Мама была очень довольна и горда, что ее дочь получит музыкальное образование.

В музыкальной школе ей особенно нравилось, что занятия были индивидуальные, а не групповые, ей хватало их в общеобразовательной школе, которую она терпела по воле обстоятельств. Единственное, что внушало безумный ужас - экзамен по фортепиано: дребезжание рук, ускользание клавиатуры, следы от вспотевших пальцев на узких спинках черных клавиш, оскорбительное забывание нот. Яркие и разрозненные осколки памяти - «технический экзамен» - сдавали гаммы, арпеджио, этюды. Чувства издевательства и унижения, которые испытываешь в борьбе с непослушным тебе телом, когда побеждает все-таки тело. Боль в животе, тошнота, обморочное состояние - так, как Арина боялась сцены, ее не боялся никто. Но шло время. И эти трудности, промчавшись ураганом по детской жизни, тоже практически все ушли. И теперь, когда девочка садилась за фортепиано, - моментально исчезали проблемы, страхи, обиды, тревоги. И поэтому она была рада, что перед ее носом были вечно открыты засиженные черными головастиками нотные листы. А все остальное: семейные разборки, трудности, болезни ее совершенно не касались. Ей уже не нужны были чья-то забота, ласка, общение с друзьями, потому что жила она теперь в параллельном мире, и там ей было все понятно и совершенно безопасно.

Соприкасаясь с прохладными клавишами инструмента, она получала не только эстетическое, но тактильное удовольствие, умение обладать этим волшебным инструментом и укрощать его давало невероятное ощущение собственного превосходства, силы и подъема над уродливыми законами нормы существования людей в придуманном кем-то мире, и можно было сопротивляться всему и всем. Появлялась способность вообразить, нарисовать самой себе картинку и ею же насладиться. В такие моменты в девочке рождалась безумная легкость душевного осязания всего мира, самых дальних его закоулков, она словно прощупывала огромное пространство чувствительными рецепторами своей души.

Что касается обычной школы, Арина, боясь любых конфликтов с учителями и родителями, не учила, а зазубривала все предметы, даже те, которые были непостижимы ее пониманию – химию, физику, геометрию. Она могла ответить преподавателю все от точки до точки, хотя для нее многое было китайской грамотой. Только один предмет просто нереально было выучить, так как в нем не было слов – алгебру, где царили только цифры и непонятные знаки. Но девочку жалели за ее покладистый характер, за безотказность в любых просьбах: помыть полы, например, или окна в классе. Это было не трудно, потому что во время мытья окон можно было представлять себя Золушкой, которая обязательно в скором времени станет принцессой. И в нелюбимой общеобразовательной школе у девочки не было проблем ни с учителями, ни с родителями, а одноклассники ее просто не замечали, она была никому не интересна.

Постепенно этот непростой мир становился все более понятным для Арины, и она научилась ловко приспосабливаться: ведь ей нужно было не только существовать в нем, но и жить своей собственной, придуманной жизнью. И она поняла: чтобы было легко, надо постараться не раздражать окружающих, родителей, учителей, просто не доставлять им хлопот, не вызывать их негативной реакции на свое поведение, и тем самым облегчить собственную жизнь, в которой было все понятно и приятно, где присутствовали волшебство, наслаждение и гармония.

Все отрочество Арины – постоянное выпадение в транс. Провалы в какие-то колодцы подземной блаженной темноты, сладостное оцепенение и разглядывание себя изнутри. Созревание и настаивание ее цыплячьих мозгов сопровождалось видениями, порою ею овладевало обморочное отчаяние, тоска по красотам загробной жизни. Сегодня ее вряд ли заинтриговали бы подобные приключения своего воображения. А в то время она жила глубоко и опасно. На грани умопомешательства, как многие подростки.

Музыка, которой она занималась всегда за закрытой дверью, способствовала возможности убежать от всех проблем и забот, принудительно навязанных условиями жизни. И она приняла все эти условия и четко следовала им.

Были и счастливые моменты, когда Арина с родителями ходила в Консерваторию слушать оркестровую симфоническую музыку. Дирижер был Богом в этом храме музыки, он дирижировал яростно и нежно! Форте!!! Дольчиссимо… Модерато… И первые скрипки: форте!!! Он дирижирует и дирижирует Девятой симфонией Бетховена, и безостановочно движутся руки на четыре четвертых…

Так проходили годы, Арина росла, училась и приспосабливалась, пытаясь и уже умея устроить свою собственную жизнь так, чтобы ничего ее не отвлекало от любимого процесса – музицирования. И чем серьезнее она соприкасалась с творчеством великих композиторов, тем глубже она погружалась в этот загадочный мир музыки.

А так как в ее семье не было музыкантов, никто и никогда не мог понять и проанализировать состояние ребенка. «Гений» (а ему позволено многое), сидит девочка шестнадцать часов за фортепиано, но она же не такая как все, и для нее должны создаваться особые условия.
И вот уже она сама создает все условия для отстраненности и иллюзорности своей жизни, не сознавая и не понимая, как протекает жизнь людей, обеспечивающих ей эти условия, ничего не понимая в их каждодневном, утомительном и монотонном существовании.

По окончании школы Арина не думала о собственном будущем, о выборе профессии - главное было ничего не менять в привычной, понятной и уже освоенной ею жизни.

С отличием окончив музыкальную школу, она с легкостью поступила в Консерваторию, стараясь вычеркнуть из памяти годы, проведенные в общеобразовательной школе.

Наконец-то она попала именно в тот мир, о котором грезила в детстве, подходя к храму музыки, где ей была слышна со всех сторон музыкальная какофония, когда звуки различных инструментов, казалось, перебивая друг друга, вели только им одним понятный спор, звучали женские и мужские голоса, исполнявшие абракадабру из вокальных арий, песен и романсов. Это было счастье!

***
Консерватория, где я когда-то училась, больше напоминала пансион благородных девиц. Мальчики–музыканты не вдохновляли нас как ухажеры, хотелось красивых, брутальных, пахнущих потом, бензином мужиков, которые подарят тебе ветер, волю и приключения.
Собирались стайками в свободные минуты в туалетах и коридорах, где, покуривая, делились личными интимными подвигами, кто-то откровенно врал, а кто-то до слез завидовал врущим.

Крепкой дружбы среди музыкантов не бывало, потому что, во-первых, в той или иной мере они все конкурировали друг с другом, а во-вторых, отрабатывать концертную программу каждый должен был усилиями только своей пятой точки. Поэтому общение происходило в основном в коридорах и аудиториях на групповых занятиях сольфеджио, гармонии и музыкальной литературы.

Но в Консерватории всегда знали свои таланты и гордились ими. Вот и в нашей группе училось такое неземное создание. И звалось оно - Арина, хотя, если бы не пушкинская няня, то вряд ли кто и запомнил бы ее имя. Она посещала все занятия, была вежливой, неконфликтной и явно побаивалась столь темпераментных девиц, какими были ее одногруппницы. Придя в аудиторию, всегда садилась на одно и то же место, открывала ноты и часами смотрела в них. Листки нот были изрядно потрепанны, безбожно исписаны, подчеркнуты и перечеркнуты нашими любимыми педагогами, которые показывали своим нерадивым студентам, как надо играть ту или иную фразу, где нужно набрать побольше воздуха, чтобы растянуть его до завершающей точки содержательного момента, и, если студент раз за разом делал одну и ту же ошибку, например, не соблюдая паузы, или вместо бекара брал диез, то эти места нещадно и неоднократно обводились, пока в этом месте не образовывалась дыра.

Арину не обижали, ведь ею прикрывали все творческие дыры, отправляли на всяческие конкурсы, да и кого же еще можно было отправить на аккомпанемент хорам и вокалистам, где исполнялись песни о Родине, партии и счастливом детстве. Все это держалось на голом энтузиазме, но она никогда не отказывалась.

А в это время девчонки крутили романы, выходили замуж, рожали детей, разводились, кто-то из-за этого бросал обучение или брал академку. Каждый крутился, вертелся и врал, насколько способна была его совесть. Удивительно, но весной у студентов начинали активно вымирать родственники, особенно доставалась бабушкам. У некоторых несчастных за время обучения уходило в мир иной минимум пять бабушек, родителей щадили больше, такие оправдания старались не использовать. Приходили с забинтованными пальцами и очень часто, видимо забывая, какой палец был порезан, заматывали любой палец на любой руке. Случались неприятные конфузы, так как педагоги почему-то лучше помнили, какой палец болел у студента вчера.

Но наша Арина от всего этого была далека, все также из года в год она садилась на свое место и пристально вглядывалась в клавир, как в молитвослов.

Прошло уже много лет, обучение давно закончилось, всех нас раскидало по разным городам и странам, многие сменили не только фамилии, но и профессии. Да и я уже все реже и реже открываю свой инструмент, и он, бедняга, почему-то отчаянно начал мешать только лишь своим присутствием членам моей семьи. Всем кажется, что на этом месте хорошо было бы поставить что-то полезное, например, тренажер.

На все более редеющих встречах однокурсники пытались выяснить информацию о судьбе Арины. Версий было много, поговаривали, что пианистки из нее не вышло, не смогла преодолеть всегда мучавший ее страх сцены и публичных выступлений; работа педагога для нее была не возможна, так как передача собственных восприятий и ощущений вербально была ей недоступна. Выдвигался и вариант, что, бесконечно смотря в ноты, она углубилась в вечный покой, из которого так и не смогла выйти. Еще слышали, что какой- то заезжий лейтенант увез тихую девушку в далекий гарнизон.

***
И когда на душе становится нестерпимо тошно, душат обиды, мучительный страх встает комом в горле, я закрываю дверь, открываю пыльную крышку фортепиано, прикасаюсь к гладким черным и белым клавишам моей жизни и начинаю играть Второй фортепианный концерт Рахманинова. Чувствую приятную истому, легкое головокружение, пот начинает струиться по телу, а слезы по щекам, и уже из последних сил беру эти немыслимые Рахманиновские аккорды, которые он явно писал под свои гигантской длины пальцы, в голове вырастают образы детства, милой юности и вдруг Арина будто подхватывает, помогает и управляет моими уже ослабевшими руками, ведь только ей удавалось играть этот концерт так естественно, как дышать. В этот момент она становилась удивительной красавицей, которая творила чудеса на стареньком «Стейнвее», стоящим в актовом зале. И вот мы уже сливаемся с ней в одном сердечном ритме, она живет во мне, а я в ней, и мы вместе создаем эти волшебные аккорды, не обращая внимания, как соседи стучат по стенам и трубам...

«И можно лишь вздохнуть, придя к заключению, что отдельным людям дано, собственно говоря, с легкостью извлекать из вихря собственных чувств глубочайшие прозрения, к которым мы, другие, должны пролагать путь через мучительную неуверенность и неустанными исканиями ощупью»
Зигмунд Фрейд

Уважаемая Людмила Самуиловна!
Спасибо за подаренную мне возможность прослушать курс лекций по «Психоанализу»! Вы помогли мне по-новому взглянуть на себя и окружающих.

Студентка РГГУ
Института психологии им. Выготского
Второе высшее образование
Кафедра Медицинской психологии
Факультет –нейро и патопсихологии
Кожухова Ирина

Девочки этот букет для ВАС!