Катерина Мурашова / 13.06.16 Почему она бьет детей?
Давно я не задавала читателям «психологических загадок». Можно на досуге немного поупражнять мозги. Загадка не из простых, предупреждаю сразу
— Она бьет моих детей, и я не знаю, что мне делать!
У мужчины было молодое лицо, обширные залысины и длинные нервные пальцы. Оставшиеся волосы забраны сзади в хвост. Он пришел один.
— Кто такая «она»? — спросила я.
— Моя жена, Эля, — пальцы сплетались и расплетались, как маленькие змейки или толстые макаронины. Казалось, в них вообще не было костей.
— Эля — мать детей? Или это дети от вашего предыдущего брака?
— Нет-нет, это и ее дети тоже!
— Расскажите подробнее о вашей семье.
— Дети — Миша и Марина, пять с половиной и три с половиной года. Эля… Моя мама сразу говорила мне, что она… что мы не пара и я совершаю ошибку, но я тогда абсолютно не желал ее слушать, был уверен в своих чувствах, в том, что у нас все получится.
— Ваша мама живет с вами?
— Нет, мама сказала, что это наша жизнь, и мы с самого начала живем отдельно — у нас осталась квартира от моей бабушки.
«Что ж, очень разумное решение при таком отношении свекрови», — подумала я.
— Рассказывайте дальше.
Рассказчик он был так себе, и все из него приходилось буквально вытаскивать.
С Элей вместе учились в институте. Причем институт не хухры-мухры — Политех, да еще один из самых сложных факультетов. Он — петербуржец, выпускник математической школы (впрочем, в математических гениях никогда не ходил, учился и в школе, и в институте прилично, но брал скорее серьезностью и старанием, чем креативом). Эля приехала из глубокой провинции. Дочь тамошней библиотекарши, бедной, одинокой, но, по-видимому, достаточно амбициозной — назвала дочь Эльвирой и с раннего детства твердила ей: «Ты должна пробиться!» Что это значило, не уточняла, может быть, и сама толком не знала. Выраженные математические способности Эли и ее увлеченность решением задач оказались очень кстати.
С седьмого класса Эля училась почти исключительно на отлично и дополнительно занималась математикой по всем доступным библиотекарше учебникам — плотно готовилась к штурму столицы. Из двух столиц согласно с матерью выбрали северную — все-таки поспокойнее.
В институт Эля поступила легко. Среди студентов выделялась. Что-то в ней такое было, делавшее ее заметной (для всех или только для ее будущего мужа, я так и не поняла). Формулировалось это «что-то» с трудом. Немногословие, серьезность и еще нечто, что мой посетитель, представившийся Максом, назвал «статью».
После первой-второй сессии на сложных факультетах Политеха вылетает до трети поступивших: учиться очень трудно, а выпавшие наконец-то из-под родительски-учительского контроля выпускники гимназий любят полоботрясничать и пожить веселой студенческой жизнью (и их можно понять).
Макс оказался одним из кандидатов «на вылет». Он-то как раз не лоботрясничал, просто с трудом справлялся с учебой. Переживал страшно, именно тогда начал лысеть.
Эля проявилась на его горизонте как-то очень просто, на каком-то дополнительном занятии (она училась хорошо, но засиживалась в институте допоздна и в общежитие явно не торопилась): я могу тебе объяснить.
Объясняла она блестяще — лучше преподавателя. Он сразу все понял и не поскупился на похвалу. К тому же они долго сидели рядом, а от Элиной высокой груди как-то очень вкусно пахло — кажется, яблоками с корицей. «Мне нетрудно объяснять, даже нравится, когда понимают, — простодушно сказала Эля. — Так что если что не поймешь, сразу спрашивай».
Роман был бы абсолютно счастливым, если бы не тревоги матери: «У нее холодные глаза, ей нужна только прописка и жилье, неужели ты не видишь, как она тебя обрабатывает?!»
Он не видел. В гимназии ходил в середнячках, внешность имел непривлекательную для женского пола, а тут — умная, роскошная Эльвира говорила «люблю» и смотрела на него сияющими глазами.
О предохранении он не думал вообще (хотя мать настаивала и презервативы покупала). Думала Эля. Но на четвертом курсе ее методики дали сбой (так она сказала ему, а что сказала по этому поводу мать Макса, вы догадаетесь сами).
Делать аборт Эля отказалась категорически. Да он и сам не хотел, можете смеяться, но ему уже очень хотелось ребенка, сына или дочь — все равно. И, конечно, как порядочный человек, женился.
И сначала это было полное, ничем не замутненное счастье. Он закончил институт, нашел неплохую работу по специальности (там ценились старание и надежность сотрудников). Между двумя детьми как-то успела-таки написать и защитить диплом и Эля. Он приходил с работы, жена улыбалась, дети подползали или подбегали к его ногам, восторженно визжа: «Папа! Папа!» — он поднимал на руки сразу обоих… Вот оно!
Изменялось все как-то исподволь, незаметно.
И сейчас полный кошмар. У Эли скачет настроение, с ним, Максом, она еще ничего, старается сдерживаться, но вся радость ушла, интимных отношений фактически нет. Поговорить, кроме детей, не о чем. Эля потолстела, не слишком следит за собой. Но самое страшное — она постоянно срывается на детей, орет, может ударить крошечную девочку за малейшую провинность. Он на работе, мама рассказывала ему, он не верил, зная ее отношение к невестке, но теперь уже видел своими глазами, неоднократно.
— Я просто не знаю, что мне теперь делать! — с подозрительно блеснувшими глазами воскликнул Макс. — Так жить невозможно. Уйти и оставить детей с ней? Тоже невозможно, я их люблю, это мои дети. Забрать детей? Правильно ли это, смогу ли я их сам воспитать? Да и она их, конечно, добром не отдаст. Мама советует обратиться в социальные органы, но я… мне…
— Вы пытались говорить с Элей? Может быть, она просто устала, ей нужно какое-то разнообразие, отдых?
— Да, конечно, много раз. Она признает свою вину, говорит, что постарается сдерживаться, а потом опять. Отдых? Моя мама приходит посидеть, поиграть с детьми, много помогает, Эля может от них отдохнуть. Разнообразие? Прямо на этой неделе я предложил купить билеты в театр, чтобы мы с ней сходили вдвоем. Она отказалась.
— Эля придет ко мне?
— Я не знаю. Но, конечно, попробую ее уговорить.
***
Рабочих гипотез у меня было четыре.
Что-то гормональное, после двух родов с небольшим промежутком — дисфункция, опухоль (потолстела, перепады настроения, честные попытки «взять себя в руки» ни к чему не приводят).
Сенсорная депривация. Эля умна, талантлива, ее мозг годами «затачивался» под решение сложных математических задач, но уже пять лет в этом смысле фактически «простаивает». То, что мы видим, — бунт «голодного» мозга.
Истерическая реакция. Макса разлюбила, его пальцы-макаронины опротивели, про свекровь и говорить нечего, а деваться теперь некуда, как ни крути. Не возвращаться же с двумя детьми в провинцию к матери. Невроз.
Начинающаяся шизофрения. Некоторая шизоидность и в матери, и в дочери рассказом Макса намечена. Печально, но не исключено.
***
Эля и вправду на вид была хорошо если не в полтора раза крупнее Макса. Лицо как у матрешки — круглое, румяное. Но глаза — ярко-голубые, умные. Холодные? Пожалуй.
Ничего не отрицала. Да, срываюсь на детей. Да, это ужасно. Нет мне прощения. Именно так, как я написала. С точкой (не с восклицательным знаком) в конце каждого предложения.
Интеллект.
Глядя прямо в голубые глаза, я четко изложила все четыре свои гипотезы.
— Спасибо, — сказала Эля и взяла бумажку.
Быстро набросала схему. По первому пункту — обследование? (я подтвердила). По второму — вряд ли, уже два года подрабатывает по интернету, именно решает задачи. По ночам. И еще дает уроки — физика, математика, по скайпу. Интересно. Плюс учит немецкий. Хотелось бы большего? Сейчас, пожалуй, нет, дети слишком маленькие. Третий пункт — я все еще люблю Макса. Опять точка. Я почему-то поверила. Четвертое — можно ли достоверно подтвердить или опровергнуть? Консультация психиатра? (я опять подтвердила, с некоторым сомнением).
Все вместе заняло двадцать минут.
Еще раз поблагодарила, сдержанно, словно нехотя улыбнулась и попрощалась: алгоритм моих дальнейших действий ясен, бабушка гуляет с детьми на детской площадке, я, пожалуй, больше не буду отнимать ваше время.
***
Итак, уважаемые читатели, что же на ваш взгляд происходит в семье Эли и Макса? И, пожалуйста, к каждой гипотезе: что кому следует предпринять, если дела обстоят именно таким образом, как вы предположили?
Сейчас собираем варианты, а в следующий понедельник я расскажу, что же у них там происходило. Все другие гипотезы мы тоже рассмотрим, так как сам вопрос (разрушение изначально благополучных молодых семей) весьма общественно актуален.
_______________
Почему она бьет детей. Разгадка
Катерина Мурашова
+
T
-
Во первых строках текста хочу сказать всем спасибо. Очень интересные гипотезы, предположения, реконструкции. Наверняка, кому-то из десятков тысяч прочитавших они дали обширный материал для размышления и, возможно, действий.
Но что же было дальше с нашими героями?
Историю Эли и Макса я зачислила в разряд своих неудач, но, конечно, еще некоторое время думала над ней. Чем могла быть вызвана холодная отстраненность Эли, если отложить в сторону медицину (как раз в этом смысле я ее вполне сориентировала, и она меня как будто услышала)? У человека есть проблемы, он их признает, но фактически отказывается обсуждать. Эля с самого начала рассматривала меня не как возможного помощника, а как противника? Возможно. Но почему? Ответа у меня не было.
Второй вариант: она просто знала, что я не смогу ей помочь, и, будучи предельно рациональной, не стала терять времени. Продолжение логической цепочки было очевидным. В каком случае человек может быть уверен, что собеседник точно не сумеет ему помочь в чем-то разобраться? Когда собеседник не владеет (и не будет владеть) какой-то ключевой информацией.
Но тогда сразу возникает следующий вопрос: а зачем она вообще приходила? А вот исходя из этого можно было бы и действовать дальше…
Однако в существующей реальности все это явно было тем, что моя бабушка называла «разговорчики в пользу бедных», в моей рабочей повседневности одни случаи накладывались на другие, и история ушла в «архив неудач».
Но прошло какое-то время, и полулысый Макс с нервно извивающимися пальцами снова возник у меня пороге. И не один. С ним пришла немолодая женщина. Явно прослеживающееся фамильное сходство не оставляло сомнений. Однако те же черты в женском лице и красиво уложенные волосы платинового цвета давали совсем иной, чем у Макса, результат — женщина выглядела очень привлекательно. И длиннющие пальцы с аккуратным неброским маникюром только добавляли аристократичности ее облику.
— Я прошу прощения за беспокойство, — сразу заговорила она. — Но мой сын в свой прошлый визит к вам, попросту говоря, не сумел добраться до сути. Однако, я думаю, вы согласитесь, что его можно извинить: он очень встревожен сложившимся положением в нашей семье.
Я не очень поняла, кого из пришедших я должна извинить, поэтому решила пропустить этот аспект и сразу взяла быка за рога:
— А что же было упущенной сутью?
— Все предельно просто. Нам нужно ваше заключение как специалиста, что маленьким детям вредно, когда их бьют. Элементарно, правда? — она приглашающе улыбнулась мне, одновременно кинув любяще-снисходительный взгляд в сторону Макса: дескать, ну что с этого дурачка взять, сейчас мы с вами, взрослые умные люди, моментально решим эту небольшую задачу.
— А зачем оно вам? — спросила я.
— Вы что же, сомневаетесь во вредности битья трехлетней девочки?! — всплеснула руками дама. — Вы не верите нашим словам, несмотря на то что мы оба были свидетелями, неоднократно? Но ведь, насколько я понимаю, Эльвира сама вам сказала… Что же вам еще?!
— Я не выражала никаких сомнений. Я задала вопрос: зачем вам мое заключение? Что вы будете с ним делать?
— Мы… Мы сами решим!
Если бы она четко сказала: мы с сыном пойдем в суд, будем требовать опеки над детьми (Макс на самом деле упоминал об этом во время нашей первой встречи) я, вероятно, дальше повела бы себя по-другому. Но эта ее запинка что-то включила у меня в мозгах. Чего она хочет на самом деле? Чего они все хотят?
— Я хочу увидеть детей и поговорить с ними! — сказала я. — И приведут их Эля и Макс.
***
Разумеется, я не собиралась спрашивать у трехлетней девочки, бьет ли ее мама и как именно. О подобных мероприятиях я читала в специальной литературе и вполне допускаю, что кто-то из близких к судебным органам специалистов умеет это правильно делать и корректно трактовать результаты. Но не я.
Я просто хотела увидеть их всех вместе.
***
Дети как дети. Довольно дружные между собой — легко делятся игрушками и с ходу организуют совместную игру.
Худой нервный Макс и дородная, слегка заторможенная, как и в прошлый раз, Эля вместе смотрятся довольно странно, но если бы не глядели в разные стороны, то можно было бы сказать: взаимодополняюще.
— Есть что-то, чего я не знаю, — говорю я. — Макс?
Смотрит растерянно и честно:
— Я все рассказал. О чем это? Я не понимаю. Простите.
— Эльвира?
— Я сходила к эндокринологу, как вы рекомендовали. Начала пить таблетки.
Дети показывают игрушки Максу. Эле — ни разу.
Как мне убедить ее, что я — ни на какой стороне? Пока — ни на какой.
— Макс, нужен эксперимент, — говорю я. — Вы можете взять отпуск на 21 день?
— П-почему на 21? — Макс явно выбит из колеи.
— Потому что 21 день — обычная смена в санаториях и пансионатах. Сейчас не сезон, путевки в области очень дешевые. Вы поедете туда всей семьей, вчетвером, и будете там гулять, купаться в бассейне, оздоравливаться, играть с детьми, читать книги и смотреть телевизор. Единственное условие: 21 день вы оттуда не выезжаете, и никто к вам не приезжает. Никто, включая вашу маму — это понятно? Пускай она тоже от вас отдохнет.
— З-зачем это? Я могу, но…
В ответ я несу какую-то многозначительную околопсихологическую чушь, внимательно наблюдая при этом за Элей. Мне показалось или в ее холодных глазах промелькнула теплая искорка надежды?
— Сразу после приезда вы, Макс, придете ко мне и расскажете, как там все было. Сейчас наберите, пожалуйста, по телефону вашу маму… — получив мобильник, я приправляю свое высказывание всеми вежливыми оборотами, которые могу придумать, но по сути говорю следующее. — Чтобы 21 день вас там не было. Ни в каком виде. Эле по телефону не звонить и писем не писать. Запрещаю.
***
— Как вы догадались?! — ликует Макс. — Это было так здорово! Как в самом начале, когда мы только поженились и Миша родился! Мы вместе ходили на лечебную физкультуру, и Эля похудела на три килограмма, а я на столько же поправился. Забавно, правда? И дети были такие счастливые. Миша сказал: мама, папа, давайте останемся здесь жить, здесь хороший воздух и хорошая земля! Какой умный мальчик, правда?
— Удивительного ума мальчик. А о чем я догадалась?
— Ну, что нам нужно всем вместе поехать в санаторий…
— Эля пусть придет. Одна.
***
— В первую нашу встречу вы вели себя как человек либо больной, либо изначально враждебный. Как выяснилось, вы ни то, ни другое. Оставшийся вариант: человек «на грани», который все время боится «сорваться». Теперь вам придется мне рассказать, что вас на эту грань поставило.
— Вы не знаете? — усмехнулась Эля.
— «А из зала кричат: давай подробности!» — усмехнулась в ответ я.
После рождения Миши свекровь приходила к ним практически каждый день (благо работала полдня или удаленно и жила недалеко). Готовила еду для младенца, вытирала пыль, перемывала кастрюли и тарелки («Младенцам нужна чистота и гигиена — у тебя на родине об этом слышали?»). Денег сначала не было совсем, хотя Макс пытался подрабатывать еще до защиты диплома. Она приносила подарки, еду, нужные в хозяйстве вещи, одежду. В том числе для Эли («Ты странно одеваешься, но, с другой стороны, откуда же тебе знать, как надо?»). Макс радовался: «Хорошо, что мама нам так помогает, что бы мы без нее делали? Твоя-то мама сама с трудом концы с концами сводит и, конечно, ничем помочь не может…» (Бабушка-библиотекарь приезжала на полтора месяца в свой отпуск посмотреть на внука и помочь, но уехала через три недели в слезах, дочери ничего не объяснила — ни тогда, ни потом.) Элю из дома свекровь не отпускала: я тут приберусь, а ты пока ребенком займись. Если уходила с Мишей гулять, непременно оставляла невестке «урок»: мы пока уйдем, чтобы не дышать этим, а я вот средство купила — кафель в кухне ну очень грязный, протри его, пока нас нет.
Эля мечтала отдать Мишу в садик и вырваться на работу. А Макс трогательно обожал сына и мечтал о втором (третьем, четвертом) ребенке: дети — это такое счастье! Решила: ладно, прямо сейчас, только ради Макса, еще один — и все! В год и два месяца Марине поставили диагноз целиакия. Макс плакал. Свекровь сказала сыну: не плачь, ты же мужчина, это, конечно, беда и большая ответственность, но мы справимся и вырастим Мариночку полноценным человеком. Каждый день она подробно расспрашивает девочку, что она ела, и выговаривает Эле за нарушения диеты (реальные или кажущиеся). Возможно, это паранойя, но Эле кажется, что девочка уже научилась этим пользоваться и специально «натравливает» бабушку на мать, с любопытством наблюдая за результатом. Когда Эля с детьми видят с балкона идущую к ним бабушку, дети визжат от радости, а у матери начинается тахикардия или рвота.
— Я все время боюсь себя, — говорит Эля. — Я же крупная и очень сильная. Я боюсь ее убить или покалечить. Я боюсь причинить реальный, физический вред детям, особенно Марине. Я рассматривала разные варианты. Забрать детей и уехать. Оставить им детей и уехать самой. Развестись и поделить детей, оставить себе Мишу. Одно время очень привлекательным выглядело самоубийство, но, думаю, это как раз были гормоны. И все варианты я, рассмотрев, отвергала: для детей в любом случае выходило только хуже.
— Зачем она все это делает, как вы думаете? Зачем ей справка от меня? Она хочет отобрать у вас детей?
— Нет, что вы, ни в коем случае! Дети ее устраивают именно в том объеме, в котором она их имеет. А справка ей нужна просто, чтобы была. Еще один козырь в ее игре.
— Что за игра?
— Я не знаю. Тут вы специалист, вам виднее. Моральный садизм?
— Я попытаюсь вам помочь.
— Вы будете говорить с Максом? Простите, что вмешиваюсь, но это бесполезно. Он любит мать так же, как и детей, и никогда не поверит в то, чего сам никогда не видел и увидит.
— Нет, я буду говорить с вашей свекровью.
***
— Вы в реальной опасности, — сказала я настороженно глядящей на меня даме. — Эля чрезвычайно умна и доведена вами до крайности. Учтите: это будет не истерика с киданием на пол кастрюль и тарелок. Это будет убийство. Причем, возможно, она спланирует его так тщательно, что сумеет обмануть следствие. Формально ведь у вас с невесткой хорошие отношения. Ваш сын это подтвердит. Но даже если Элю обличат и осудят, вам это уже ничем не поможет. И вашему сыну и внукам тоже.
Некоторое время она размышляла.
— И что же мне теперь делать?
— Просто исчезните из их жизни. Поздравления на дни рождения и рождественская индейка. Все. Если заскучаете по внукам, Макс привезет их к вам в гости. С Элей — никаких контактов. Это вас полностью обезопасит.
— Но она же…
— Не ваше дело! Если вы не исчезнете сами, я попробую убедить Макса. Поверьте, я умею убеждать, и в результате вы можете потерять не только любимую вами игру с невесткой, но и сына, и внуков. Если, конечно, раньше не потеряете саму жизнь.
— Вы меня шантажируете!
— Кто бы говорил!
— И как же, когда?..
— Сегодня, прямо сейчас. Максу скажете, что Эля вас достала, внукам — что будете теперь общаться с ними на своей территории.
Всё. Эля больше не приходила, но как-то раздобыла мой адрес в интернете и прислала письмо. От его стиля веяло провинциальной библиотекой, но я все равно, конечно, была рада, что у них все устроилось.
— Она бьет моих детей, и я не знаю, что мне делать!
У мужчины было молодое лицо, обширные залысины и длинные нервные пальцы. Оставшиеся волосы забраны сзади в хвост. Он пришел один.
— Кто такая «она»? — спросила я.
— Моя жена, Эля, — пальцы сплетались и расплетались, как маленькие змейки или толстые макаронины. Казалось, в них вообще не было костей.
— Эля — мать детей? Или это дети от вашего предыдущего брака?
— Нет-нет, это и ее дети тоже!
— Расскажите подробнее о вашей семье.
— Дети — Миша и Марина, пять с половиной и три с половиной года. Эля… Моя мама сразу говорила мне, что она… что мы не пара и я совершаю ошибку, но я тогда абсолютно не желал ее слушать, был уверен в своих чувствах, в том, что у нас все получится.
— Ваша мама живет с вами?
— Нет, мама сказала, что это наша жизнь, и мы с самого начала живем отдельно — у нас осталась квартира от моей бабушки.
«Что ж, очень разумное решение при таком отношении свекрови», — подумала я.
— Рассказывайте дальше.
Рассказчик он был так себе, и все из него приходилось буквально вытаскивать.
С Элей вместе учились в институте. Причем институт не хухры-мухры — Политех, да еще один из самых сложных факультетов. Он — петербуржец, выпускник математической школы (впрочем, в математических гениях никогда не ходил, учился и в школе, и в институте прилично, но брал скорее серьезностью и старанием, чем креативом). Эля приехала из глубокой провинции. Дочь тамошней библиотекарши, бедной, одинокой, но, по-видимому, достаточно амбициозной — назвала дочь Эльвирой и с раннего детства твердила ей: «Ты должна пробиться!» Что это значило, не уточняла, может быть, и сама толком не знала. Выраженные математические способности Эли и ее увлеченность решением задач оказались очень кстати.
С седьмого класса Эля училась почти исключительно на отлично и дополнительно занималась математикой по всем доступным библиотекарше учебникам — плотно готовилась к штурму столицы. Из двух столиц согласно с матерью выбрали северную — все-таки поспокойнее.
В институт Эля поступила легко. Среди студентов выделялась. Что-то в ней такое было, делавшее ее заметной (для всех или только для ее будущего мужа, я так и не поняла). Формулировалось это «что-то» с трудом. Немногословие, серьезность и еще нечто, что мой посетитель, представившийся Максом, назвал «статью».
После первой-второй сессии на сложных факультетах Политеха вылетает до трети поступивших: учиться очень трудно, а выпавшие наконец-то из-под родительски-учительского контроля выпускники гимназий любят полоботрясничать и пожить веселой студенческой жизнью (и их можно понять).
Макс оказался одним из кандидатов «на вылет». Он-то как раз не лоботрясничал, просто с трудом справлялся с учебой. Переживал страшно, именно тогда начал лысеть.
Эля проявилась на его горизонте как-то очень просто, на каком-то дополнительном занятии (она училась хорошо, но засиживалась в институте допоздна и в общежитие явно не торопилась): я могу тебе объяснить.
Объясняла она блестяще — лучше преподавателя. Он сразу все понял и не поскупился на похвалу. К тому же они долго сидели рядом, а от Элиной высокой груди как-то очень вкусно пахло — кажется, яблоками с корицей. «Мне нетрудно объяснять, даже нравится, когда понимают, — простодушно сказала Эля. — Так что если что не поймешь, сразу спрашивай».
Роман был бы абсолютно счастливым, если бы не тревоги матери: «У нее холодные глаза, ей нужна только прописка и жилье, неужели ты не видишь, как она тебя обрабатывает?!»
Он не видел. В гимназии ходил в середнячках, внешность имел непривлекательную для женского пола, а тут — умная, роскошная Эльвира говорила «люблю» и смотрела на него сияющими глазами.
О предохранении он не думал вообще (хотя мать настаивала и презервативы покупала). Думала Эля. Но на четвертом курсе ее методики дали сбой (так она сказала ему, а что сказала по этому поводу мать Макса, вы догадаетесь сами).
Делать аборт Эля отказалась категорически. Да он и сам не хотел, можете смеяться, но ему уже очень хотелось ребенка, сына или дочь — все равно. И, конечно, как порядочный человек, женился.
И сначала это было полное, ничем не замутненное счастье. Он закончил институт, нашел неплохую работу по специальности (там ценились старание и надежность сотрудников). Между двумя детьми как-то успела-таки написать и защитить диплом и Эля. Он приходил с работы, жена улыбалась, дети подползали или подбегали к его ногам, восторженно визжа: «Папа! Папа!» — он поднимал на руки сразу обоих… Вот оно!
Изменялось все как-то исподволь, незаметно.
И сейчас полный кошмар. У Эли скачет настроение, с ним, Максом, она еще ничего, старается сдерживаться, но вся радость ушла, интимных отношений фактически нет. Поговорить, кроме детей, не о чем. Эля потолстела, не слишком следит за собой. Но самое страшное — она постоянно срывается на детей, орет, может ударить крошечную девочку за малейшую провинность. Он на работе, мама рассказывала ему, он не верил, зная ее отношение к невестке, но теперь уже видел своими глазами, неоднократно.
— Я просто не знаю, что мне теперь делать! — с подозрительно блеснувшими глазами воскликнул Макс. — Так жить невозможно. Уйти и оставить детей с ней? Тоже невозможно, я их люблю, это мои дети. Забрать детей? Правильно ли это, смогу ли я их сам воспитать? Да и она их, конечно, добром не отдаст. Мама советует обратиться в социальные органы, но я… мне…
— Вы пытались говорить с Элей? Может быть, она просто устала, ей нужно какое-то разнообразие, отдых?
— Да, конечно, много раз. Она признает свою вину, говорит, что постарается сдерживаться, а потом опять. Отдых? Моя мама приходит посидеть, поиграть с детьми, много помогает, Эля может от них отдохнуть. Разнообразие? Прямо на этой неделе я предложил купить билеты в театр, чтобы мы с ней сходили вдвоем. Она отказалась.
— Эля придет ко мне?
— Я не знаю. Но, конечно, попробую ее уговорить.
***
Рабочих гипотез у меня было четыре.
Что-то гормональное, после двух родов с небольшим промежутком — дисфункция, опухоль (потолстела, перепады настроения, честные попытки «взять себя в руки» ни к чему не приводят).
Сенсорная депривация. Эля умна, талантлива, ее мозг годами «затачивался» под решение сложных математических задач, но уже пять лет в этом смысле фактически «простаивает». То, что мы видим, — бунт «голодного» мозга.
Истерическая реакция. Макса разлюбила, его пальцы-макаронины опротивели, про свекровь и говорить нечего, а деваться теперь некуда, как ни крути. Не возвращаться же с двумя детьми в провинцию к матери. Невроз.
Начинающаяся шизофрения. Некоторая шизоидность и в матери, и в дочери рассказом Макса намечена. Печально, но не исключено.
***
Эля и вправду на вид была хорошо если не в полтора раза крупнее Макса. Лицо как у матрешки — круглое, румяное. Но глаза — ярко-голубые, умные. Холодные? Пожалуй.
Ничего не отрицала. Да, срываюсь на детей. Да, это ужасно. Нет мне прощения. Именно так, как я написала. С точкой (не с восклицательным знаком) в конце каждого предложения.
Интеллект.
Глядя прямо в голубые глаза, я четко изложила все четыре свои гипотезы.
— Спасибо, — сказала Эля и взяла бумажку.
Быстро набросала схему. По первому пункту — обследование? (я подтвердила). По второму — вряд ли, уже два года подрабатывает по интернету, именно решает задачи. По ночам. И еще дает уроки — физика, математика, по скайпу. Интересно. Плюс учит немецкий. Хотелось бы большего? Сейчас, пожалуй, нет, дети слишком маленькие. Третий пункт — я все еще люблю Макса. Опять точка. Я почему-то поверила. Четвертое — можно ли достоверно подтвердить или опровергнуть? Консультация психиатра? (я опять подтвердила, с некоторым сомнением).
Все вместе заняло двадцать минут.
Еще раз поблагодарила, сдержанно, словно нехотя улыбнулась и попрощалась: алгоритм моих дальнейших действий ясен, бабушка гуляет с детьми на детской площадке, я, пожалуй, больше не буду отнимать ваше время.
***
Итак, уважаемые читатели, что же на ваш взгляд происходит в семье Эли и Макса? И, пожалуйста, к каждой гипотезе: что кому следует предпринять, если дела обстоят именно таким образом, как вы предположили?
Сейчас собираем варианты, а в следующий понедельник я расскажу, что же у них там происходило. Все другие гипотезы мы тоже рассмотрим, так как сам вопрос (разрушение изначально благополучных молодых семей) весьма общественно актуален.
_______________
Почему она бьет детей. Разгадка
Катерина Мурашова
+
T
-
Во первых строках текста хочу сказать всем спасибо. Очень интересные гипотезы, предположения, реконструкции. Наверняка, кому-то из десятков тысяч прочитавших они дали обширный материал для размышления и, возможно, действий.
Но что же было дальше с нашими героями?
Историю Эли и Макса я зачислила в разряд своих неудач, но, конечно, еще некоторое время думала над ней. Чем могла быть вызвана холодная отстраненность Эли, если отложить в сторону медицину (как раз в этом смысле я ее вполне сориентировала, и она меня как будто услышала)? У человека есть проблемы, он их признает, но фактически отказывается обсуждать. Эля с самого начала рассматривала меня не как возможного помощника, а как противника? Возможно. Но почему? Ответа у меня не было.
Второй вариант: она просто знала, что я не смогу ей помочь, и, будучи предельно рациональной, не стала терять времени. Продолжение логической цепочки было очевидным. В каком случае человек может быть уверен, что собеседник точно не сумеет ему помочь в чем-то разобраться? Когда собеседник не владеет (и не будет владеть) какой-то ключевой информацией.
Но тогда сразу возникает следующий вопрос: а зачем она вообще приходила? А вот исходя из этого можно было бы и действовать дальше…
Однако в существующей реальности все это явно было тем, что моя бабушка называла «разговорчики в пользу бедных», в моей рабочей повседневности одни случаи накладывались на другие, и история ушла в «архив неудач».
Но прошло какое-то время, и полулысый Макс с нервно извивающимися пальцами снова возник у меня пороге. И не один. С ним пришла немолодая женщина. Явно прослеживающееся фамильное сходство не оставляло сомнений. Однако те же черты в женском лице и красиво уложенные волосы платинового цвета давали совсем иной, чем у Макса, результат — женщина выглядела очень привлекательно. И длиннющие пальцы с аккуратным неброским маникюром только добавляли аристократичности ее облику.
— Я прошу прощения за беспокойство, — сразу заговорила она. — Но мой сын в свой прошлый визит к вам, попросту говоря, не сумел добраться до сути. Однако, я думаю, вы согласитесь, что его можно извинить: он очень встревожен сложившимся положением в нашей семье.
Я не очень поняла, кого из пришедших я должна извинить, поэтому решила пропустить этот аспект и сразу взяла быка за рога:
— А что же было упущенной сутью?
— Все предельно просто. Нам нужно ваше заключение как специалиста, что маленьким детям вредно, когда их бьют. Элементарно, правда? — она приглашающе улыбнулась мне, одновременно кинув любяще-снисходительный взгляд в сторону Макса: дескать, ну что с этого дурачка взять, сейчас мы с вами, взрослые умные люди, моментально решим эту небольшую задачу.
— А зачем оно вам? — спросила я.
— Вы что же, сомневаетесь во вредности битья трехлетней девочки?! — всплеснула руками дама. — Вы не верите нашим словам, несмотря на то что мы оба были свидетелями, неоднократно? Но ведь, насколько я понимаю, Эльвира сама вам сказала… Что же вам еще?!
— Я не выражала никаких сомнений. Я задала вопрос: зачем вам мое заключение? Что вы будете с ним делать?
— Мы… Мы сами решим!
Если бы она четко сказала: мы с сыном пойдем в суд, будем требовать опеки над детьми (Макс на самом деле упоминал об этом во время нашей первой встречи) я, вероятно, дальше повела бы себя по-другому. Но эта ее запинка что-то включила у меня в мозгах. Чего она хочет на самом деле? Чего они все хотят?
— Я хочу увидеть детей и поговорить с ними! — сказала я. — И приведут их Эля и Макс.
***
Разумеется, я не собиралась спрашивать у трехлетней девочки, бьет ли ее мама и как именно. О подобных мероприятиях я читала в специальной литературе и вполне допускаю, что кто-то из близких к судебным органам специалистов умеет это правильно делать и корректно трактовать результаты. Но не я.
Я просто хотела увидеть их всех вместе.
***
Дети как дети. Довольно дружные между собой — легко делятся игрушками и с ходу организуют совместную игру.
Худой нервный Макс и дородная, слегка заторможенная, как и в прошлый раз, Эля вместе смотрятся довольно странно, но если бы не глядели в разные стороны, то можно было бы сказать: взаимодополняюще.
— Есть что-то, чего я не знаю, — говорю я. — Макс?
Смотрит растерянно и честно:
— Я все рассказал. О чем это? Я не понимаю. Простите.
— Эльвира?
— Я сходила к эндокринологу, как вы рекомендовали. Начала пить таблетки.
Дети показывают игрушки Максу. Эле — ни разу.
Как мне убедить ее, что я — ни на какой стороне? Пока — ни на какой.
— Макс, нужен эксперимент, — говорю я. — Вы можете взять отпуск на 21 день?
— П-почему на 21? — Макс явно выбит из колеи.
— Потому что 21 день — обычная смена в санаториях и пансионатах. Сейчас не сезон, путевки в области очень дешевые. Вы поедете туда всей семьей, вчетвером, и будете там гулять, купаться в бассейне, оздоравливаться, играть с детьми, читать книги и смотреть телевизор. Единственное условие: 21 день вы оттуда не выезжаете, и никто к вам не приезжает. Никто, включая вашу маму — это понятно? Пускай она тоже от вас отдохнет.
— З-зачем это? Я могу, но…
В ответ я несу какую-то многозначительную околопсихологическую чушь, внимательно наблюдая при этом за Элей. Мне показалось или в ее холодных глазах промелькнула теплая искорка надежды?
— Сразу после приезда вы, Макс, придете ко мне и расскажете, как там все было. Сейчас наберите, пожалуйста, по телефону вашу маму… — получив мобильник, я приправляю свое высказывание всеми вежливыми оборотами, которые могу придумать, но по сути говорю следующее. — Чтобы 21 день вас там не было. Ни в каком виде. Эле по телефону не звонить и писем не писать. Запрещаю.
***
— Как вы догадались?! — ликует Макс. — Это было так здорово! Как в самом начале, когда мы только поженились и Миша родился! Мы вместе ходили на лечебную физкультуру, и Эля похудела на три килограмма, а я на столько же поправился. Забавно, правда? И дети были такие счастливые. Миша сказал: мама, папа, давайте останемся здесь жить, здесь хороший воздух и хорошая земля! Какой умный мальчик, правда?
— Удивительного ума мальчик. А о чем я догадалась?
— Ну, что нам нужно всем вместе поехать в санаторий…
— Эля пусть придет. Одна.
***
— В первую нашу встречу вы вели себя как человек либо больной, либо изначально враждебный. Как выяснилось, вы ни то, ни другое. Оставшийся вариант: человек «на грани», который все время боится «сорваться». Теперь вам придется мне рассказать, что вас на эту грань поставило.
— Вы не знаете? — усмехнулась Эля.
— «А из зала кричат: давай подробности!» — усмехнулась в ответ я.
После рождения Миши свекровь приходила к ним практически каждый день (благо работала полдня или удаленно и жила недалеко). Готовила еду для младенца, вытирала пыль, перемывала кастрюли и тарелки («Младенцам нужна чистота и гигиена — у тебя на родине об этом слышали?»). Денег сначала не было совсем, хотя Макс пытался подрабатывать еще до защиты диплома. Она приносила подарки, еду, нужные в хозяйстве вещи, одежду. В том числе для Эли («Ты странно одеваешься, но, с другой стороны, откуда же тебе знать, как надо?»). Макс радовался: «Хорошо, что мама нам так помогает, что бы мы без нее делали? Твоя-то мама сама с трудом концы с концами сводит и, конечно, ничем помочь не может…» (Бабушка-библиотекарь приезжала на полтора месяца в свой отпуск посмотреть на внука и помочь, но уехала через три недели в слезах, дочери ничего не объяснила — ни тогда, ни потом.) Элю из дома свекровь не отпускала: я тут приберусь, а ты пока ребенком займись. Если уходила с Мишей гулять, непременно оставляла невестке «урок»: мы пока уйдем, чтобы не дышать этим, а я вот средство купила — кафель в кухне ну очень грязный, протри его, пока нас нет.
Эля мечтала отдать Мишу в садик и вырваться на работу. А Макс трогательно обожал сына и мечтал о втором (третьем, четвертом) ребенке: дети — это такое счастье! Решила: ладно, прямо сейчас, только ради Макса, еще один — и все! В год и два месяца Марине поставили диагноз целиакия. Макс плакал. Свекровь сказала сыну: не плачь, ты же мужчина, это, конечно, беда и большая ответственность, но мы справимся и вырастим Мариночку полноценным человеком. Каждый день она подробно расспрашивает девочку, что она ела, и выговаривает Эле за нарушения диеты (реальные или кажущиеся). Возможно, это паранойя, но Эле кажется, что девочка уже научилась этим пользоваться и специально «натравливает» бабушку на мать, с любопытством наблюдая за результатом. Когда Эля с детьми видят с балкона идущую к ним бабушку, дети визжат от радости, а у матери начинается тахикардия или рвота.
— Я все время боюсь себя, — говорит Эля. — Я же крупная и очень сильная. Я боюсь ее убить или покалечить. Я боюсь причинить реальный, физический вред детям, особенно Марине. Я рассматривала разные варианты. Забрать детей и уехать. Оставить им детей и уехать самой. Развестись и поделить детей, оставить себе Мишу. Одно время очень привлекательным выглядело самоубийство, но, думаю, это как раз были гормоны. И все варианты я, рассмотрев, отвергала: для детей в любом случае выходило только хуже.
— Зачем она все это делает, как вы думаете? Зачем ей справка от меня? Она хочет отобрать у вас детей?
— Нет, что вы, ни в коем случае! Дети ее устраивают именно в том объеме, в котором она их имеет. А справка ей нужна просто, чтобы была. Еще один козырь в ее игре.
— Что за игра?
— Я не знаю. Тут вы специалист, вам виднее. Моральный садизм?
— Я попытаюсь вам помочь.
— Вы будете говорить с Максом? Простите, что вмешиваюсь, но это бесполезно. Он любит мать так же, как и детей, и никогда не поверит в то, чего сам никогда не видел и увидит.
— Нет, я буду говорить с вашей свекровью.
***
— Вы в реальной опасности, — сказала я настороженно глядящей на меня даме. — Эля чрезвычайно умна и доведена вами до крайности. Учтите: это будет не истерика с киданием на пол кастрюль и тарелок. Это будет убийство. Причем, возможно, она спланирует его так тщательно, что сумеет обмануть следствие. Формально ведь у вас с невесткой хорошие отношения. Ваш сын это подтвердит. Но даже если Элю обличат и осудят, вам это уже ничем не поможет. И вашему сыну и внукам тоже.
Некоторое время она размышляла.
— И что же мне теперь делать?
— Просто исчезните из их жизни. Поздравления на дни рождения и рождественская индейка. Все. Если заскучаете по внукам, Макс привезет их к вам в гости. С Элей — никаких контактов. Это вас полностью обезопасит.
— Но она же…
— Не ваше дело! Если вы не исчезнете сами, я попробую убедить Макса. Поверьте, я умею убеждать, и в результате вы можете потерять не только любимую вами игру с невесткой, но и сына, и внуков. Если, конечно, раньше не потеряете саму жизнь.
— Вы меня шантажируете!
— Кто бы говорил!
— И как же, когда?..
— Сегодня, прямо сейчас. Максу скажете, что Эля вас достала, внукам — что будете теперь общаться с ними на своей территории.
Всё. Эля больше не приходила, но как-то раздобыла мой адрес в интернете и прислала письмо. От его стиля веяло провинциальной библиотекой, но я все равно, конечно, была рада, что у них все устроилось.
Комментарии
↑ Перейти к этому комментарию
↑ Перейти к этому комментарию
Мне так стыдно стало Я-то сама коллекционировала кулинарные книги, и для неё выбрала хорошую (у самой такая тоже есть, кстати). А оно вон как вышло...
При социализме был дефицит хороших книг. За ними ездили в другие города (обязательно я из отпуска что-нибудь привозила), записывались в библиотеки, собирали макулатуру (чтобы на полученные за неё талоны купить книгу).
Поэтому нашему поколению казалось, что "книга - лучший подарок". А сейчас всё по-другому.
Мой супруг именно на этом расстоянии маму и держит - поздравления и звонки на ДР. И ВСЁ.
Как там у Льюиса: "Она жила ради других. Это было видно по тому, как другие загнаны".
↑ Перейти к этому комментарию
Когда "глава семьи" скончалась, муж сказал, что "почувствовал облегчение, как будто груз с души упал". Как будто заново увидел свою жену, разглядел в ней многие достоинства, которых почему-то не замечал раньше, но... брак оказался уже мёртв. Возобновить нормальные семейные отношения не удалось
Вы же не хотите всерьёз сказать, что неправославные "они" делают гадости, потому что далеки от Бога, а православные "мы" - потому что нам так Господь попустил?
Не честнее ли признать, что "мы" по сути - такие же, как "они"? Только "они" просто живут, как знают, а "мы" частенько покрываем свои неприглядные делишки возведением очей горе и умиленным складыванием ручек перед грудью? Ничем православные не лучше неверующих. Ни-чем!
Простите ещё раз за резкость, она обращена не к Вам лично.
Говоря о честности, я не имела в виду, что лично Вы нечестны или неискренни. Я говорила лишь о том, что и такое иногда случается. Вы правы, я в самом деле опираюсь на свой личный опыт, в котором много всякого-разного скопилось...
Относительно же Вашего поста.... У Мурашовой нигде не сказано об отношении этих персонажей к религии. И свекровь, и её сын вполне могли оказаться и православными, воцерковлёнными людьми. И даже еженедельно причащаться.
↑ Перейти к этому комментарию
Вставка изображения
Можете загрузить в текст картинку со своего компьютера: