Под пальмами с катетером в руке. Ч 2

Стала собираться компания. Рядом со мной на диванчик под пальмой всегда садились казашка в роскошном халате и пожилой мужчина, похожий на шведского киноактера Стеллана Скарсгарда. Казашка, кажется, вообще не говорила по-русски, или просто была молчалива от природы. Со Скарсгардом мы церемонно обсуждали погоду и последние новости.

Наособицу держался Костыль – маленький человек на костылях, весь серый и желтый. Днем его навещала женщина. Она всегда приходила в одном и том же, красном очень тесном платье. Взбитые волосы были похожи на сахарную вату. Костылев держал блондинку за руку и говорил ей что-то тихо и зло, а она поворачивала голову, как от пощечин.
Молодого баскетболиста по фамилии Косолапов тоже навещала девушка. Она носила очки в прямоугольной оправе. Она скручивала волосы в бублик и закрепляла на затылке карандашом. Косолапов был влюблен так, что это было заметно даже с другого конца коридора. Он украдкой вынимал карандаш из прически девушки. Ее волосы рассыпались, темные и блестящие. Потом, во время вечерних посиделок под фикусами, Косолапов ничего не говорил, а только вздыхал и крутил в руках карандаш.

Больше всех говорили два пожилых хулигана, с одним прозвищем на двоих - Курильщики. Они продолжали курить, хотя у обоих нашли образования в легких.

- Теперь-то уж чего, - махал рукой один Курильщик, тот, что был постарше. На руке красовалась грубая татуировка - солнце, встающее из-за сопок, и слово "СЕВЕР". Он всю жизнь проработал шофером-дальнобойщиком и охотно рассказывал истории из шоферского быта, но при дамах понижал голос до шепота.

Второй Курильщик был Хабибулла. Он знал всего две истории, но неизменно смешил ими мужиков. Одна история была про то, как он хотел жениться. Одна невеста была косоглазая, другая слишком любила веселиться, а третья очень ему приглянулась. Она была тихая, ласковая и хорошо готовила. Но перед свадьбой выяснилось, что двое ее младших братьев вовсе не братья ей, а сыновья, которых она родила в 15 лет. Так Хабибулла остался неженатым и решил пойти в армию.

- Когда я в армию шел, мать мой плакал, а я не плакал. Сестренка плакал, а я не плакал. Даже отец мой плакал, а я не плакал. И вдруг мой ишак как закричит: "Ха-бибу-лла! Ты куда-а!" И тогда я заплакал...

Мужики гоготали.

Когда я шла с рентгена, меня попросили захватить в отделение его историю болезни. Не удержавшись, я заглянула в историю. Она вся была на латыни, но я все же училась на филфаке и поняла, что дела Хабибуллы-Курильщика вовсе плохи. Но он не плакал. Он курил злющие сигареты "Тройка" и обещал хирургу привезти барана на плов. Оба Курильщика порой совершал побег и украдкой выпивали в больничном скверике. Тогда сердитая медсестра кричала на них и обещала пожаловаться главному, но никогда не жаловалась.

Прооперированные рассказывали о глюках, которые являлись им под наркозом. Некоторые видели покойных родственников, иные свет, ангелов, обнаженных дев, шашлык под холодное пивко и мультики. Наслушавшись баек, мы замирали в зарослях гибискуса, как охотники на привале.

Мне запретили есть после обеда, и я пошла обедать в кафе, чтобы шикнуть напоследок. Я заказала куриные рулетики с грибами, кофе и мороженое с тропическими фруктами. За соседним столиком сидела женщина, которая со смиренным отчаяньем говорила в телефон:

- Я сразу все поняла... Его привезли через 30 минут. А говорили, что операция будет идти часа четыре, не меньше. Они только вскрыли череп, заглянули и поняли, что ничего сделать уже нельзя. Все плохо, Настя. Он? Как он, он нормально. Голова побаливает, говорит.

Я не смогла есть.

Утром третьего дня ко мне пришли родственники. Они церемонно расселись на стульях и второй свободной кровати. Все они нервничали. В коридоре перекрикивались медсестры и грохотали каталки.

- Косолапова на операцию! - закричали сестры.

- А у тебя тут как, уже есть кликуха? - обрадовался сын.

Я засмеялась, и тут пришли за мной. Мне подали не кресло, а настоящую тяжелую каталку.

- Я не поеду, - сказала я. - У меня в карте написано, что я ходячая. Я вполне могу сама дойти до операционной.

- Не положено, - строго сказала мне медсестра. - Вдруг вы по дороге сломаете ногу? Или у вас усилится пульс? Знаете, что с нами сделают? Вы хоть присядьте.

Я села на каталку и меня повезли. Бледные родственники бежали за мной по коридору, завидуя моему триумфу. Шибко мелькали двери. Вдруг мы остановились в каком-то слепом коридорчике.

Сердитая медсестра вкатила меня в операционную. Я увидела, что за стеклянной перегородкой на столе лежал Косолапов с запрокинутой головой. У него из рта торчали гофрированные шланги. Рядом вздыхали марсианские машины. Врачи доставали из Косолапова желтое и красное. От неприятных предчувствий у меня заныл живот.
Сестра воткнула мне в вену иглу. Я хотела бы напоследок повидать Назгуловича, но через минуту свет погас.
И тут же зажегся снова. Было очень холодно. Что-то торчало из горла, мешало дышать.

- Очнулась? Не кивай, скажи словами.

Я захрипела и показала на трубку. И тут же я поняла, что операция кончилась. А где свет в конце тоннеля? Где мои мультики? Почему ни покойные родственники, ни ангелы не навестили меня?

Трубку вынули из горла, с ней, кажется, и часть горла. Становилось все холоднее, и я не могла унять дрожь. Сестры пришли и накрыли меня одеялом. Меня везли по коридору назад. Мелькали лампы. Мама с Ванькой кинулись ко мне так, словно я вернулась с войны.

- Почему так долго? Обещали привезти через 30 минут, а операция шла четыре часа!

- Такой богатый внутрений мир, невозможно оторваться, - бархатно рокотал Назгулович. - Отрезал, конечно, кое-что ненужное... Окончательное заключение выдадут гистологи через три-четыре дня, но на мой взгляд...

Родственники возликовали. Ванька стоял поодаль. У него было чем-то испачкано лицо.

- Ты валялся в луже? - спросила я.

- Я ел траву с газона, - покаянно сказал муж. - Я был в отчаянии. Я выбросил свой телефон, потому что боялся его. Потом я валялся на земле и ел траву.

- О, Господи, - сказала я.

На ночь мне укололи морфий, который мне не понравился. От него отяжелело тело, а душа онемела, словно нога, которую отсидели. Маме разрешили остаться со мной на ночь - вторая койка в палате осталась незанятой. Мы долго говорили. Я боялась спать. Там, за ледяным пределом, меня ничего не ожидало, кроме пустоты и тьмы.
Мне строго было велено встать на следующий день, но я не смогла. Реальность уплывала от меня на газетном кораблике, сердце тикало, как часы. Ванька принес какой-то ерунды - сладких сырков, шоколадных конфет, - и пытался меня кормить. Подбадривал примерами из жизни великих людей:

- А Косолапов сам сегодня пошел в столовую!

Пришел дежурный врач, измерил давление, и, вжав пальцы мне в запястье, считал пульс. Покачал головой.

Теперь и из меня торчала трубка. Она была соединена не с простецкой бутылкой, а с гармошкой самого медицинского вида. В ней булькало, вздыхало, квакало. Я боялась ее уронить. Потом все же пришлось встать, чтобы пойти в туалет. После мы погуляли - дошли до холодильника. После укола, который сделала на ночь сердитая медсестра мне снилось только слово "гистология", красным шрифтом по черному полю.

На следующий день мы рискнули - вышли в коридор. Мне там не понравилось. Там цвел анчар и перешептывались мандрагоры. Пол ходил ходуном, хотя землетрясения в этой части мира – штука редкая. Но на следующий день мы прошли коридор три-четыре раза подряд. Потом пришел Н. Н. и прогнал Ваньку. Он сказал, что горячее участие родственников мне уже не так чтобы очень необходимо, что муж совсем извелся и пусть он хотя бы пойдет обедать. Сам главный врач предпочитал обедать с медсестрами в их закутке. Они обращались к нему дерзко и фамильярно и наперебой ухаживали за ним.

Я пошла в часовню, но не могла отстоять службы. С трудом протиснулась к скамье. Сидящие на ней потеснились и дали мне место. Я украдкой посмотрела на соседей - желтые и серые заострившиеся лица, ввалившиеся глаза и виски. Они все были больны - молодые и старые, и даже дети. Зачем я-то буду молиться о своем здоровье и жизни? Чем я лучше этих людей? Не довольно ли с меня сорока лет благополучной, в сущности жизни? Я могла молиться только о том, чтобы достойно принять Его волю. И благодарить за все милости, оказанные мне.

Через два дня я возненавидела свою шикарную гармошку. И еще у меня появилась соседка, девица с грыжей. Она была красивая, разговорчивая, милая, и совершенно непереносимая. Разумеется, она немедленно влюбилась в Назгуловича и избрала меня наперсницей своей любви. Кроме того, она рассказывала неприличные анекдоты, которые я слышала еще на первом курсе. Я убегала от нее в коридор. Скуки ради заглядывала в раскрытые двери палат. В соседней палате лежал человек со страшным голосом. Они хрипел и свистел. Я не видела его лица, видела только заклеенную пластырями и измазанную йодом спину. Иногда там визжал блендер. Человеку отрезали желудок и часть пищевода. За ним ухаживала красивая холеная женщина, вероятно, дочь. Она брала в столовой еду и перетирала ее в блендере: суп, кашу и хлеб вместе. Кормила его через зонд. Однажды она стояла передо мной в очереди у раздаточного окошка. Она взяла тарелку, и я увидела браслеты и кольца на ее руках - старинного честного золота, с искристыми камнями. Браслет был слегка погнут. Глубоко в оправу уходил превосходный изумруд-кабошон. Руки с выпуклыми лакированными ногтями ничуть не дрожали, женщина ловко несла тарелку, до краев наполненную несъедобным капустным рагу, которое никто из больных не брал.

Мне тоже велели надувать шарики. Сын принес мне упаковку шариков - веселых. На синих были нарисованы зайчики, на розовых - поросята. Но ни одного поросенка я не могла надуть, не хватало сил. Мне пришлось выпросить у сестры резиновую перчатку и дуть в нее. Натренировавшись на перчатке, я стала дуть в шарики. Первого зайчика и первого поросенка я повесила над койкой.

Кое-кто из поврежденных выписался, пришли новые. Я спасалась от разговорчивой соседки в зачарованном саду, говорила там с маленькой женщиной из только что поступивших. Она была не вполне новичок - у нее лопалось легкое. Его зашивали, но оно лопалось снова. Почему никто объяснить не мог. Мы с ней стояли у процедурной, она рассказывала мне что-то про свою дочку. По всему выходило, что женщине нельзя умирать. У дочки была не особо счастливый брак, муж мало зарабатывал, много пил, был отвратительным отцом, но дочка отказывалась разводиться с ним и даже просто выгнать его из своей квартиры. Это дочернее упрямство, как считала женщина, и служило причиной ее таинственной болезни.

К процедурной стягивались пациенты. Мне подмигнул мужичонка в спортивном костюме, с полным ртом золотых коронок.

- Много тебе оттяпали, сестренка? - интимно спросил он, кивнув на мою банку-гармошку.

- Немножко. Только взяли посмотреть, - чопорно ответила я.

Мимо прошел Назгулович. Он коротко кивнул мне. Вдруг земля ушла у меня из-под ног и я оказалась на полу среди пальм. Сердитая сестра совала мне под нос остро пахнущую ватку. Мою голову держала у себя на коленях румяная пожилая дама.

- Испугалась, родная, - говорила она певуче. - Ну, молода, бывает. А бояться тут не надо. Я вот и химиотерапию прошла, и облучение. Теперь вот отрезали остаточки - гуляй, говорят, Петровна, ты здорова!

Здоровая Петровна довела меня до палаты. Туда же притащился мой золотозубый собеседник. Он, видимо, отнес обморок на свой неотразимый счет. Принес мне шоколадку и положил робко на казенную подушку.

- Да вас выписывать пора, - ехидно заметил Назгулович, наблюдая от дверей эту сцену. Впервые я увидела, что он улыбается. Он посмотрел на моих зайца и поросенка и удовлетворенно хмыкнул.

- Гистология ваша пришла. Все в порядке, ничего зловещего нет. Придется полечиться, конечно. Наши пульмонологи вас посмотрят, назначат...

Я заплакала и засмеялась одновременно. Назгулович тоже засмеялся. На нас смотрели соседка, здоровая Петровна и золотозубый "братишка", за ними стояли зефирная медсестра, и Косолапов, и еще люди. Все улыбались. Кое-кто сквозь слезы. Только медсестра не улыбалась и не плакала, и смотрела на всех очень сердито, словно собиралась прикрикнуть.

В день, когда меня выписали, было туманно. От подъезда больницы я не видела соседнего здания с синей надписью по фасаду "Онкологический диспансер №1". Из подъехавшей машины двое в форме вывезли на кресле худого человека в наручниках. Он смотрел куда-то перед собой и медленно крестился, звякая цепью наручников.


Наталия Кочелаева


http://www.ishitezenshinu.ru/2016/08/03/%D0%BF%D0%BE%D0%B4-%D0%BF%D0%B0%D0%BB%D1%8C%D0%BC%D0%B0%D0%BC%D0%B8-%D1%81-%D0%BA%D0%B0%D1%82%D0%B5%D1%82%D0%B5%D1%80%D0%BE%D0%BC-%D0%B2-%D1%80%D1%83%D0%BA%D0%B5-%D1%87-ii/