Царство Божие силой берется или Как сходил Благодатный огонь: Курбатов Юрий

Пройдите, пожалуйста, по ссылке
http://foma.ru/tsarstvo-bozhie-siloy-beretsya.html

Божией милостью мы с женой оказались в Израиле накануне Пасхи. И конечно, нам, как православным, очень хотелось попасть в Великую Субботу в Храм Гроба Господня, чтобы посмотреть на чудо сошествия Благодатного Огня.

Один знакомый израильтянин пообещал помочь нам достать пропуск в Храм — в величайшую христианскую святыню, куда не каждый попадает, да еще и в такой день! Мы были вне себя от радости. Но мы не представляли себе, в какой квест превратится наша поездка. Наша православная вера открылась нам с совершенно неожиданной стороны.

Мы жили в Тель-Авиве. Особенности этих святых дней таковы, что, в целях безопасности накануне ночью полиция перекрывает все въезды в Иерусалим. Поэтому мы приехали в Иерусалим в пятницу вечером, и устроились в фойе гостиницы, откуда поутру нас должны были забрать.

Когда взошло солнце, к гостинице подкатил автобус. В него поднялись жившие в этом отеле наши соотечественники. Мимо нас прошли несколько известных лиц. Но мы, увы, в списках не значились.

Время шло. Я долго не мог дозвониться к человеку, который должен был нам помочь (утро Шаббата, все спят!), а когда на том конце провода наконец ответили, то выяснилось, что нас просто забыли внести в список. Типичное восточное головотяпство (впрочем, похоже, что это — вещь совершенно интернациональная).

Мы с женой стояли у гостиницы на горе Сион, не зная, что делать дальше. Было уже девять часов утра. Храм Гроба Господня, места в котором некоторые паломники занимают за неделю, был уже недоступен. Во избежание давки и терактов Старый Город просто закрывается для посещения. Нас могло спасти только чудо.

Оставалось одно — молиться святителю Николаю Мирликийскому, покровителю всех путешественников и паломников. Ну не опускать же руки. Как говорил Патрик Макмерфи в «Полете над гнездом кукушки», поднимая неподъемную тумбу: «Я хотя бы попытался».

Все произошедшее позже я не могу не назвать чудом. Экскурсовод из Иерусалима, с которой мы поделились нашей историей, нам просто не поверила: она сама не может провести туда людей. Тем не менее факт остается фактом.

В начале десятого удалось поймать такси, и араб подвез нас к Старому Городу. Мы прошли у стены Плача, поднялись наверх, в лабиринт улочек, выложенных отполированным тысячами ног камнем, и тут же уперлись в первый полицейский кордон. Наш водитель-араб пытался нам помочь, но не смог договориться с солдатами. Мы протиснулись к ограде, за которой стояло несколько сурового вида солдат с винтовками за спиной. Немного потоптавшись на месте, мы уже было отчаялись пройти дальше, но в этот момент рядом с нами небольшая группа русских паломников во главе с батюшкой прорвала кордон. Жена схватила меня за руку, и мы проскочили за ними.

Надо было видеть, как солдаты, бегая и крича, широко распахивая руки, пытались поймать наших соотечественников. Куда там! Большинство тут же ринулось в ближайшее кафе. Все делали вид, что будто именно сюда они и стремились, что именно здесь, в Иерусалиме самый лучший в мире кофе с булочкой. У прилавка моментально образовалась очередь, люди рассаживались за столиками, украдкой постреливая глазами в сторону охраны. Но удивительное дело: хотя солдаты и видели, что все мы, во главе со священником, сидим за столиками, они тут же потеряли к нам всякий интерес, вернулись к своему посту и занялись восстановлением поваленных заграждений. В этот момент я почувствовал, что, раз уж Господь сподобил прорвать нам первый кордон, то всё в этом волшебном городе не просто так, и что, может быть, нам все-таки удастся преодолеть все препятствия. Русские паломники (они были то ли из Вологды, то ли из Костромы) хорошо ориентировались в Городе. Они показали нам направление. Пройдя кафе насквозь и выйдя в переулок, мы рванули одним путем, но там нас не пустили.

Вернувшись в кафе, мы протиснулись за спинами не поймавших нас охранников в другой узкий проход, и побежали дальше. В очередном переулке мы уперлись в следующий кордон. Народу тут было немного. Видимо, поэтому солдаты здесь были не такими обозленными, и даже, как мне показалось, как-то благожелательно настроенными. Вокруг них прыгали, весело чирикая, воробьи, а рядом седой старик продавал пучки свечей. Какой-то находчивый христианин восточного вида стал указывать на то, что солдатам не стоит создавать здесь, на узкой улице, толпу. Те внезапно вняли, и пропустили человек десять-пятнадцать. Батюшка остался сзади, отказавшись бросать своих (некоторых не пустили, и он вернулся), а нам удалось прошмыгнуть. Пробежав несколько закоулков, вскоре мы, естественно, уперлись в следующий кордон. Здесь уже набилось народу довольно много, человек триста. Видно было, что стояли тут уже давно. И военные были совсем другие, злые до остервенения. Они то и дело орали: «get out! dont push!», и толкали нас, пытаясь рассечь на части. Некоторых хватали за шкирку, толкали прикладами, вытаскивали за руки и отправляли назад, в отсеченную в какой-то момент половину людей. Народ же все время пытался втиснуться в угол забора около узкой лазейки, которую теоретически могли открыть. Люди практически слились в единую массу, стараясь не встречаться с военными взглядом: реагировали те неадекватно. Один из солдат, поймав мой взгляд, стал на меня орать, чтобы я отошел назад. Но это было физически невозможно: сзади меня подпирал человеческий монолит. Я просто отвернул голову, и игнорировал его крик, пока он не переключился на кого-то другого. Все мы, приехавшие из спокойных цивилизованных стран, столкнулись здесь с изнанкой востока: жесткостью, безжалостностью. Я не виню полицию: стране, находящейся в военном положении, некогда миндальничать с каждым туристом. Между нами и местными просто не делали разницы. Но ощущение было такое, что, преодолев тысячи километров, стремясь к своей святыне, мы были будто виновны в каком-то преступлении. Если добавить к этому распалившееся к полудню солнце, и истекавших потом, уставших от многочасового стояния людей, то все это напоминало мытарства в каком-то адском каменном лабиринте.

Все обсуждали, сколько кордонов еще впереди. Какой-то седой дед с грузинским акцентом говорил, что кордонов впереди пять, другой доказывал, что девять. Нас по-прежнему никуда не пускали, и все немного успокоились. Вокруг были негры, румыны, испаноговорящие, итальянцы, американцы. У прохода постепенно оказались сплошь маленькие и юркие женщины-негритянки: они невероятно сильно (не по комплекции) орудовали локтями, проползая поближе к заветной щели. Но все это было, в общем, без какой-либо агрессии, мирно. Выражение «Царство Божие силой берется» открылось мне таким вот странным, полу-юродским образом.

Часа через полтора солдаты таки пропустили пару партий. Во второй оказались мы. Пройдя кордон, мы пробежали метров пятьдесят, и за углом вдруг совершенно неожиданно оказался Храм Гроба Господня. Оказывается, это был последний кордон!

Вот она, заветная святыня! Но удивительно, что в притворе храма почти никого не было. Мы вошли в Храм. У Камня Помазания, расположенного напротив входа, тоже никого не было. Еще бы, — догадался я, — все хотят увидеть Огонь. Правее, немного поодаль в проходе люди ломились в маленькую дверцу, за которой была Кувуклия. На пороге стоял солдат и никого не пускал. Мы же пошли в обход, постепенно пробираясь вперед под стеной. Народ здесь уже стоял совершенно плотно. Но время от времени кто-то выходил, кому-то становилось плохо. Еще через час с небольшим нам удалось подойти так, что до Кувуклии оставалось метров десять. А ведь еще недавно мы стояли у гостиницы, и думали, что все пропало!

Наверху, над кувуклией была колоннада. Там было наше место, куда мы не попали. Конечно, там было свободно, — широкий обзор, можно присесть, чтобы отдохнуть, можно сделать пару отличных кадров. Но, в общем, я был рад быть там, где был.

Ведь мы прошли сами, как простые люди, мы приложили усилие, и радость от этого была особенной.
Мы стояли часа два. Стоять было тяжело, — очень тесно, душно. Кого-то время от времени выносили, брызгали водой. Вообще, высокий рост очень выручает в таких местах. В такой невероятной сутолоке, где можно прямо перед собой положить воду, фотоаппарат, зная, что ничего не упадет (падать некуда), в такой жуткой толчее все пытались друг другу помочь. Кому-то плохо, — и тут же к нему протискивается кто-то с медицинским образованием. Кто-то щупает пульс, кто-то передает чей-то веер, кто-то брызгает водой. Все люди во Христе, независимо от цвета кожи вдруг становятся одинаково любящими, добрыми существами.

Время от времени кто-то кричал на своем языке: «Христос Воскресе!” — “Воистину Воскресе!» – отвечают его соотечественники. Пожалуй, громче всех кричали арабы-христиане с вифлеемскими флагами, но и наши драли глотки буть здоров. А еще — греки, румыны, грузины, эфиопы. Арабы, конечно, были самыми буйными. Но странным образом там, внутри Храма, это смотрелось совершенно органично. Ведь ими не двигало ничего, кроме радости быть со своим Богом.

Потом вышел Патриарх, и медленно, с хоругвями, обошел вокруг Кувуклии три раза. Затем, помолившись, скрылся за гирляндами тяжелых серебряных лампад.

Огонь сошел минуты через четыре, после того как Патриарх вошел в Кувуклию. Никаких сполохов, о которых обычно говорят как о предзнаменовании сошествия Огня, я не видел, кроме фотовспышек. Впрочем, говорят, что каждый раз это бывает по-разному.

Все достали мобильные телефоны. На экране каждого разгорался огонь из сотен пучков свечей, которые по цепочке передавали друг другу.

По поводу самого Огня. Когда я зажег свой пучок, мне показалось, что он действительно не обжигает. Но пламя было недостаточно большое, всего сантиметров пять. Возможно, это мне просто показалось. Позже я попробовал, естественно снизу, и пламя было горячим, обожгло шею. Но удивило не это, а то, что в этом колышащемся море огня никто не загорелся, не сгорел. Казалось, попади сюда какой-нибудь ответственный по противопожарной безопасности, — его бы сразу хватил удар. Все вокруг в неимоверном восторге размахивали свечами, толкались, пихали друг друга. Моя белая футболка стала совершенно закопченная, вся в тычках от свечей, но ни ожога, ни единого волоска на мне не сгорело.

В общем, только там я понял, что главное – пожалуй, не сам Огонь. Самое поразительное — все-таки атмосфера. Там чувствуется общая христианская, неподдельная радость. Вы обратили внимание, какие в храме бывают замечательные лица? Вот такая вот радость — осмысленная, радость глубоких умных глаз. В общем… не наше это — Православие. То есть — не только наше. Не только бабушкино. Оно — общечеловеческое. Мы привыкли думать, что только мы православные. А оно просто пришло к нам оттуда, где и было с самого начала. Мы разделили эту радость, и я увидел эту общность выходцев из самых разных стран, объединенных Христом. И эта радость любви – она совершенно одинаковая, она одна на всех.

И еще я бы хотел сказать: если вам кажется, что все пропало, что ваша ситуация не имеет выхода, — помолитесь. А, помолившись, не ждите чуда как фокус, не опускайте руки. Постарайтесь приложить усилия, и тогда вы действительно почувствуете помощь Божию.
КУРБАТОВ Юрий