Странник (повесть). Гл.4

ПУТЬ III. В ЗАМКЕ КОНТА КОРРИЛЬСКОГО

Зной нестерпим. Ну, так и не терпи.
Но словно раб с макушкою обритой
Под пенье плети, звонкой и сердитой,
Каленым полднем топчешь пыль степи.

Ты сам себе надсмотрщик и стражник.
Песок скрипит на стиснутых зубах,
С слюною горькой сплюнув вязкий страх,
Идешь вперед, где тень черна от башни.

Глава I. В НУЖНОМ МЕСТЕ В НУЖНОЕ ВРЕМЯ.

Без лица, но под личиной
В дом проник он словно вор,
Глазом шарит не по чину,
По углам копает сор.

Тать ночной и святотатец
Душу тайно украдет,
Колдовской свершит обрядец:
Свистнет, дунет, пропадет.


Безобразного вида оборванец с перекошенным шрамом лицом и вытекшим левым глазом топтался у барбакана, шагах в пятнадцати от ворот, не решаясь приблизиться к стражникам. Ров у внешней, еще не полностью достроенной, стены пока не был наполнен водой, поэтому при желании можно было попасть под стену и минуя подъемный мост.
- Смотри, какой красавец. Тоже, поди, приплелся на завтрашний праздник, - подтолкнул один страж другого.
- Этот что-то стеснительный, а то приятелей поджидает. Скоро их тут соберется, дармоедов, - беззлобно отозвался второй, уже немолодой воин.

Помолчали.
- Скоро смена. Жрать охота, - поделился ощущением времени младший.
- Ага, - согласился другой.
- Эх, завтра попируем на славу, - мечтательно протянул младший.
- Это точно, наш конт уж не поскупится. В день рождения дочери, особенно, - со знанием дела подтвердил старший страж.
Когда разводящий десятник привел, наконец, смену, кривой оборванец ловко вскарабкался на мост и, низко согнувшись, стал протягивать ему извлеченный из-за пазухи свиток.
- Тебе чего? - удивленно уставился на него начальник караула.
Но бродяга только мычал и, строя жалостную физиономию (при его то роже), тряс перед десятником свитком.
- Немой ты, что ли? - догадался десятник.
Тот закивал и стал тыкать грязным пальцем попеременно в пергамент и в открытые ворота.
- Кому это?
Немой разогнулся во весь, оказавшийся далеко не малым, рост и поднял руку вверх, видимо, подразумевая некую важную персону.
- Ладно, пойдешь со мной, Жердь, - тут же придумал имя немому десятник.
Парень действительно походил на жердь: длинный, тощий и жилистый. Грязные спутанные волосы неопределенного русо-пепельного цвета болтались по плечам, светлый пух на щеках силился превратиться в жиденькую бороденку.

В сопровождении десятника и сменившихся стражников оборванец попал в помещение охраны. Теперь начальнику караула предстояла нелегкая задача: понять, кому предназначается послание. Вряд ли такой гонец мог быть направлен кем бы то ни было к самому конту. С другой стороны, грамотеев в замке можно было пересчитать по пальцам. Прежде всего на ум десятнику пришел управляющий, но имя господина Сто? рка не вызвало положительной реакции немого, он только отрицательно замотал головой. Клерков в замке было несколько, но их имен десятник не знал, да и кто будет посылать пергаментный свиток какому-то клерку. Десятник перечислил нескольких рыцарей, состоящих на постоянной службе у конта, которые по его разумению могли бы разобрать эти каракули, называемые письмом, но не добился никакого толка. Это уже начинало надоедать. Вышвырнуть бы оборванца обратно за ворота, да кто его знает, вдруг в этом свитке что-нибудь важное.

- Вот навязался на мою голову. Ты хоть знаешь, кому свиток отдать-то надо?
К радости десятника на этот раз немой кивнул утвердительно.
- Так, - десятник почесал затылок. - Он служит конту?
Десятник сообразил, что в замок съезжаются гости и письмо может быть предназначено кому-нибудь из них, но посланец снова кивнул утвердительно.
- Рыцарь?
Отрицательный жест.
- Не рыцарь. Казначей? Не казначей. Эх, чтоб тебе...
Немой замахал руками, но честный воин не был силен в разгадывании пантомим. Вдруг ему словно стукнуло в голову:
- Старший мастер Тарпиний?

Немой едва не заплясал от радости от того, что его с горем пополам поняли. Старший мастер действительно был не последний человек в замке, он руководил всеми строительными работами по укреплению и реконструкции, идущими полным ходом в главной цитадели земель конта Корри? льского.
- Тебя из города прислали. Можно подумать, другого порученца найти не могли, - больше обращаясь к себе, недовольно буркнул десятник.
Но главная трудность была позади, оставалось вызвать кого-нибудь из слуг и отравить с ним немого к старшине, остальное десятника уже не касалось.

Письмо оказалось от шурина Тарпиния. Друг шурина, глава цеха Мастеров составления чернил, узнав, что в замке закончил свои дни писец свиткохранилища, приходившийся дальним родственником жене Мастера, просил тарпиниевского шурина похлопотать об этом месте для воспитанника его покойного кузена. После смерти кузена - третьего Мастера составления чернил - наследники не жаждали видеть в своем доме сироту-подмастерье. Предвидя такой поворот, кузен на смертном одре взял слово с Первого Мастера пристроить юношу к какому-нибудь делу. Однако самому Мастеру помощников не требовалось, хватало собственных сыновей, мастеров и подмастерьев. С другой стороны, Первый Мастер составления чернил, как человек слова, не мог не принять участия в судьбе порученного его заботам молодого человека. Узнав подробно дело, шурин Тарпиния взял на себя смелость ради друга направить юношу в замок.

"Мой дорогой Тарпиний, - писал в заключении ходатай, - зная твое исключительное чутье на дельных людей, окончательно полагаюсь на твое решение. Добавлю только, что, не смотря на жалкий вид, Кари (так его зовут) представляется мне человеком подходящим. Он весьма искусен в письме и счете, а, кроме того, нем, но не глух.
Твоя достойная сестра, моя супруга, шлет тебе привет и пожелание всех благ. Она здорова, дети тоже, хвала Солнцу Истины. Будем рады приветствовать тебя в нашем доме в любое время, когда ты соблаговолишь.
Ксарий."

Читая свиток, практичный Тарпиний прикинул, какие выгоды он сможет извлечь, оказывая столь немаловажную услугу главе цеха изготовителей чернил и красок. Да и иметь своего человека возле бумаг конта никогда не помешает. Хотя новичку, конечно, не доверят ничего секретного, однако сегодня он новичок, а через десять лет совсем другое дело. А время, оно всегда течет. Но при этом Тарпи? ний принял суровый вид и мрачно посмотрел на просителя.
- Ты знаешь, о чем тут пишет Кса? рий?
Одноглазый сделал утвердительный жест.

- Страшнее образины он, верно, разыскать не смог. Да еще на такую должность. Хоть глаз-то свой закрой. Сейчас посмотрим, на что ты годен. Садись, - он приподнял полу расшитого по швам кена, извлек из подвешенного к широкому поясу кожаного футляра клочок пергамента, на две трети исписанного пометками и цифрами и протянул его Ка? ри. - Пиши.
Тарпиний быстро продиктовал искателю должности писца несколько фраз. Перо споро задвигалось в руке испытуемого, при письме Кари выворачивал голову налево, чтобы лучше видеть единственным глазом.
- Покажи.
Почерк был четким, разборчивым и даже красивым, написано без помарок и ошибок. Старший Мастер отдал клочок немому.
- Теперь считай.
Он задал несколько трехзначных цифр и велел сложить. Потом проверил вычитание.
- Все верно. Жди здесь.

Тарпиний распорядился, чтобы Кари выдали льняную рубашку, штаны и зеленого цвета колобиум, поскольку его собственная субукула и сагум (другой одежды у него не было) находились в столь плачевном состоянии, что представить его в таком виде главному управляющему Сторку было совершенно немыслимо. Устраивая бывшего воспитанника покойного кузена Мастера приготовления чернил, ловкий Тарпиний обернул дело так, как будто оказывал личную услугу Сто? рку. Недавно конт пожелал записать историю деяний рода контов Корри? льских за последние 500 лет, поэтому внезапная смерть старого пергаментного червя Бру? ска оказалась совсем не кстати и доставила лишнюю головную боль управляющему. Все клерки заняты своими обязанностями, а найти грамотного человека не так-то просто. Через несколько дней судьба кривого Кари была решена, так важно порой попасть в нужное место в нужное время.

Уже не меньше месяца Кари раскручивал древние свитки, утопая в пыли замкового свиткохранилища. Все это были исключительно скучные документы: отрывочные записи о рождениях, браках, смертях контских предков, хозяйственные счета, сведения о доходах и убытках. Изредка попадалось и что-нибудь любопытное. Так, например, отыскалась подробная хроника первой половины прошлого века, повествующая об истории бесконечных войн и тяжб, которые вел конт Нол Коррильский с владетелями сопредельных земель. Там же рассказывалось о причинах жестокой ссоры конта Нола с тесарием Та? рники, в результате которой и по сей день любой тарниканец, вступивший на землю контаната, считался приговоренным к смерти и подлежал немедленной казни. Не будь этой обнаруженной Кари хроники, вряд ли нашелся бы человек, помнящий о взаимных обидах владетелей, послуживших причиной издания закона. Но большее внимание писца привлекла короткая запись в расходном свитке о выплате 18-ти туронов некоему М.-В. Саринесу. Запись была сделана 12 лет назад, она не содержала никаких иных пояснений. За что могла быть выплачена такая умопомрачительная сумма, тогда как даже портрет-воплощение обходился в пределах 10-ти туронов? И то, если портрет создавал лично Магистр, а не Мастер. Имя Саринеса было не безызвестно немому грамотею. Кари знал точно, что в данном случае "М.-В." означает именно Мастер-Воплощающий. Любопытный писец решил докопаться до сути этого секрета, а секреты его тонкий прямой нос чувствовал безошибочно.

Сидя в архиве, у Кари не было нужды задавать лишние вопросы, которые он и не задавал по причине немоты. Когда глубокоуважаемый господин Сторк поинтересовался, кто и за что вырвал ему язык, немой продемонстрировал наличие органа речи, а жестами объяснил, что говорить не может с тех пор, как некто рубанул его по лицу и лишил глаза. Вдаваться в подробности главный управляющий конта не счел необходимым, понятно: клерк - не воин, поди лихие людишки покалечили, вот и отнялся у парня язык со страха; при поручительстве Тарпиния его мало интересовали и несчастья и происхождение нового клерка. Управляющий с облегчением свалил на него неподъемный труд написания родовой истории владетелей Коррильских, пусть себе глотает пыль веков и потеет над измышлением героических деяний. И Кари глотал и потел. Впрочем, срочности от него не требовали, лет через 20 и напишет, все равно читать особо некому. Тяжелое это дело - связывать воедино клочки разрозненных записей и догадываться о важности одержанной победы по количеству съеденного и выпитого за пиршественным столом. Но одноглазый умел сопоставлять факты и додумывать остальное. Он быстро выяснил, что именно 12 лет назад нынешний конт Актаний занял место скончавшегося отца, хотя был младшим сыном покойного владетеля. Есть над чем призадуматься. Например, над загадочной гибелью старшего брата Актания, случившейся приблизительно в то же время. А 18 туронов Мастеру-Воплощающему вместо обычных 7-8. Не случайно конт Актаний так и не пригласил к себе в советники ни одного Мага, ни Воплощающего, ни Созидающего, ни, тем более, Взыскующего. Конт, конечно не тесарий, не каждому конту по кошельку Магистр. Однако ж Коррильские конты отсутствием средств, по всему видно, не страдали, вон какое бурное строительство велось под руководством Тарпиния. Опять же из Мастеров Саринес самый известный. Большого таланта художник, не многие Магистры обладают таким даром рисовальщика. И кристаллом воплощения владеет он мастерски. Не слишком ли мастерски? Случалось (не часто, разумеется), ошибется Мастер при воплощении, перепутает последовательность использования граней. Пиши, пропал художник. Войдет частица духа воплощаемого вместо портрета-воплощения, как ей положено, в самого горе-мастера. Двум духам вместе никак нельзя, ум за разум, тихое помешательство. Тут только Маги помочь могут, и то не всегда. И заказчику не сладко приходится, тоска нападает смертная, безразличие ко всему. Однако же Саринес Лишенным не числился, а у оплошавшего Мастера Маги кристалл никогда не оставят. Да и не умирает заказчик при таком казусе, потоскует, помучается, потом восстановится, Магистры помогут. Конечно, коли Маг-Отпавший дух вынет, тело без духа долго не протянет. Но разве Мастера, даром Пронзающего взглядом от рождения не обладающие, способны на подобное. А вдруг, да и способны? Кто проверял? Кто мог помыслить?

Впрочем, не буйная ли фантазия разыгралась у молодого писаря? Все может иметь вполне законное и простое объяснение. Написал Мастер старого конта, а тот возьми и умри вскоре, брат вот в озеро под неокрепшую ледяную корку провалился, молодой же конт решил себе "внутренний голос объективировать", как красиво, но непонятно выражаются Маги, пока художник под рукой оказался. За оба портрета и расплатился единым разом. Разумно? Разумно. И очень даже правдоподобно. Вот только отчего же так и не записали: "Выплачено 18 туронов М.-В. Саринесу за исполнение двух портретов-воплощений"? Ниже ясно значится: "Выплачено 100 локов мастеру Фроссу за десять двуручных кувшинов валитового масла". И не просто кувшинов, а двуручных кувшинов, значит таких, которые до груди взрослому мужчине доходят, и одному их с маслом никак не поднять. То-то и стоят они по 10 локов за каждый. Отчетность есть отчетность, все ясно, понятно, никаких вопросов. На что целых сто локов из контской казны потрачено? А вот вам ответ подробный. А на что 18 тысяч локов потрачено? Небрежностью здесь не отделаешься.

А если так, то и неприятностей не оберешься. Ну, какое дело писарю свиткохранилища до темных господских секретов? Если и было что, то кто спросит с вольного конта, кроме, разве что Союза Чести. Только кому от тех решений и лишений (чести, то есть), жарко или холодно становится? Контоната это собрание блюстителей рыцарских порядков, по большей части не писаных, лишить владетеля не может. А честь... кто бы знал, что это такое. Правда, подозрительное поведение Мастера могло бы заинтересовать Пронзающих взглядом и даже Совет Магов.

Да, есть над чем призадуматься, поразмыслить, особенно если больше нечем занять пытливый молодой ум, некуда выплеснуть энергию жизненных сил. Куда их выплеснешь, силы эти, если от тебя шарахаются в коридорах молоденькие служанки, а упитанные кухарки проходят мимо с брезгливым выражением смешанного отвращения и жалости. Известное дело: женщина любит ушами. Здесь хромому и горбатому карты в руки, а вот немому, да еще и одноглазому надежды мало. К тому же Кари был чужим. Родись он в замке глухонемым сыном конюха, глядишь, и пожалела бы какая-нибудь вдовая крестьянка, из тех, что состоят при господском огороде или птичнике. Со временем, подкопив денег на контской службе, обезображенный клерк, пожалуй, сможет купить себе служанку-наложницу, а пока о женщинах лучше не думать и не смотреть. Он и не смотрел своим единственным глазом на служанок, прях, кухонных работниц, прачек, птичниц и прочих простолюдинок, живущих в замке.

Свиткохранилище, где постоянно работал Кари, располагалось в одной из восьми угловых башен замка, с постройкой внутренней, а теперь и внешней стен, эти башни потеряли свое оборонительное значение, их перестроили изнутри и приспособили под разные нужды. Два верхних этажа северо-западной башни вот уже больше двух веков служили для хранения свитков, а на первом сидели клерки, занимавшиеся ведением счетов, дипломатической перепиской, составлением указов и прочими текущими делами. Жилище для писца свиткохранилища было отведено в той же башне в небольшой каморке под крышей на уровне зубчатой стены. Было видно, что предшественник Кари приложил немало усилий, чтобы утеплить это изначально не предназначенное для жилья помещение. В холодное время года там явно было не слишком уютно, зато всегда можно было спуститься в хранилище, не покидая пределов башни. С другой стороны через второй этаж можно было пройти во внутренние покои замка и выбраться во внешний двор, минуя помещение, где работали прочие клерки. Все это как нельзя больше устраивало Кари. А самое главное, как вскоре обнаружил одноглазый, из одного окна второго этажа башни было очень удобно наблюдать за внутренним двором замка, попасть в который можно было только из господских покоев.

В этом дворе среди слабосильных деревьев и роскошных цветов гуляли и резвились дочери конта в сопровождении своей свиты. Иногда оттуда доносились веселый смех, визги или звуки музыки и пение. Никто из девушек не замечал притаившегося у окна кривого писца. Он время от времени оставлял свои свитки и подолгу рассматривал благородных дам, словно имел какое-то право на подобную наглость. Конечно, их даже отдаленно нельзя было сравнивать с женщинами из подлого сословия. Яркие наряды из дорогих тканей, искусные прически с вплетенными лентами и жемчужными нитями, подрумяненные щеки и подведенные глаза, нежные маленькие ручки и белые пальчики, унизанные перстнями.

Особо среди прочих девушек выделялись дочери конта. Их наряды были самыми изысканными и дорогими, вместо плащей или накидок они носили белые мантии с пурпурной отделкой по всему краю, застегивающиеся на правом плече драгоценной пряжкой. Эта мантия считалась регалией контского достоинства, тогда как хертаги носили белые мантии, имевшие кроме отделки по краям еще и три продольные полосы пурпура, а гарлы - одну. Мантия тесария была пурпурной с золотой оторочкой, тесания - пурпурной с белой отделкой, тессии носили пурпурно-белые мантии с равным количеством полос одинаковой ширины того и другого цвета. Уже ронты довольствовались белой мантией с пурпурной полосой по одному левому борту от пряжки или шнура до нижнего закругления. Эти привилегии одинаково распространялись как на мужчин, так и на женщин. Все эти различия мало что говорили простолюдину, равно склонявшему спину перед любым благородным господином, но Кари не был чужд знанию в области иерархических различий. Поэтому ему не составляло труда узнать контесс среди прочих дам.

Обе дочери конта славились своей красотой. Старшая Диарта уже была просватана. Младшая контесса Ириния была не просто красива, но ослепительна. Хвала Сияющему Оку за то, что под его сиянием встречается такое совершенство, перед которым костенеет язык и замирает сердце. Сколько не упражняйся в словоблудии, а все сравнения вроде "кожа ее - перламутр, косы - светлое золото, очи как звезды и прочее" будут лишь жалкой потугой и кощунственной пародией. Слова не способны передать то, что видит око, даже если оно единственное.

И Кари смотрел. Он устраивался у узкого оконца и набрасывал черты прекрасной контессы на покрытой воском дощечке. Он много раз стирал эскиз и делал его снова, фиксируя различные повороты головы. Затем он набросал несколько рисунков углем на простой гладкой доске. Только после этого он приступил к настоящей работе. Ночами в каморке под крышей башни, сняв повязку с оказавшегося на месте левого глаза, немой клерк возился над ступками и бурлящими котелками. В котомке протеже Мастера составления чернил отыскалось множество прелюбопытных вещей, по-видимому, позаимствованных им в мастерской своего покровителя: куски пергаментного клея, катуаровой смолы и белого мела, кисти, невысокие, но широкие горшочки с порошками разных цветов, а так же узкие и вытянутые сосуды с вонючими жидкостями. Нет, писарь не собирался посягать на права изготовителей чернил, неделю он трудился над маленькой дощечкой, размером с ладонь, пока она не стала белой и гладкой, как высушенная кость буртудара.

При всей занятости как явными, так и тайными трудами новый писарь свиткохранилища вовсе не сидел затворником в своей башне. В вечерние часы он выходил прогуляться по дворикам за внутренней стеной, осваиваясь на новом месте. Ознакомившись с расположением кухни, конюшни, бывших казарм, куда теперь переселили часть низшей прислуги, амбаров, огорода, колодцев, мастерских, писарь удовлетворил свое любопытство и в отношении внешнего двора. Теперь многое из того, что прежде находилось в пределах внутренней стены, вынесли за нее. Скотный двор, кузница, новые казармы переместились подальше от глаз, ушей и носов контского двора. Не оставил без внимания Кари и сам замок. Через пару месяцев он уже знал, где находятся кладовые и оружейные, где спят пажи и рыцари, он облазил все переходы, галереи, коридоры, избегая лишь Большого зала и господских покоев, хотя больше всего его интересовали именно они. Никто не обращал особого внимания на разгуливающего по замку клерка, а если бы и обратил, то Кари всегда мог оправдаться (в письменном виде) тем, что для написания истории контского рода ему необходимо разобраться, где и как все происходило.

Народа в замке было достаточно много, и затеряться среди людей было не сложно. Эка невидаль - человек со шрамом на лице и повязкой вместо глаза, мало ли вокруг безруких, безухих, иссеченных шрамами на полях сражений или искалеченных за какие-нибудь провинности по господскому приказу. Идет человек, значит надо. Тем более шарф вокруг шеи черно-белый, концы на спину спущены, свиток в руке, чернильница с пояса свешивается. Клерк, конечно, не рыцарь, а все же должность серьезная, мало ли что ему переписать требуется, о том только клерку, да главному управляющему знать положено. Правда, Кари не всегда давал себе труд таскать с собой совершенно не нужные ему за пределами свиткохранилища принадлежности для письма, а без шарфа его одежда почти не отличалась от наряда чашника или виночерпия.

Несколько раз писарь выбирался и за пределы замка. В одной из рощ он отыскал савоку, обрезав у дерева несколько тонких веточек, Кари, очень довольный, вернулся в замок. Надо сказать, что руки кривого клерка отличались большою ловкостью не только при исполнении своих прямых обязанностей, в результате чего их хозяин даром разжился медом, вином и яйцами. Но вместо пира с яичницей он снова засел за ступки и горшки, затем, разложив перед собой наброски прелестной дочери конта, летописец преобразился в живописца. Три ночи Кари тщательно выписывал миниатюрный портрет контессы Иринии. Работал он со всей возможной скоростью, в отличие от родовой истории контов, с портретом следовало торопиться.

Миниатюры стоили не дешевле обычных поясных воплощений, однако писарю явно не приходилось рассчитывать на вознаграждение. Тайное создание портрета без ведома оригинала было строжайше запрещено. Ни один Маг, соблюдающий Слово, ни один Мастер, как правило, не пойдет на такое нарушение Закона. Как правило. Но у каждого правила, как известно, бывают исключения.