Исправленные сказки гнома Барбатоша. Сказка 1. Капризная принцесса и нищий. Гл.9

Глава IX

Королевский дворец, нет, не ждет беглеца,
Раз от смерти сбежал, два - лишь шаг до конца.
У убийцы, что ночь, совесть также черна,
И не дрогнет рука, не задушит вина,
Только молча взирает Луна.


Народу в таверне было полно, почти все столы оказались заняты. Ничего удивительного: крестьяне спешили отвезти урожай на ярмарку, торговцы торопились распродать максимальное количество товара, даже благородные господа не брезговали потратить с удовольствием и пользой пару сотен золотых на знаменитой Торговой площади Эфри-Тьера. В эту пору здесь можно было найти прекрасный выбор дивных слатских тканей, великолепных картских зеркал, душистых заморских пряностей, изделия неллийских и велицийских оружейных дел мастеров, лучшие в мире беатринские седла и многое-многое другое. По виду небогатый молодой дворянин в скромном дорожном платье отыскал свободный стул за столом солидных торговых гостей в глубине помещения. Купцы не посмели отказать господину - худой, да при шпаге - и продолжали обсуждать свои прибыльные сделки, не обращая внимания на подсевшего к ним чужака. Заказ молодого человека - тарелка тушеного мяса с овощами и кружка вина - также подтверждал небольшие возможности его кошелька. Нельзя сказать, чтобы дворянин ел торопливо, но потому, что он даже не снял плаща, создавалось впечатление, будто лишним временем посетитель не располагает. Опустошив тарелку, он сделал знак хозяину подойти за расчетом. Молодой дворянин расплатился и уже собирался подняться, но вместо этого принялся доцеживать остатки вина из почти пустой кружки. В таверну входил отряд городской стражи - десятка полтора человек во главе с капралом. Прищурившись со света, коренастый с роскошными седеющими усами капрал внимательно осмотрел помещение.

Ленти понял, что на этот раз ему будет нелегко ускользнуть, левой рукой он незаметно вытянул из-за пояса квилон.
Чем ближе трубадур приближался к цели своего пути, тем больше убеждался, что напрасно не послушал Агранте и отправился в одиночку, но и брать людей к Королевскому завалу ему не хотелось. Сердце глухо к доводам рассудка, еще раз увидеть Ариану прежде, чем наступит зима и прервет всякое сообщение с Вилецией - вот было его единственное желание. Поездка оказалось невероятно утомительной, в трактирах и на постоялых дворах поджидали засады, его искали на дорогах и в деревушках. Приходилось делать большие петли, чтобы добраться от одного замка, принадлежащего кому-либо из сторонников движения, до другого. Как глупо было попасться здесь, в ярмарочной толчее Эфри-Тьера, откуда до перевала по прямой оставалось каких-то два дня пути.

- Именем короля. Назовите себя, сударь.
Капрал обращался к молодому человеку примерно его возраста, нервно сжимавшему в руке пустую кружку из-под вина. В ответ тот что-то невнятно пробормотал и попытался встать. К нему сразу же бросились солдаты, не церемонясь, они скрутили бедняге руки, выволокли из-за стола и отобрали шпагу. В таверне разом стихли все разговоры. Тут же раздался громогласный вопль одного из купцов: "Держи вора!" Притихший было народ, повскакивал с мест, многие подались в сторону виновников происшествия. Пока внимание присутствующих было поглощено обыском незадачливого "дворянина", Ленти прикинул, что самое время прорваться мимо двух, оставшихся у двери, гвардейцев. Ровным шагом он направился к выходу и был, как и рассчитывал, остановлен у самого порога. Не тратя времени на объяснения, трубадур врезал кулаком под дых загородившему дорогу солдату и оттолкнул согнувшееся тело под ноги его товарищу. Сбитый с ног, тот здорово треснулся головой об угол ближайшего стола.

Ленти выскочил за дверь уже с обнаженной шпагой и кинжалом в руках. И, надо сказать, не зря. Три клинка тут же потянулись к его груди, но были отброшены. Завязалась отчаянная схватка, топот ног внутри таверны свидетельствовал о том, что в его распоряжении всего несколько секунд. Должно быть, на улице остались не лучшие воины отряда, двоих Ленти успел серьезно зацепить, получив простор для маневра. Он отскочил в сторону от двери, увлекая за собой противника. Дверь распахнулась и едва не разлетелась на щепы, с такой силой ее шарахнул о стену вылетевший первым здоровенный стражник, возвышавшийся над прохожими словно пожарная каланча. Следом посыпались другие, Ленти приготовился дорого отдать свою жизнь.

- Брать живым, - окрик капрала несколько остудил пыл подчиненных. - Сдавайтесь, сударь.
Окруженный десятком солдат, Ленти был вынужден подчиниться требованию. Оставив вора на произвол раззадоренным посетителям таверны, стражники поспешили увести свою гораздо более крупную добычу. Взяв пленника в плотное кольцо, его повели к тюрьме, что примыкала к городской ратуше. Им пришлось пробиваться сквозь плотную толпу на Торговой площади, расталкивая по дороге любопытных. Капрал Луррак лично тащил под локоть свою "золотую" добычу. Еще бы! Награда за человека, соответствующего разосланному тайным сыском описанию причиталась прямо-таки сказочная - две тысячи золотых, можно будет оставить постылую службу, купить новый добротный дом, обзавестись каким-нибудь прибыльным делом. Да вот хотя бы корчму открыть, уж его Лара в кухарстве толк знает. И детишки (у честного служаки их было пятеро) будут обеспечены и пристроены лучшим образом: старших мальчиков отдать в обучение мастерам-ремесленникам, а Раэля - рисовальщику, хоть жена и ругается за его художества, у мальца дар божий. Дочуркам на приданое еще прилично останется, на все хватит с лихвой.

При этом радужные мечтания никак не отразились на лице и внимании закаленного воина, он зорко следил за движениями людской толпы. А вдруг у преступника здесь есть сообщники. К счастью для капрала, по дороге не случилось никаких неприятностей. Ленти благополучно доставили в городскую тюрьму и заперли в одной из самых надежных подземных камер, предварительно наградив прочными железными браслетами, сковавшими руки и ноги возмутителя государственного спокойствия. Правда, Луррака смущало одно обстоятельство: поговаривали, что искомый преступник - это знаменитый трубадур Ленти, прозванный Острословом. Творения поэта просачивались сквозь запреты, как вода проходит сквозь песок, проникали во всякую щелку и отдушину, звонкие, чеканные строки врезались в сердца слушателей и оставались в них навсегда. Усилиями сторонников заговора стихи Острослова стали известны в солдатских казармах не меньше, чем на городских площадях. С поимкой трубадура Луррака начали посещать не только радостные мысли о награде, но и очень гадостное ощущение, напоминающее тошноту после того, как съешь что-нибудь, пованивающее тухлятиной. Капрал твердил себе, что выполнял святой долг перед богом, королем и страной, однако совесть - самая упрямая баба на свете - не торопилась соглашаться с его доводами.

"... Бывший друг - ныне враг твой. Чтоб так не везло! И доверие хрустнуло, словно стекло..." Ну, что тут скажешь, было такое в жизни капрала, как будто о нем написано. Многие строки Ленти будоражат душу, заставляя по новому взглянуть на себя, на окружающих, на всю свою жизнь. "Отчаянный парень: и сражался умело, и сдался с достоинством, от страха не трясся", - никак не мог избавиться от докучливых мыслей честный солдат. А вдруг и впрямь это он? Как доставят в Альтару, не держать больше парню в руках ни шпаги, ни пера, ни мандолины - уж очень горазды столичные заплечных дел мастера "пальчики разбирать", ни один суставчик не пропустят.

Капрал не мог знать, что так и не дождется королевской награды.
Луррак заметил, как радостно заблестели глаза господина Скапара, этот коренастый неприметный тип из королевского сыска едва не пустил слюну, потирая руки. Как большинство тайных сыскарей из числа приближенных к государю он не был беатринцем, а потому всецело разделял рвение своего начальника господина Рольда в искоренении нарастающей смуты: очень не хотелось лишиться доходного места. Скапар немедленно отправил гонца в столицу, чтобы за арестованным прислали большой отряд гвардейцев-наемников, он не доверял никому из этих заносчивых беатринских аристократов. Будь его воля, он бы скрыл поимку крамольника даже от начальника тюрьмы и командора. Но, увы, этот туповатый служака-капрал уже успел доложить о своем успехе по начальству. Воспрепятствовать графу Баралю, командующему гарнизоном города, посетить столь рьяно разыскиваемого преступника сыскарь был не в силах. Командор прибыл в тюрьму в сопровождении трех офицеров-дворян и отряда из двадцати человек. Солдаты расположились во дворе, а офицеры сопроводили командора в подземелье. Они остались, один - за дверью камеры и двое у нижних ступенек лестницы, отсекая возможность подслушать, о чем граф расспрашивал пленника. Когда командор поднялся из подземелья, его обычно бесстрастное лицо выражало сомнения и озабоченность.

- Вас что-то беспокоит, Ваше сиятельство? - приторно-слащавым голосом спросил, поспешивший навстречу аристократу сыскарь.
- Я не уверен, что это тот, кого мы ищем.
Физиономия представителя тайного королевского сыска вытянулась. Занятый проблемами безопасной отправки крамольного поэта в Альтару, он так и не успел допросить арестованного раньше.
- Это он так утверждает?
- Нет, этот человек молчит, подозреваю, что вы поймали немого.
Немногие знали, кого именно с таким тщанием разыскивает городская стража, лишь командиры гарнизонов и королевский сыск.
- Вы шутите, граф?

Его сиятельство не удосужился ответить на столь непочтительную реплику зарвавшегося "прикормыша", как называли в народе иноземных прихвостней Адварта, однако взгляд командора был достаточно красноречив. Скапар мгновенно прочувствовав седалищным нервом, что преступил черту, неуклюже залебезил, провожая аристократа и бормоча что-то маловразумительное: "Мы все проверим, Ваше сиятельство... непременно, Ваше сиятельство..." Не обронив более ни слова, граф и его люди покинули тюрьму и направились во дворец Его сиятельства.

Разговорить пленника Скапару не удалось, оставалось надеяться на выдающиеся способности альтарских мастеров. Задержанный вполне соответствовал подробному описанию преступника, имевшемуся у любого капрала городской стражи или королевских гвардейцев (неграмотных его заставляли заучивать наизусть), и все же было что-то странное в поведении и выражении лица этого человека. За внешней отрешенностью взора и неправдоподобным спокойствием нет-нет, да и вспыхивал внутренний огонь... чего? тайного торжества? гордой уверенности в своей правоте? знания высшей истины? После безрезультатного пятичасового допроса с применением одних лишь плетей - разрешения на использование по отношению к Острослову иных средств у Скапара не было - прикормыш всю ночь промучился, пытаясь вспомнить, где же он мог видеть этот горящий взгляд. И лишь под утро память смилостивилась над ним (слишком давно не посещал он храмов, а к искусству был вовсе равнодушен): такими изображали святых великомучеников, бестрепетно шедших в руки своих палачей, или верных рыцарей легендарного короля-изгнанника Гуадрия Благородного, чьи имена стали синонимом рыцарства. С чего бы это? Нехорошее чувство сдавило сердце, тоска... Ничего уже не дадут доносы и аресты, погибнут несколько таких вот мучеников, но этим не остановить "Корону и Честь", время упущено. И чего тянет господин Рольд, как будто он не знает наперечет всю верхушку заговора - герцогов, графов и... этого наглого рифмоплета! Или хитрый неллиец знает гораздо больше, например, что король проиграл свою партию? Вдруг, он вовсе и не собирается пытать поэта, а хочет заполучить его в свое распоряжение совсем для иных целей...

Привычка подозревать всех и во всем была неотъемлемой, вросшей в самую душу чертой любого сыскаря. Мысли - одна чудовищней другой - змеились в его голове. Что делать? Как поступить? Написать королю донос на начальника королевской тайной службы? Какая в том выгода ему, Скапару? Похитить и спрятать Острослова самому, чтобы потом разыграть его жизнь как козырную карту? Слишком опасно, одному с этим дьяволом, положившим половину патрульного отряда, ему не справиться, а опереться в таком деле не на кого. До внутренней дрожи прикормыш ощущал горечь уплывающих возможностей, но так и не успел ни на что решиться. Сотня королевских гвардейцев была встречена его посланником на полдороги к столице и прибыла в Эфри-Тьер уже к вечеру второго дня. Со смешанным чувством облегчения и разочарования Скапар передал пленника в руки надежной охраны, пусть уж болит голова у Его тайности господина Рольда.

Сутки спустя остатки гвардейской сотни вернулись в город, многие были ранены.
- Их было раза в три больше, мы бились как львы!
Сотник Искар не собирался оправдываться, уж он-то знал, что его люди честно отработали свои деньги, а кому не повезло... что ж, такая профессия.
- А преступник? Его освободили? - срывающимся на визг голосом спросил Скапар.
- Тело они увезли, - равнодушно обронил Искар.
- М... мертвое? - сыскарь даже заикнулся.
- А как же. Сам заколол, согласно приказу Его тайности - в случае нападения...
Наемник выразительно полоснул ладонью по шее.

Точное выполнение приказа не слишком порадовало начальника тайного сыска, Рольд надеялся огнем и железом вытянуть из Ленти не имена бунтовщиков, а более существенные сведения: общее количество сил, планы и главное, кого из оставшихся представителей королевской родни желает посадить на престол Агранте. Согласно поступавшим из различных источников донесениям, сам герцог не собирался возлагать корону на себя. Его тайность был уверен, что Острослов достаточно осведомлен в этих вопросах. И вот, такая неудача. Кроме того, Рольду пришлось выдержать бурю гнева Его Величества, желавшего выставить голову крамольного поэта на центральной площади Альтары, а язык скормить королевским псам еще до того, как оная голова отделится от тела. И еще одно сомнение постоянно возникало в изощренном мозгу первого сыскаря королевства: а был ли схваченный в Эфри-Тьере человек тем, за кого его приняли? Прямых доказательств идентичности "гостя" Ирнава и Калессо с трубадуром все же не было. Тем не менее, глашатаи на площадях столицы объявили о "бесславной кончине дерзкого бунтовщика, охальника и крамольника, промышлявшего презренным ремеслом рифмоплетства". Поскольку больше никто не слышал новых стихов и песен трубадура, известие болью отозвалось в сердцах тысяч людей, но вместо того, чтобы напугать мятежников, только разожгло огонь ненависти к королю и его приспешникам.

* * *

Гонец в насквозь пропитанной влагой одежде на загнанной лошади примчался в Калессо и, предъявив "дракона", был немедленно пропущен к хозяину замка. Час спустя две сотни хорошо вооруженных всадников выехали в зябкую морось угасающего ноябрьского дня. Феликс был только рад приказу прийти на помощь небольшой группе сторонников герцога, вступившей в неравный бой с отрядом королевских гвардейцев. Наконец-то настоящее дело, сколько можно прозябать на однообразной службе, заглушая вином голос нечистой совести. Обратной связи с братом у Феликса не было, так что он не имел никакого представления о том, удалось ли Рольду прихватить "похитителя" принцессы, и что из этого вышло.

Зима стояла на пороге. Нудный дождь перемежался мелкой крупой, пронзительные порывы ветра рвали с голов капюшоны, а чавкающая под копытами грязь долетала до седел. Пропитанные смолой факелы с трудом разгоняли мутную тьму. Звон оружия оповестил о прибытии на место до того, как стало возможным разглядеть сражающихся. Не разберешь, где свои, где противник. Громкий клич "Под знамя дракона!" позволил маркизу Шартену, командовавшему отрядом, сориентироваться в обстановке. Жалкая горстка заговорщиков каким-то чудом еще держалась, теснимая со всех сторон людьми короля. Ситуация изменилась, так как подоспевший из Калессо отряд численно превосходил силы гвардейцев. Ночная схватка разгорелась с новой силой, наемники на королевской службе отступать не привыкли. Феликс, очертя голову, кинулся в кровавый водоворот битвы. Он наносил и отражал удары, все больше входя в азарт яростного веселья, охватывающего порой человека в момент смертельной опасности. Жгучий клинок вошел в правое межреберье, кровь плеснула вслед за вытащенной из раны шпагой и начала впитываться в ткань одежды, дышать стало тяжело. Феликс выронил свою двухлезвийную рапиру, упал на шею коня, отчаянно цепляясь левой рукой за мокрую гриву. Вокруг кипел бой, вставали на дыбы лошади, свистела, рассекая воздух сталь. "Только бы не упасть под копыта", - подумал, теряя сознание, неллиец и медленно съехал по крупу.

Ему повезло. Феликса успели подобрать до того, как кони затоптали юношу насмерть. Переломанная лодыжка и большой кровоподтек на лбу вкупе с проколотым легким представляли собой не лучшую картину с точки зрения лекаря, но он все еще был жив. Не скоро узнал неллиеец, чем закончился его первый бой. Два месяца он метался в жару, рана затягивалась плохо, благо, снега зимой хватает. Когда сознание его прояснилось настолько, чтобы четко воспринимать окружающее, Феликс был истощен так, что не мог шевелить даже рукой. И лишь с наступлением весны наемник, прихрамывая и опираясь на костыль, впервые покинул свою надоевшую до тошноты комнату.

В замке напряженно готовились к летней компании, Калессо и его окрестности превратились в большой военный лагерь. Товарищи по службе хлопали его по плечу, поздравляя с выздоровлением, и спешили по своим делам. Он же медленно бродил по замковым переходам и внутренним дворикам, радуясь возможности двигаться и дышать полной грудью.

Однажды за одной из дверей ему послышались звуки музыки. Играли на мандолине, инструмент плакал, надрывал душу щемящей тоской и болью утраты, потом затихал и взрывался другой мелодией, страстной, гневной, беспощадной. Было в этом что-то чарующее и пугающее одновременно. Так не играют на мандолине, во всяком случае, подобного Феликс никогда не слышал. Никого не было поблизости от этого покоя, кстати, находящегося неподалеку от личных апартаментов герцога, которые ему нередко приходилось охранять до ранения. Музыка так поразила выздоравливающего, что ему до зуда в ладонях вдруг захотелось узнать, кто и для кого мог исполнять тут такое. Но спросить было не у кого, а ломиться неизвестно в чью дверь он не решился. Да и с какой стати? Феликс развернулся и поплелся к себе, мелодия, захлестнувшая все его существо, всколыхнула бурю эмоций. Неллиец почувствовал себя невероятно уставшим. Или он просто долго слонялся по замку?

Еще несколько раз он приходил к этой двери, и дважды ему повезло вновь услышать волшебную мандолину. Исполнитель не повторялся, но что бы он ни играл, сердце замирало в груди от пронзительной нежности или томительной надежды. Наемник не дама, да и не был Феликс большим меломаном, а так пробрало, до самых внутренностей, даже недавно зажившая рана отозвалась тупой болью.
Вскоре Феликс приступил к несению службы и здесь он снова столкнулся лицом к лицу с "злокозненным вилецийцем". Не обращая внимания на находящихся в приемной дежурных офицеров, бывший спутник принцессы прошел без предупреждения к герцогу. Никто из товарищей Феликса не сделал попытки остановить этого человека, напротив, все побросали карты и вытянулись в струну, неллиец же буквально остолбенел.
- Ты словно приведение увидел, - толкнул его под локоть дежуривший в той же смене Бантрал, как только дверь в покои герцога плотно закрылась.
- Да... нет. Кто это?
- Господин Вален.

Феликс только кивнул, не желая расспрашивать приятеля в присутствии беатринцев. После смены он пригласил слатца заморить червяка и хорошенько выпить в одном славящемся приличной кухней трактире Раосты, дабы отметить свое возвращение в строй. За вторым кувшином неллиец "вдруг" вспомнил о давешней встрече:
- Экл, а кто такой этот господин Вален? Мне все кажется, что я его где-то видел.
- А, да ты же не знаешь, - сообразил Бантрал. - Это он возглавлял тот отряд, на выручку которому герцог послал нас тогда, ну, когда...
- Когда меня ранили? - понял Феликс.
- Ну, да.
Неллиец поморщился, узнать, что он чуть не умер ЗА этого человека, было не слишком приятно.
- И что... что он тут делает?

Вино было крепким, и языки собеседников уже начали слегка заплетаться. Сидели приятели за отдельным столиком недалеко от входа возле стены. Народу в таверне хватало, в основном это были небогатые дворяне из армии герцога Агранте, многие приветственно кивали Эклу и Феликсу, но никто не пытался присоединиться к их разговору. Молодой певец, юноша лет восемнадцати, развлекал публику исполнением бунтарских песен безвременно ушедшего поэта. Ни голосом, ни умением играть на мандолине, малый далеко не дотягивал до автора, но все равно его слушали, едва не затаив дыхание, и щедро платили.
- Командует, - осушив очередной бокал, коротко рявкнул слатец.
Однако любопытство Феликса так легко было не унять.
- Кем? - тут же задал следующий вопрос он.

Бантрал пригнулся к столу и понизил голос:
- Всеми, Феликс, всеми. Загадочная личность, доложу я тебе. Его светлость, - слатец поднял глаза к потемневшему от копоти потолку, - первым приветствует его при встрече, как и все остальные, само собой.
Феликс с трудом задвинул на место отвалившуюся челюсть. Пока он переваривал услышанное, Бантрал разлил остатки вина и махнул служанке, чтобы несла еще.
- И его называют просто "господин Вален"? - большие карие глаза наемника расширились до невозможных пределов, казалось, они занимали пол-лица.
- Все думают, он - Аталлер, но никто не говорит об этом вслух.
- Атал... а-а-а-а...

Неллиец умолк, к столу подошла служанка с вином и блюдом заказанных ранее жареных куропаток. Теперь все становилось на свои места: к роду Аталлер принадлежал король Тассерат и многие поколения его предков, не одно столетие владевшие короной Беатринии. Даже если этот господин - десятиюродный племянник покойного короля по мужской линии, он вполне может поспорить за трон с Адвартом - двоюродным братом прежнего правителя по линии материнской.
- Принц кро-о-ови, - язвительно протянул Феликс, когда трактирная девица, в меру пококетничав с любвеобильным слатцем, убежала на кухню.
- Тебе не все равно, кто платит. Между прочим, нам с тобой и всем, кто выручал господина Валена, жалование подняли вдвое.
Тот что-то невнятно пробормотал, кивнул и с повышенным энтузиазмом налег на куропаток. Продолжать разговор сейчас не хотелось. К счастью, слатец давно позабыл тот случай, ранней осенью, когда Феликс также пытал его насчет того же человека, поскольку совершенно не придал ему значения.

В Калессо товарищи вернулись только утром, так как на ночь ворота замка запирались. Хмель выветрился, осталась лишь головная боль, да тело сотрясала мелкая дрожь, случающаяся при похмелье и длительном недосыпе. Феликс завалился на довольно жесткую кровать в своей унылой комнате, но сон, в который он, казалось бы, должен был мгновенно провалиться, никак не приходил.
Он выдал этого человека королевскому сыску, и он же пролил свою кровь ради его спасения, он проклинал его как злейшего врага и получал жалованье за то, что будет сражаться ради его возведения на престол. Мысли путались в голове. Принц крови и... принцесса крови. "Куда ты ввязался, пустоголовый болван, со своими воображаемыми обязанностями служения Прекрасной даме?" - спрашивал себя незадачливый мститель.
Тихий, но страшный смех спугнул примостившегося на подоконнике голубя.
На следующий день армия повстанцев выступила в поход на столицу под знаменем Дракона. Это была орифламма - штандарт королевского рода Аталлер с золотым изображением геральдического дракона на алом поле. Этот герб был взят на щит сыном Гуадрия Благородного - Каваледо, прозванным Драконом, еще лет четыреста тому назад. Герб Адварта был другим: синий орел с золотым мечом в когтях.
Уже на третью ночь Феликсу выпала почетная обязанность - стоять на посту, охраняя знамя Дракона.