Лёша. (повтор)

... В детстве я несколько раз был в пионерских лагерях. В основном, конечно же, на Кавказе. Пятигорск, Лермонтов, Мин-Воды... Пацану из казахской целинной степи оказаться без родителей в горах, пусть и на полном пансионе - это что-то... Грандиозные ощущения... Кто-то впервые таращится на всеобщий сумбур, кто-то скачет с видом заправского знатока, кто-то уже скучает по маме...
От отца мне досталась хорошая привычка. Оказавшись в незнакомом месте, я, как правило, осматриваюсь, мало говорю и много слушаю, отмечая про себя плюсы и минусы, запоминая наиболее важные моменты, особо не высовываясь из коллектива. Расположившись в корпусе, уясняю для себя главные насущности: где я буду спать, где хранить вещи, кому я обязан подчиняться, где вода и туалет. Первые пару дней проходят в бесшабашной неопределённости. Кто-то даже умудряется заблудиться и опоздать на обед. Прикинув для себя первоначальный круг знакомств, стараюсь не отставать от ребят и слушать команды воспитателей. Всеобщий галдёж периодически перекрикивает очередная команда:
-- Построились! Второй отряд! Выходим на улицу!
Как и в любом коллективе, через некоторое время происходит неминуемая градация мальчишеской иерархии. Вот эти двое - явные "старички". Знают где клуб, где баня. Запросто подходят к воспитателю с вопросами. А вот та девочка весь день чуть не плачет. Воспитатель часто подходит к ней и что-то спрашивает, успокаивая, гладя по голове. А ко мне тут же примкнул такой же как и я новичок Димка, сам бдит за происходящим и меня контролирует. Вроди бы неплохой пацан.
Через три дня я освоился, и уже наравне со всеми бегаю то в умывальник наперегонки, то на зарядку. Димка от меня не отстаёт. Смешной пацан. Чуть заикаясь, он округляет глаза, и старается быть старше. В палате нас четверо. Я, Димка, Русик и крохотного роста Костя. Про Костю надо сказать особо. С первых же дней этот костлявый шибздик совершенно серьёзным манером приучал нас называть его "Константином"! Пацанячий наш союз легко строится на привычке и доверии. И уже через день Руслан был для нас "Руся", Димка -"Димыч", а меня все звали "Аля". Костя же, когда его запросто окликали "Костян" или "Костик", останавливался и терпеливо объяснял:
-- Я ещё раз вас попрошу: не называйте меня так, пожалуйста. Я ни "Коська", и ни "Костян". Меня зовут Кон-стан-тин.
Неделю мы посмеивались над ним, но его упорство возымело успех и теперь мы, даже за спиной, даже всуе между собой, называли его Константином. Такой вот прыщ!..
... С детства и по сию пору во мне, откуда непонятно, всегда сохраняется странная потребность опекать слабых. Вот и тогда я хмуро прислушивался, всё чаще слыша в мальчишеских разговорах тревожные новости о каком-то Лёше из седьмого отряда. Болтовня сотни ребят вряд ли подлежит какой-то логике и имён вокруг слышишь пятьсот штук в минуту, но про "Лёшу" почему-то говорили шёпотом, и даже со страхом. Потом от пацанов я узнал, что в седьмом отряде есть мальчик Лёша, который лупит всех без разбора, и его чуть ни два раза в день водят к директору лагеря. В карусели всеобщего пионерского хаоса я старался принимать достойное участие, но очередные "новости" про Лёшу сами находили меня то там, то сям:
-- Ка-а-ак врежет ему прямо по косточке!.. Представляешь?
-- А вчера он Сашку повалил возле волейбольной площадки, сел на него и дубасит, дурак какой-то... Воспитатель еле оттащил...
Я старался сохранять спокойствие, но какой-то холодок бегал между рёбер, потому что я осознавал, что встреча моя с таким активным Лёшей неминуема, и остаться безучастным мне, пожалуй, никак не придётся. Пионерский лагерь был небольшой. Три двухэтажных корпуса, пару административных зданий, спортплощадка. И я выжидал случая, посмотреть "шо там за Лёша". И посмотрел.
... Столовая в лагере на удивление весьма просторное и светлое помещение с огромными окнами. Эхо от ребячьего гомона дробится, словно горох о стены и бывалый воспитатель Лидия Леонидовна просто свистит в свисток, потому, что переорать нас невозможно даже в теории. На минуту мы замолкаем и постепенно опять орём.
-- Вот он... Вон, возле компота...
Я сразу же понял о ком речь, и стараясь быть спокойным, не спеша оглядываюсь. В столовой штук двадцать столиков, и все ребята становятся в очередь прямо при выходе и гуськом двигаются к трубчатому длинному подоконнику, скользя по нему подносами, по очереди берут первое, второе, хлеб и так далее. Эта раздача называется почему-то "мармиткой". В самом конце мармитки стоит здоровенный низкий квадратный ящик, полный мокрых ложек, вилок и маленьких ложечек для чая.
-- Вон, видишь?.. Вот он этот..., Лёша..., -- мальчик рядом с ужасом косит глаза, словно на змею.
Лёша резко отличается от "своих". Чуть полноватый, большой, рыжий, он словно старше всех, лет на пять. Тихой стайкой "седьмой отряд" толпится у мармитки. К Лёше ближе двух метров ни кто не подходит. Возле него мрачная тишина. Поставив тарелки, как и положено, на поднос, Лёша ждёт свой компот, стоя ко мне боком и я, наконец-то, рассматриваю его. Круглое, конопатое лицо, огромные щёки, маленькие злые губы и недобрый взгляд. Пухлые кулаки все в ссадинах. Щека испачкана чем-то.
Машинально примеряюсь. Да... Скорее всего сильный. И рост богатырский. Такого надо только повалить. И ни в коем случае не дать схватить себя за одежду... Бить по глазам...
... Мои размышления прервал Константин, неожиданно появившийся за спиной у Лёши. У Константина нашего было несколько странных привычек, нарушать которые он не собирался, игнорируя наше хихикание. Вот и теперь, он тщательнейшим образом вымыл руки, высушил их, и, поставив свой поднос на стол, направился с платком в руке к лотку с ложками. Стоящий спиной Лёша полностью перекрыл лоток, когда Константин подошёл сзади и легонько ткнул его пальчиком в локоть:
-- Дай, пожалуйста, я ложку возьму.
Следующее событие я вспоминал долго потом. Не оборачиваясь, кинув быстрый взгляд через плечо на Константина, Лёша неожиданно тонким голосом усмехнулся негромко:
-- Ах, тебе ложку надо?
И мощно размахнув, с разворота ударил Константина в нос кулаком...
Столовая в миг смолкла. Казалось, в тишине было слышно, как Константин проезжает шортами по скользкому полу. Ни чего не понимая, таращит он глаза, сидя на полу, размазывая по лицу густую кровь, хлынувшую ручьём:
-- Ты чего?..
Я, как и все, оцепенел, не понимая, чего это он? Воспитательница бежит через всю очередь, визгливо причитая:
-- Ты зачем опять?!! А?!! Зачем ты его?!!
Помогая встать и отряхивая Константина, она пачкается в крови и кричит ещё громче, уже сама пугаясь:
-- Ах, ты ж боже ж мой!!! Ты чего наделал опять?!! За что ты его?!!!
Белый Костик еле стоит на ногах, болтаясь, как тряпичная кукла, не сводя удивлённых глаз то с Лёши, то с футболки, залитой кровью.
... Потом мы обедали в тишине. Лёшу отвели к директору, бледного Константина перепуганный воспитатель Саша бегом на руках унёс в травмпункт. А я зло доедал борщ, не замечая ни кого вокруг, планируя убийство Лёши.
... Не знаю, чем бы всё кончилось, но покалечил бы его я точно. Вынашивая в голове то один то другой вариант сладкой расправы, я наслаждался трепетной злостью, предвкушая, как я, ничего не объясняя, так же подло со спины, вцеплюсь в него при первой же встрече, лупася руками и ногами, пока он не закричит от ужаса. Обязательно нос разобью. Обязательно... И рубаху порву...
... А на следующее утро мы видели, как Лёшин папа хмуро укладывает в багажник чёрной "Волги" Лёшины вещи. Присутствующий тут же директор в окружении десятка воспитателей не проронил ни слова, и в гробовой тишине Лёша с папой сели в такси и уехали, пыля летним маревом.
До конца "потока" было ещё две недели.