Мамульчик. (повтор).

Да и писать-то особо не о чем...
История, каких тьма. Маринка с Лёхой поженились. Через год у них Леночка родилась. Чё тут рассказывать-то?.. Может кому и не интересно.
А Лёха свою новую ипостась в роли "зятька" принял взволнованно и стойко. Всё эти анекдоты про тёщ. Кого послушаешь, так тёща - это исчадие ада какое-то...
Людмила Викторовна красивая женщина. Есть такая порода. Они и к восьмидесяти остаются женщинами, "бабкой" язык не повернётся назвать. И причёсочка у неё, и маникюрчик... Шляпки с пером не хватает!.. Летом она в бриджах, зимой в спортивном костюме на вате. И фигурку сохранила и приятность улыбки ей к лицу. И вот Лёха (зятёк новоиспечёный) стал присматриваться к тёще, и с удивлением в два дня понял, что врут люди. Ни все тёщи плохие. Есть исключения!.. Вон у Андрюхи тёща, например - тоже нормальный человек. Живут себе спокойно. Андрюха её даже "мамой" зовёт. И Людмила Викторовна - милая хлебосольная женщина. Ещё до свадьбы бывало с Маринкой в гости к ним зайдёшь - Людмила Викторовна щебечет, как синичка, всё с шуткой, всё с прибауткой. И добавку заставит съесть и прилечь-отдохнуть расположит. И смешно и приятно. Отказываться бесполезно, всё-равно по своему сделает, настоит. Полдня Лёха с Маринкой просидели дома, и завтракали и обедали. Собрались куда-то, одеваются, а она подскакивает неожиданно:
-- А я вам сейчас блинчиков, Лёш?..
И бегом на кухню, и с кухни покрикивает:
-- Мариночка!.. На минуточку задержитесь, зайка!.. Я быстренько!.. Лёша голодный совсем остался!..
-- Да ма-а-ам!..,-- Маринка, обуваясь в коридоре, надувает губки, смешно тараща красивые глазищи беззвучно смеющемуся Лёхе, -- мы уходим уже!..
-- Минуточку!.. Одну минуточку!.., -- гремит сковородками Людмила Викторовна.
-- Да мама!..,-- обутая Марина капризно хмурится, смешно грозит Лёхе,-- мы наелись!.. Опоздаем сейчас!..
-- Всё, Мариш!.. Всё!.. Ещё пол минуточки!..,-- щебечет мать с кухни и слышатся звуки миксера, разбивания яйца, ложку на пол уронили...
-- Мама!..,-- Маринка тщетно злится, шёпотом срываясь на Лёхе,-- Ты чё ржёшь?.. Сейчас точно опоздаем!.. Скажи, что наелся!..
Лёха влюблённо смеётся, прижимая к себе брыкающуюся Маринку:
-- Людмила Викторовна!.. Как-нибудь в другой раз!.. Спасибо, очень вкусно...
--... Бегу, Лёшенька!.. Бегу!..,-- одновременно с ним кричит Людмила Викторовна.
И вот их уже потешно раздели и заставили вымыть руки, а блинчики не получились - тесто плохое вышло, и Людмила Викторовна просит Лёшу достать с антресоли грибочки и варенье в банках, а Маринка кричит: "Да мама!..", а Лёха ржёт, как дурак, влюблённо глазея на обеих. И вместе с грибочками на Лёху падает огромный фотоальбом, и все пугаются и опять смеются, а потом целый час приходится смотреть фотографии, и Людмила Викторовна то прослезится, видя фото год назад умершей бабушки Тони, то неожиданно быстро перелистнёт страницу со смехом - "тут я плохо получилась!" И тут Людмила Викторовна испуганно спохватывается, что "они же опаздывают!", и долго извиняется перед Лёхой, что он остался без блинчиков, и кричит извинения вслед уже в подъезде.
Короче, ни тёща, а кусок динамита, как сказал бы мой отец.
А Лёхе тёща очень нравилась. Как ни крути, а женщина она милая и приветливая. Немного взбалмошная, вечно куда-то торопится, но со стороны это выглядит забавно, и Лёха во что бы то ни стало решил быть хорошим и послушным зятем. Что и сделал.
А подвижный и деятельный характер Людмилы Викторовны похоже изнурял в первую очередь саму её. За столом сидят, культурно всё, а она тебя спросит, за тебя ответит, а потом долго объясняет, почему ты не прав. Лёха ржал. Это было смешно, что пару раз тёщу хотелось заграбастать, как маринку, потискать - потормошить. Но вместе с ростом пуза у Маринки, у тёщи росла потребность в воспитании Лёхи и это стало чуть раздражать. Абсолютно незнакомый для Лёхи статус всё время виноватого, постепенно надоел. И вот уже всё реже он смеётся над милыми замечаниями, и старается уйти от ответа, но и этим не отделаешься. Ответил - получи, потому что ты не прав. Промолчал - ещё хуже: тебе тут же объяснят, что ты обиделся (да-да! я вижу - ты обиделся!..) потому что был не прав в следующей ситуации... И Лёха задирает брови, узнав, что он оказывается и в тот раз был не прав, а и не заметил...
А самое неприятное, что Леха совершенно не желал пополнить армию "обиженных на тёщь"!.. Ведь правда же - да, это смешно, когда рассказывают о чопорной и вредной дуре, которая отравляет жизнь своими выкрутасами!.. А чем же ты отличаешься от неё, зятёк, если ты не можешь найти общий язык с женщиной, которая тебя в два раза старше? Если у тебя ума больше не хватило, кроме как на склоку и скандалы с ней... Чем ты-то лучше?..
... И Алексей каждый раз настойчиво призывал себя не распускать сопли. Ведь это же смешно! Он - здоровый и умный мужик, у которого вот-вот ребёнок будет (причём ребёнок желанный и потому уже любимый!), он - работяга и вообще человек в принципе адекватный и жизнерадостный, вдруг ни с того ни с сего пополняет ряды малоумных нытиков, которых хлебом не корми - дай поскулить, какая плохая тёща ему попалась! Нет, Лёха ни такой, и быть таким никогда не желает. И уступить он всегда может с лёгкостью - благо воспитан в нормальной семье, где легко и разумно принимают - это отец, это женщина, это старик. Чего ни так? Всё правильно. Субординация, так сказать... И Алексей всякий раз давал себе слово, что при разговорах с Людмилой Викторовной будет кроток, разумен и тактичен. Чего уж проще-то? И всё чаще и чаще он со вздохом понимал, что это ни так уж и просто. Происходило это совершенно неожиданно. Из любой, совершенно безобидной, казалось бы, мелочи у них неминуемо вырастал скандал с разбирательством, выяснением "кто виноват" и последующим "неразговариванием". И Лёха мрачно отмечал, что, видимо, ни такой уж он и умный парень, если не может контролировать процесс общения с единственной тёщей. А самое отвратительное и обескураживающее было то, что Лёха действительно совершенно ни мог объяснить даже самому себе - чего он опять натворил-то? Вроди бы работает, не пьёт, в чужие дела не лезет...
Обычно разговорчивая и приветливая тёща, как оказалось, разговаривает практически только сама с собой. Ежесекундно поучая, давая советы, призывая при этом бога в свидетели, Людмила Викторовна источает массу липкой тягучей патоки, зорко следя, что бы её внимательно слушали, и горе тебе, дураку, если ты по глупости ввяжешься в диалог.
-- Только добра!.. Только добра нужно желать друг-другу!,-- как всегда неожиданно Людмила Викторовна начинает свой бесконечный монолог уставшим голоском,-- И здоровья и мира желать нужно друг другу! Бог всё видит и всегда поможет!,-- крестится она странным зигзагом - лоб, плечи, живот,-- Только добра и здоровья!.. Чтобы все-все!.. Все-при-все были счастливы и здоровы!..
И Алексей разумно помалкивает, узнав недавно, что соседи Людмилу Викторовну побаиваются и недолюбливают, за спиной называя "истеричкой", почему она и не здоровается ни с кем в доме.
-- Вот пожелаешь кому-нибудь зла или неприятное слово какое скажешь если,-- продолжает она, делая грустные брови,-- И сразу же троекратно вернётся тебе зло!.. Истинный крест!.. Троекратно!..
А Лёха вспоминает, как во дворе недавно их встретила соседка с первого этажа:
-- Здравствуйте!
И Лёха машинально здоровается, а Людмила Викторовна чуть кивает, ускорив шаг, и уже в лифте зло шепчет, поясняя:
-- Наташка. Сучка с первого этажа... На дому у себя стрижёт за деньги. Думает, я не знаю. Весь дом к ней стричься ходит.
И дурак-Лёха из вежливости глупо улыбается, примирительно хмыкает:
-- Да вам-то что с этого, Людмила Викторовна?.. Пусть стрижёт себе...
Людмила Викторовна бросает длинный взгляд на зятька:
-- А мне и нет никакого дела!.. Мне то чего?.. Я в чужие дела не вмешиваюсь!.. Что мне теперь, целоваться что ли при встрече с ней?..
-- Ну, да...,-- неопределённо протягивает Лёха, думая про себя с досадой: "Тфу, блин!.."
... С Маринкой у Лёхи было всё просто и легко. Она - маленькая умничка, которую хочется слушаться, он - здоровенный добряк, обожающий свою " билеменную козявку".
-- Ты когда-нибудь серьёзным бываешь, дурачина?,-- Маринка уютно усаживается к Лёхе на колени и целует его в нос.
-- А зачем?,-- смеётся тот, легко обнимая жену, лаская, как ребёнка.
-- Ой, дурачи-и-ина...,-- смеётся Маринка.
... А тут началось... Как ни придёт Лёха домой - его ждёт бойкот. Чего дуется? Не понятно. И, главное, молчит, зараза. Поди сам догадайся - чего ты опять натворил?
Только спустя несколько лет всё объяснилось.
Они уже давно отдельно жили. С родителями от силы пару месяцев пожили и съехали. Леночка подрастала, и Людмила Викторовна теперь периодически "устраивала концерты" по телефону (Маринкино выражение).
-- Нет, ты представь?,-- сквозь рыдания, с красным носом и мокрым лицом, кричала Маринка мужу,-- Что за человек такой?.. А?..
Обалдевший Лёха удивлённо мыл руки и пытался всё перевести в шутку, наперёд зная, "что опять стряслось".
-- Что за человек такой?!.,-- зло плакала жена,-- вечно позвонит, скандал на пустом месте устроит и трубку швыряет!.. Довольная. "Поговорила Марина с мамой"!..
-- Чё стряслось-то у вас опять?..
И Маринка, зло шмыгая носом, чуть не кричит:
-- Задолбала, ей-богу!..
-- Не говори так про мать!,-- тихо, но твёрдо молвит Лёха, хмурясь для порядка, -- не хорошо так!..
-- Да задолбала она!.. За! Дол! Ба!. Ла!!..,-- рыдает та и рассказывает очередной "концерт".
А концерта-то особого и нет. И рассказывать не о чем!.. Действительно, из самой пустоты, из воздуха выдулся пузырь и лопнул, забрызгав всех липкой патокой.
Придерживаясь правил хорошего тона, Людмила Викторовна звонит стабильно два раза в день, спрашивает, кушала ли дочь, да как внучка, и потом даёт несколько советов и торопливо прощается, "Чтобы особо не тревожить", передавая всем приветы и желая всем-привсем счастья...
Маринка - девочка хорошая, всегда терпеливо выслушивала мать, виновато улыбаясь и подмигивая Лёхе, ждущего ужин. Но всё чаще уже разговоры эти становились для Маринки в тягость. Одни и те же вопросы и причём ответов на них абсолютно не слушают:
-- Ой, я вчера полдня в "Ленте" проторчала!.. Оторваться не возможно!.. Ха-ха-ха!..,-- смеётся над собой Людмила Викторовна,-- и то надо посмотреть, и это!.. Не-воз-можно, Марин!.. Невозможно!.. Шопоголик я прямо, ей-богу!!.. Кофточку себе присмотрела - прелесть кофточка!.. Жёлтая, с люриксом... А какой я гамак видела чудесный!.. Обзавидовалась прямо!.. А цена!.. Представляешь - тряпка метр на метр, а почти десять тысяч!.. Леночка-то не болеет?,-- спрашивает она вдруг тревожно.
-- Да она... не пра...,-- не успевает ответить Маринка.
-- Ой!.. А какой комод я в "Костораме" видела!!.. Прелесть, а ни комод!.. Вот представь: четыре секции, две средние дверцы стеклянные, непрозрачные, как я люблю, а столешница... знаешь, вот, помнишь, у нас гарнитур был, такой бежевенький?.. Помнишь, ещё у бабушки Тони (голос начинает дрожать и Людмила Викторовна сглатывает слёзы, дребезжа словами) Как там она моя роднулечка?.. Мамочка моя миленькая... В могилке одна...
У Маринки краснеет нос и в глазах наливаются слёзы:
-- Мам... Ну что ты, ей-богу... Изводишь себя так?.. Ну, не надо, мам?..,-- тоже сглатывает, начиная шмыгать носом.
--... роднулечка моя милая...,-- заливается слезами Людмила Викторовна, -- и холодно ей там и страшно одной в могилочке...
Маринка долго смотрит в окно, слёзы текут по горячим сухим щекам. Лёха бесшумно уходит в ванную.
--... вот так и я помру скоро и никто на могилку-то не придёт...,-- подвывает Людмила Викторовна, и Маринка начинает закипать, ругая по-доброму, чуть не крича сквозь слёзы:
-- Да что такое говоришь, мам!?.. Ну зачем ты...
--... и скорей бы уже отмучиться...
-- Тфу!..,-- Маринка швыряет трубку и ревёт в голос, закрывая лицо руками.
Лёха хмуро выходит из ванной, со смешком укоризненно ворчит, обнимая жену:
-- Ну, молодцы-ы!.. "Поговорили!".. Ну, какого чёрта тут у вас опять?..
-- Что за человек?!..,-- зло всхлипывает Маринка, отстраняясь. Слёзы горячие, солёные, обиды высказывает накопившиеся, -- С ума она сошла, что ли?..
-- Не говори так про мать...
-- Да как "не говори"?!.. Как?!.. Задолбала!..
И Маринка рассказывает, что Людмила Викторовна в разговорах изнуряет её бесконечными обвинениями в Лёхин адрес. Теперь уже Лёха отстраняется, удивлённо задирая брови:
-- Я думал - успокоилась... Мы ж и не общаемся, практически... "Здрасти - здрасти..." И всё... Чё опять ни так?..
И Маринка хмурится, перебивая:
-- Да откуда я знаю, чё у неё опять ни так?.. Звонит мне и говорит - "скажи ему так и так!"...
-- "Как"?,-- смеётся заинтригованный Лёха.
-- Да хрен её знает, "как"!.. Всякую чушь мелет и сама же обижается!.. Говорит - мы её дурой считаем!..
-- Не говори так...
--... И вроди бы ни чего такого не говорит, а через пять минут уже ругаемся, как собаки!..
Звонит телефон и Маринка испуганно подпрыгивает, делает гримасы, испуганно жестикулируя, быстрым шёпотом кричит:
-- Если это она - скажи, что меня нету!..
И убегает в другую комнату.
Сплюнув в сердцах, Лёха поднимает трубку:
-- Да.
Помолчали. Положили.
И, казалось бы, как и любой конфликт - он имеет начало, основную программу и логическое окончание. Ан, нет!.. Ни конца, ни края, ни логики не видел Алексей, всё глубже погружаясь в непонимание: что делать-то? Как поступить?.. Ведь всё совершенно ясно и просто! Если у вас, к примеру, в семье что-то кого-то не устраивает и дебаты по этому поводу уже плавно переходили в стадии мордобоев с визгами - то уже, кажется, что конфликт обозначен на какой-то претензии и кое-кому уже пора делать выводы. И Алексей старательно искал выход, что бы сделать хоть какой вывод. И не находил его. Ужасным было поведение Маринки. Всегда ласковая, нежная и чистенькая в душе, Маринка вдруг проявила в себе неожиданные для Алексея качества. И если раньше между матерью и дочерью велись тайные переговоры, нацеленные против непосредственно Алексея, то теперь Алексею всё сложнее и сложнее в очередной раз удавалось усмирить разъярённую супругу. Мариночка - которую раньше можно было довести до слёз неосторожным грубым словом, превращалась в холодную и жестокую фурию, совершенно не жалеющую собственную мать. Нет, до драк, конечно не доходило, но бывало, Алексей с удивлением слушал, как она разговаривает по телефону. Сухо, холодно, с еле заметным презрением. "Да. Нет. Пока. Угу, пока, мамульчик." А потом зло передразнивает мать:
-- "Что вы не приходите, Мариночка?" Да как же к тебе прийти?.. Да и зачем? Ребёнка месяцами не видит! "Бабушка!".. Какую-то хрень по телефону тарахтит, слушать противно. Я говорю у Леночки утренник в садике, а она мне про "классный чайник в "Ленте"...
Периодически Людмила Викторовна "забегала на минуточку"... Это были тягостные минуты. Запыхавшаяся, уставшая, полные сумки "гостинцев", с порога она щебечет, что "буквально на минуточку!", и не раздеваясь, прямо в коридоре полчаса может просидеть на пуфике в шапке и пальто, сняв один сапог "чтобы чуть-чуть нога успокоилась". И первое время Лёха тщетно поругивался по-свойски:
-- Заходите!.. Как хорошо, что забежали!.. У нас, как раз все дома!.. Заходите-заходите!.. Марин, чайник поставь!..
--Не-не-не-не-не-не!... Я на минуточку!.. Не-не-не-не!..,-- Людмила Викторовна не даёт снять с себя пальто, с трудом переводя дух, потирая окоченевшие от десятка пакетов руки,-- Вот, Марин, осторожно!.. Там банка с огурцами и свининки немножко я вам взяла!.. Хорошая свининка. А вот Леночке, посмотри, маечка. Посмотри - если мала, я поменяю, у меня чек сохранился!..
И посидев минуту, мучительно натягивает сапог на измученную ногу, отбиваясь от Маринки:
-- Не-не-не, Марин!.. Пойду я!.. Ты что?.. Чё я буду тут рассиживаться?.. Побегу...
Когда тёща уходила, Лёха беззлобно ругал жену:
-- Чё ты её отпустила?.. Ещё спрашиваешь: "Будешь чай?" Чё спрашиваешь-то?.. За шкирку её и на диван, вон... Пусть отдохнёт!.. Ленка, вон, проснулась, а бабушка смылась уже... Чё за фигня?.. В кои веки пришла!..
И Мариночка злилась на себя и следующий раз пыталась настойчивее затащить мать в квартиру и было ещё хуже:
-- Не-не, Марин!.. Ты что?... (а Маринка строго брови сдвигает и воинственно забирает у матери пальто), -- ну, ладно, на секундочку я только... Капельку посижу и побегу...
И не снимая шапки, с накинутым на плечи пальто, Людмила Викторовна садилась на краешек стула и Лёха молниеносно мазал бутерброды, наливал кофе, вытаскивал из холодильника мясной салат и, игнорируя "не-не-не...", делал всем порции, и, показывая пример, весело ел сам. А Людмила Викторовна делала пару глоточков, отщипывала от хлеба крошку, а потом отрезала это место ножом, показывая Марине - "вот, почти не заметно!", и Маринка начинала краснеть, а следующий раз Маринка уже просто молчала, наблюдая за этой комедией.
Лёха злился:
-- Шо за дурдом у вас тут творится?..
А Маринка, уже не плачущая, тихо и зло раздувала ноздри, цедя сквозь зубы:
-- Да дура она... Чё, не видишь?..
Лёха хмурился и получал очередное откровение.
Как-то Людмила Викторовна позвала Маринку с Леночкой "прогуляться по магазинам, посмотреть чё-нибудь". Марина очень переживала разрыв с матерью и с готовностью согласилась, планируя в уме посещение детской кафешки.
-- Представляешь... Ей ни в коем случае нельзя доверять ребёнка!,-- зло и задумчиво щурится,-- Ни в коем!..
Лёха, уже ни чему не удивляющийся, молча ждёт.
-- Всю дорогу суёт, то шоколадку, то яблочко... И щебечет, щебечет... Кошмар какой-то...
-- Ну, соскучилась, чё ты?..
-- Нет, Лёш... Она опасная...
... Когда уже прогуливались по парку, возле дома, трёхлетняя Леночка подняла с тротуара прутик.
-- Брось!.. Ты что?.. Брось сейчас же!..,-- кинулась к ней бабушка.
А прутик удобный, толстенький, сухой.
-- Брось!.. Он грязный!..
Мариночка молча улыбается, смотрит, как Людмила Викторовна "воюет" с внучкой. Лена прячет прутик за спину "у-у!", не хочет отдать.
-- Брось, я сказала!.. Фу, какой грязный!.. Фу, какой противный!..,-- заливается смехом Людмила Викторовна, волчком крутясь вокруг девочки. Изловчилась, схватила прутик, тянет на себя. Лена нахмурила бровки, но улыбается, не отдаёт, крепко держит свой конец обеими ручками.
-- Брось, говорю!,-- весело кричит Людмила Викторовна и резким движением вырывает прутик, раздирая ребёнку ладони, ломает прутик пополам и закидывает его высоко в густую крону ёлки.
-- Мам!.. Да зачем же ты?..,-- перепуганная Маринка садится перед орущей от обиды и боли Леночки.
-- Не послушная!.. Не хорошая девочка!..,-- кукольным голосом строго грозит пальчиком бабушка,-- Ай-я-яй!.. Как нехорошо бабушку не слушаться!.. Ай-я-яй!..
...-- Представляешь?,-- Маринка смотрит на Лёху снизу огромными глазами. Лёха косится на спящую в кроватке дочку, только сейчас заметив, что у неё ладошки в "зелёнке"...
... А Маринка совсем сбесилась. Лёха уже и не узнаёт её. Такая лапка, такая пипочка была, а сейчас посмотри - мегера злющая. Одни разговоры - про Людмилу Викторовну. Лёха уже и ворчать престал, смысла никакого. Как только Маринка мать не костерит:
-- Нет, ты посмотри, что за человек такой!,-- не в силах сдержаться, Маринка швыряет тарелку в раковину, -- Слушай, она с ума меня сведёт!
Алексею уже не смешно. Он уже строго ругается:
-- Чего ты прицепилась к ней?.. Больше поговорить не о чем?!..
А сам понимает, что кривит душой: только и думает с утра до вечера о Людмиле Викторовне!.. И ведь странное дело: проблемы-то особой нет - порядочная, положительная женщина. Ни пьёт, чистоплотная, живи и радуйся!.. А смотришь на неё и хмуришься.
-- А ведь она всегда такой была...,-- Маринка мрачно и зло размышляет, раздувая ноздри,-- я ведь помню - всё детство она меня к деду с бабой спихивала...
Протирает тарелки Мариночка так, словно мстит кому-то:
-- Сколько помню себя - всё детство я у бабы Тони... А один раз мы уроки учили...
Опять краснеет, останавливается, замирает...
... Классе в третьем Маринка была. Жили они на съёмной квартире. Лето, радио орёт что-то весёлое, Маринка уроки учит, а Людмила Викторовна полы моет. И надо ж такому случиться - по жаре она, как правило, совсем голая по квартире шастала. В одних трусах, а то и вообще - полотенцем обернувшись. И вот Маринка уроки учит, а молодая Людмила тридцати лет нагнулась пополам, нижним бюстом своим перед Маринкиным носом, и под столом что-то намывает. Маринка примолкла, впервые в жизни так близко перед собой увидев женские подробности. А Людмила выпрямляется, красная от натуги, замечает дочкину неловкость и бьёт её по щеке:
-- Ах, ты ж дрянь какая!.. Ты куда это смотришь?!..,-- и ещё пару раз наотмашь,-- Ты куда это смотришь, мерзавка!?..
...-- Знаешь, как мне обидно было?,-- Маринка так бледно и жалостно собирает брови в "домик", что Лёха и не думает улыбнуться,-- Я ведь любила её... Я и не думала подсматривать... Мне было-то лет десять...
И Маринка вздыхает зло и вспоминает всё новые обиды:
-- Приведёт меня к бабушке, говорит: "я сейчас в магазин схожу. Чего тебе купить?" Я как дура радуюсь, говорю - мороженное принеси, мам! А она говорит - хорошо. А у самой билет и чемодан собран... А я сижу у окошка и жду... А она уже в поезде... То в Ялту уедет... То ещё куда...
... Лёха понимает, что Маринке надо выговориться, что в обиду он её ни даст. А так же понимает, что надо что-то делать... Ведь - мать. И никуда не денешься. И вздыхает, вспоминая, как Маринка недавно болела и Людмила Викторовна "взяла всё в свои руки"...
... Дома тягостно. Когда болеет кто, всегда невесело. И Лёха тихонько входит после работы, а его не встречают, и Лёха знает, что Маринка лежит четвёртый день с температурой - мастит, грудь простудила. А тёща бегает с кухни на кухню, то воду несёт, то полотенце мокрое. Лечит. Зная потрясающее количество способов лечения мастита, Людмила Викторовна взялась за все их сразу. Маринке для начала обложили опухшую и раскалённую воспалением грудь капустными листами, туго перетянув её простынёю, чтобы "сжечь молоко". Сверху этого на грудь наложили ткань, обильно пропитанную Маринкиной мочой (верное средство - Людмила Викторовна где-то вычитала), и каждые полчаса орущую от боли Маринку растирают скипидаром и дают выпить отвар жженой газеты, отчего Маринка рыгает и желтеет. Лёха в эти дела не лезет, совершенно не соображая в маститах, да и лезть бесполезно. Мечущаяся из кухни на кухню, бледная от горя Людмила Викторовна на осторожные вопросы сначала просто не отвечает, а потом гневно кричит что-то невнятное и нецензурное. Лёхины идиотские потуги на тему "может "Скорую" надо?...", Людмила Викторовна встречает резкими визгливыми восклицаниями "да какая там, бля*ь, ещё "Скорая"?... Ты издеваешься, что ли?!! Смешно тебе, да?!".. Через двое суток, когда Маринка уже бредила и температура зашла за 42 градуса, Лёха, словно под гипнозом позвонил по "02", и Маринку срочно забрали, а приехавший врач зло шипел, хлопая дверью:
-- Вы тут совсем дебилы, что ли?.. Вы до чего девчонку довели?.. Убить её хотите?..
И Маринке резали обе груди и через неделю она вернулась домой, постаревшая лет на десять, а Людмила Викторовна рыдала над её кроватью, заламывая руки, невольно выкрикивая, что бы Алексею слышно было с кухни:
-- Если нет любви - так и не жалей!.. Брось его к чёртовой матери!.. И с ребёнком тебя прокормлю!.. Найдёшь ещё нормального мужика!..
А Маринка смотрела на неё с ужасом.
... И Лёха, упрямый, как стадо бизонов, часто качал головой, погружаясь в раздумья. Привыкший мотивировать при решении проблемы, он знал, что любая задача решаема, если тщательно всё взвесить и хорошенько обдумать. А тут каждый его довод неминуемо разбивался об очередную чертовщину, что и вслух произнести противно. И в который раз уже он ругал себя, что, мол, ёлки-палки, что за проблема вообще?.. Глупая несчастная женщина, многие годы живёт без мужа, да и ни такая уж она и плохая: посмотри - и разумно рассуждает, и алкоголь на дух не переносит, приходит всё время с кучей продуктов и говорит всё так правильно... В чём проблема-то?.. Тёща, как тёща... А Маринка всё глубже замыкается, стала злой, мстительной. И вообще, Алексей хмуро отмечает в последнее время, что таких "порядков" у себя дома он и не планировал!.. Всё замешано на кривлянии, на вечном подтексте. И за собой он замечает новые мерзкие привычки... В дверь постучат, и они с Маринкой на цыпочках бегают, палец к губам прикладывают, ругаясь шопотом. Ей-богу, дурдом какой-то!.. Врать заставляет его по телефону: "Скажи, что меня нету!"..
Неприятный осадок остался после дня рождения тёщи. Особые планы имели на этот юбилей и Лёха и Маринка. Алексей собрался решительно поставить все точки над "и", во что бы то ни стало и на любых условиях примириться с Людмилой Викторовной, понять, наконец, что же требуется от него, да и Маринке надоело уже ругаться с матерью и так хорошо и волнительно она говорила в тот день первый тост:
-- Милая моя мамочка!.. От всей души поздравляю тебя с днём рождения!.. Будь всегда здоровой и живи долго!.. И прости меня, дурную твою дочь (голос задрожал, и слёзы брызнули, но Марина продолжила твёрдо, с трудом удерживая дыхание), за то что ругаюсь с тобой... Прости, моя хорошая!.. Совсем я обнаглела уже... Знай, мамульчик - я тебя очень-очень люблю!.. Очень-очень!.. Прости меня, любимая мамочка!.. Дай бог тебе здоровья и долгих лет жизни!..
Не ожидавший такого тоста, Алексей захлопал в ладоши и все даже встали, взволнованные дрожащим Маринкиным голосом, закряхтели смущённо, зачокались бокалами.
Людмила Викторовна расцеловалась с дочерью во всеобщей суете, стараясь не пачкать её помадой:
-- Спасибо, моя хорошая!.. Спасибо, роднулечка моя!.. Хоть и понимаю, что не от души ты говоришь, а всё-равно приятно.
Во всеобщей сумятице кто-то смеялся, кто-то гремел посудой, и слова эти улетели в потолок. А через несколько минут Лёха украдкой подсмотрел, как Маринка незаметно ушла на кухню и, скрестив руки, смотрит в окно, на падающий за окном снег. А Людмила Викторовна, суетясь перед гостями, "случайно" заметила её и теперь обнимает её сзади за плечи, успокаивая, тихо подзадоривая, словно ребёнка:
-- Ну ты что?.. Обиделась, что ли?.. Ну что ты, зайка?.. Ну, перестань!..
А Маринка каменеет, бледнея, не даёт разжать скрещенные руки, еле слышно цедя сквозь белые губы:
-- Уходи, мам... Уходи...
-- Ну, что ты как маленькая?.. На правду не нужно обижаться!..
... Вот и теперь, присев на краешек Маринкиной кровати, она так же щебечет ласково и горестно:
-- Кровиночка моя... Роднулечка моя!.. Да как же ты так?..
Медленно и скорбно наклоняется она над дочерью и целует в щёку, стараясь не пачкать помадой, а Маринка вытягивается струной, максимально отворачивая лицо, не мигая смотрит в одну точку, задержав дыхание.
--... Доченька моя... Роднулечка ты моя... Да как же так всё получилось-то?...,-- всхлипывает Людмила Викторовна, комкая в ладони мокрый платочек, гладит Маринку по голове, по плечику, убаюкивает и успокаивает,-- Ты не плачь, моя хорошая, не плачь!.. Бог терпел и нам велел!..
Маринка, не поворачиваясь, цокает языком, говорит твёрдо, со вздохом:
-- Да не плачу я, мам!.. Чё мне плакать-то?.. Ты...
-- Не плачь, моя горемычная... Не убивайся так, лапушка моя... Видно на роду у нас с тобой так написано...
-- Да мама!.., -- Маринка с трудом сдерживается, плечом отталкивая руку Людмилы Викторовны, -- ну чего ты опять?..
-- Не плачь, моя хорошая...
-- Да кто плачет, господи ты мой?!.. Мам!.. Ну чего ты опять себя накручиваешь?..
Всё это время Лёха сидит на кухне, в тишине слушая причитания, и теперь он решительно входит в комнату, нахлобучив на рожу весёлое выражение, говорит мягко, но уверенно:
-- Людмила Викторовна!.. Ну что вы, правда, так убиваетесь?.. Ни чего страш...
-- Никогда!!..,-- неожиданно резко кричит Людмила Викторовна, вскакивая,-- Никогда я тебе этого не прощу!.. Подлец!.. Ох и подлец!..
Леночка в кроватке проснулась и заплакала, Лёха бледнеет, машинально поднимая руки перед грудью, потому что Людмила Викторовна, красная и растрёпанная от гнева, извиваясь от крика, машет перед его лицом руками, брызгая слюной и слезами:
-- Никогда я тебе этого не прощу!.. Будь ты проклят!.. Подлец!.. До чего дочку мою довёл!.. Будь ты проклят!..
Пробежав мимо остолбеневшего зятя, Людмила Викторовна хватает внучку на руки и начинает неистово качать ребёнка. Леночка начинает орать громче.
-- Будь ты проклят, подлец!..
Совершенно обалдевший Лёха разводит руками, ни чего не понимая:
-- Люд.. ми...
-- Будь ты проклят!.. Сволочь!..,-- Людмила Викторовна кричит так громко, что давится своим же криком и закашливается. Прыгая на месте с ребёнком в руках, она торопливо целует внучку несколько раз, ускоряя темп:
-- Не плачь, моя роднулечка!.. Не плачь!.. Ай-люли!.. Где бутылочка, Марин?.. Сволочь какая... Ты смотри, сволочь какая...
Маринка с трудом встаёт, сгорбившись, не сводя глаз с ребёнка, подходит, качаясь:
-- Дай, мам.. Дай..., -- говорит осторожно, просительно.
Людмила Викторовна отдаёт истошно орущую малышку, не переставая злобно кричать на Лёху:
-- Ох и подлец!.. Ох и сволочь же!..
Лёха задыхается от удивления и опять уходит на кухню, откуда слышит:
-- Ни ты первая, Мариша, ни ты последняя!.. Разводись к чёртовой матери, и весь мой тебе материнский сказ!.. Ты смотри, какая сволочь-то!.. Ай-ляли-ай-люли!.. Ай-ляли-ай-люли!..
... Через час Людмила Викторовна ушла. Леночка уснула и Маринка тихо пришла на кухню, держась за стеночку. Потрясённый Лёха, совершенно потеряв прежнюю решительность, тихо оправдывается, виновато шепчет:
-- Да чего я натворил-то?.. Марин?..
А больная Маринка, мучительно глотая воду, облизывает горячие шершавые губы, говорит спокойно:
-- Да ни чё ты не натворил... Она и отцу так кричала всё-время...
И Лёха смотрит, как жена с трудом поворачивается и уходит по коридору, с трудом сохраняя равновесие...
За месяц до родов, почему-то вспоминает Алексей, тёща решительно заявила:
-- Внучку я назову Виолой!..
Лёха не показал, что удивился, деликатно спросил:
-- У вас из родственников кого-то Виолой зовут?..
Тёща посмотрела строго:
-- Нет. А что?.. Просто красивое имя. Не нравится, что ли?..
-- Да нравится... Почему же?.. Но...,-- оправдывался Лёха и не находил слов.
А потом Лёха мягко улыбался и объяснял целую неделю, что "Леной" звали его любимую бабушку и всё-такое, и что он не против, если ребёнка назовут именем какой-нибудь Маринкиной бабушки...
А Людмила Викторовна уходила от разговора, поджимала губы и смотрела странно, что и не понять было: обиделась она, что ли?..
-- Нет, Марин... Это же что-то... Удивительное...
Пока дочка спит, Лёха с Маринкой прикрыли дверь на кухне, чай пьют, сплетничают. Заговорщики хреновы!.. Перебивая друг друга, супруги занимаются самым мерзким делом, которое придумало человечество - обсуждают-судят родителей!.. Оба понимают, что дело это гадкое и Бог накажет их за это, обязательно накажет, а чай прихлёбывают, друг-другу поддакивают, гадости злорадные говорят про пожилую женщину. Свиньи, а ни дети!.. И Лёха узнаёт от жены кучу новых подробностей, не успевая удивляться:
-- Сюда переехали, мне лет пятнадцать было, -- Маринке сегодня получше, сидит злая, но ест с аппетитом,-- представляешь, мама от отца втихаря все деньги от проданной квартиры разделила на четыре части... Мы тогда комнату снимали... Так она одну часть положила в "Хапёр-инвест" (Лёха беззвучно ахнул и замер с кружкой в руке),-- Вторую часть в "МММ" (Лёха замотал головой - "не может быть!", а Маринка, не сбавляя темпа, злорадно продолжает),-- Третью часть в "Торговый дом Селенга"... Представляешь?..
Короче говоря, деньги от проданной квартиры Людмила Викторовна выбросила на ветер и Маринкин отец ещё долгие годы по науськиванию жены ходил по судам, шумел в толпах-пикетах таких же как и он дураков.
-- Домой отец приходит с квадратными глазами, весь чёрный... Работы нет... Денег нет... А она давай пилить его, проклинать...
Отец ушёл от них за год до Маринкиной с Лёхой свадьбы. Тестя Лёха видел только на фотографиях. Невысокий, смуглый, улыбка добрая. И Лёха, уверенный, что уже ни чем его не удивишь, опять задирает брови, замирая от неожиданных подробностей:
-- Сколько помню себя - отец всё время: "Люсь, да ладно тебе!.. Люсь!..", а она ему матом в ответ кричит... А тут я сижу - слушаю, а он не знает, куда деваться от моих глаз...
Лёха длинно вздыхает от такой свалившейся напасти, головой качает:
-- Надо чё-то делать, Мариш... Не может же так всё время продолжаться...
А Маринка зло хмурится и добивает:
-- Ничего ты не сделаешь - это человек такой. Она и бабу Тоню в гроб загнала...
И Лёха полночи ворочается, вспоминая, как Людмила Викторовна, румяная с мороза, улыбается на пороге, вся в снежинках и уличной свежести:
-- А я мимо прохожу, думаю - забегу на секундочку!.. Вот, Мариночка, возьми, тут пицца и яблочки!.. Не-не-не-не!.. Я на секундочку!.. Не-не-не-не!.. Побегу!.. Не-не!.. А Леночка как?..
Лёха голопом бежит в детскую комнату, тащит дочку на руках:
-- А вот бабушка пришла!..
-- Да ты моя рыбонька!..,-- Людмила Викторовна бросает сумки, апельсины катятся по полу,-- Да ты моя роднулечка!.. Иди к бабушке!.. Ой, как я соскучилась!..
Леночка выставляет вперёд ручки, не даёт прижать себя. Людмила Викторовна настойчиво борет сопротивление, с силой обнимает, счастливо заливаясь:
-- Ой, ты ж моё золотце!.. Ах, ты ж моя сладенькая!.. Соскучилась по бабушке?.. Соскучилась?.. Скажи - соскучилась?..
Все замирают, ждут ответа.
-- Скажи - соскучилась по бабушке?
Леночка смотрит в пол:
-- Нет.
Людмила Викторовна потешно "пугается", заливаясь смехом:
-- Как "нет"?.. Не соскучилась по бабушке, что ли?.. Рыбонька моя?.. Не соскучилась?..
Лёха неловко переминается с ноги на ногу:
-- Да она ещё не проснулась..
-- Не соскучилась, говоришь?., -- перебивает бабушка, -- Леночка?.. Не соскучилась, скажи?..
Людмила Викторовна, светясь улыбкой приближает лицо к Леночке, не отстаёт:
-- Соскучилась или нет, скажи моя хорошая?..
Опять неловкая пауза и ребёнок краснеет, ещё ниже опуская голову и плечи:
-- Нет...
-- Ах, ты ж какая хулиганочка!.., -- заливается смехом бабушка, распрямляясь, смотрит на Лёху и Маринку,-- Ах, ведь какая проказница!.. Ха-ха-ха!.. "Не соскучилась по бабушке", говорит!.. Ха-ха-ха!..
Людмила Викторовна пританцовывает, смеётся, в шутку грозит пальчиком:
-- Вот какая Леночка у нас нехорошая!.. Не любит бабушку!.. Ой, сейчас заплачет бабушка!.. Ой, сейчас заплачет и уйдёт бабушка, раз её Леночка не любит!..
Лёха с Маринкой тихо смеются, подыгрывая, не зная, куда девать глаза. А Людмила Викторовна не успокаивается, заливается колокольчиком, и на неё невозможно смотреть. Присев на корточки, она опять прижимает упирающуюся внучку к себе, целует звонко в обе щёки:
-- Мму!.. Ммму!.. Ой какая нехорошая у нас Леночка!.. Уйдёт сейчас бабушка!.. Ох, уйдёт и больше не придёт!.. Хочешь, что бы бабушка ушла?.. Хочешь?.. Ха-ха-ха!.. Скажи - хочешь, чтобы ушла бабушка?..
После звенящей секундной паузы, ребёнок еле слышно, но упрямо говорит:
-- Уходи...
-- Ай, какая нехорошая Леночка!.. Ай, как обижает бабушку!,-- резко распрямляется Людмила Викторовна и смеётся озорно и заразительно, а в глазах...
И потом они долго прощаются и Людмила Викторовна взволнованно объясняет, что надо всем-привсем только счастья и добра желать, а Маринка, словно во сне, кивает бумажной улыбкой, и Лёха вздыхает и после ухода бабушки в коридоре долго горит свет, но никто его не выключает: Маринка стоит у окна на кухне, а Лёха стоит сзади в метре от жены, всё ещё улыбаясь с задранными на лоб бровями...
Упрямый Лёха. Как осёл. Чего доказать хочет - не понятно. Сколько раз уже они с Маринкой, насплетничавшись, как две старухи, решительно машут рукой: "Всё!.. Хватит об этом!.. Сколько можно-то?.. Бр-р, как неприятно!..", а всё равно всякий раз возвращаются к одной и той же теме... Наваждение какое-то!.. Поговорить больше не о чем!.. Погружённые в свои мысли, делают вид, что, мол "как на работе, Лёш?", и через пять минут опять про Людмилу Викторовну!.. И ведь не смешно уже совсем!.. Лёха говорит:
-- Слушай, это уже просто дурдом какой-то... (слово "дурдом" теперь у него всё время на языке!) Не могу успокоиться и всё!.. Вроди и забуду на минуту, а телефон зазвонит и я машинально представляю, как буду кривляться сейчас перед... ней.
А Людмила Викторовна непредсказуема до того, что держит в постоянном напряжении. После тех проклятий через пару часов уже звонит, как ни в чём не бывало:
-- Приветик!.. Как вы там?.. Чё трубку не берёте?
-- Здр... Как "не берём"?.. Берём!.. Здравствуйте... Ещё раз. Вы изви...
-- А я звоню, слышу - опять трубку не берут!.. Ха-ха-ха!.. Ну-у, думаю, всё!.. Теперь вообще перестанут с матерью общаться!..
-- Да нет, вы что?.. Мы...
-- А это - грех, на мать обижаться, Лёша!.. Любая мать тебе это скажет. Мать от сердца говорит. Всё от сердца!.. Так что и не вздумайте обиду держать какую...
Выждав паузу, Лёха поддакивает:
-- Да-да, конечно!.. Я же понима...
-- Мариночка как там?.. Спит?..
Лёха смотрит, как жена испуганно машет руками, хмурится и кивает:
-- Да... Уснула... Ей врач ещё пропис...
-- Ну и пусть поспит, лапушка моя!.. Пусть поспит... Умаялась за день-то, небось. Пусть поспит. Может успокоится хоть немного!.. Совсем у неё нервы расшатались после свадьбы-то... Смотрю на неё и не узнаю прямо... Совсем изменилась кровинушка моя... Пустырник ей попить надо. Пустырник заваривайте и пусть пьёт, нервы полечит... А то совсем уже на мать кидается (голос начинает дребезжать) Совсем уже с ума сошла, деточка моя ненаглядная!.. Роднулечка моя горемычная...
Лёха надувает щёки, выпучивая глаза, длинно выпускает воздух из лёгких, прикрыв ладонью трубку. Марина, увидев это, презрительно скалится, жестом спрашивает: "Опять?"
Лёха прижимает ладонь ко лбу, беззвучно кивая: "Угу!"...
-- И ведь что я такого сделала-то?,-- причитает в трубку Людмила Викторовна,-- чем прогневила Господа?.. За что мне такие страдания на старости лет-то?.. За что?!.
Лёха, скосив в кучку вытаращенные глаза, опять натужно выпускает выдох, качая головой.
-- В чём провинилась я перед Христом-Господом?..,-- плачет Людмила Викторовна и у Лёхи вдруг закрадывается совершенно нелепая догадка.
Изумившись невольной фантазией, он даже поднял указательный палец Маринке: "Тихо!", и прислушался внимательно... Ну, да!.. Совершенно отчётливо стало слышно, что Людмила Викторовна, плача в трубку, прикрывает её ладонью!.. Лёха обалдел на секунду и послал недоумённый взгляд Маринке. Тёща давно уже живёт одна. Гостей дома не терпит, с соседями дружбы не водит. Зачем она трубку прикрывает ладонью?..
--... Видно на роду мне написано принять долю свою такую проклятую...,-- всхлипывает Людмила Викторовна и вдруг совершенно спокойным голосом говорит кому-то в сторону,-- Кафель не пачкайте, пожалуйста!.. Нет, вы пачкаете!.. Пачкаете вы!.. Что я, не вижу, что ли?..
И Лёха рядом слышит бубнящий оправдывающийся голос мужика, а Людмила Викторовна строго добавляет:
-- Одно лечите, другое калечите!.. Так и я могу кран крутить!.. Осторожнее, пожалуйста!..
"У неё сантехник работает!",-- осенило Лёху.
А Людмила Викторовна опять заёрзала трубкой, настроилась:
--... Видно так и плакать мне теперь, пока не помру...
... Через полчаса потрясённый Леха на кухне пересказывал слово в слово разговор, восхищённо тараща глаза:
-- Нет, ты представляешь!?..
Маринка злорадно щурится:
-- Я же говорила тебе - это бесполезно всё... Бес-по-лезно!.. Она всегда такая. В школу придёт и больным голосом клянчит у учительницы: "Вы уж поставьте Мариночке пятёрочку за четверть, пожалуйста, Христом-богом прошу вас... Всю зиму она проболела у меня... Всю зиму..." А я не знаю, куда от стыда деваться. А учительница потом смотрит на меня, как на дуру: "Когда это ты болела, Марин?.. Вроди бы ни одного урока у тебя за зиму не пропущено... Что-то я не помню..." Стыдобища, ужас...
Лёха хохотал с удовольствием, откидываясь на спинку стула, не переставая удивляться, а Маринка кулачком грозит:
-- Тише ты!.. Лену разбудишь, дурак!..,-- и прикрыв беззвучно дверь, продолжает,-- А потом дома меня дождётся и материт училку на чём свет стоит...
-- Обалдеть...,-- ничего уже, кроме восторга, у Лёхи на лице не было,-- обалдеть можно... И чё делать-то?.. Она же!.. Обалде-еть...
И вот уже Лёха поражается сам себе, наблюдая как-бы со стороны за своими мыслями и выводами, и если раньше, бывало, он раздражённо гнал от себя такие подленькие и трусливые фантазии, то теперь он удивляется сам себе, замечая, что так же, как и Маринка, стал совсем другим, открывает в себе новые и непривычные качества. В который раз уже, засыпая и просыпаясь с тёщей перед глазами, Алексей решительно выдыхает в голове: "Всё!.. Какого чёрта?.. Завтра же скажу: "Так, мол, и так, Людмила Викторовна!.. Вы чего такой хренью занимаетесь?.." И Алексей видел застывшую в испуге тёщу и продолжал с каменным лицом, но мягко, по-доброму: "Я очень настойчиво вынужден вас попросить...", и дальше формировал длинную и правильную речь, объясняя, что, мол, "вы всегда были и будете для нас родным человеком,.. и, мол, мы очень любим вас... и переживаем...", и варианты этой речи оттачивались, и становились всё лучше, и единственное затруднение, как правило, появлялось после слов "тем не менее..." В который раз на этом месте Лёха спотыкался, каждый раз предлагая и отвергая самому себе варианты.
"Людмила Викторовна!,-- мысленно Лёха мягко положил руку тёще на плечо, но плечико мгновенно одёргивалось, и Лёха терпеливо корректировал: "Нет, она сидит, чай пьёт, а я напротив сажусь... И говорю..."
И Лёха "садился напротив", заботливо пододвигая к Людмиле Викторовне вазочку с яблочным вареньем:
-- Вот... Попробуйте, пожалуйста. Ваше любимое.
И клал перед тёщей чистенькую ложечку на кружевную салфеточку...
Лёха тут же понимал, что он лебезит, и беззвучно и зло смеялся, косясь на спящую рядом Маринку, отгоняя дурацкую фантазию. И с этим же злым смехом злорадно говорил сам себе:
"... Да хрен тебе по всей роже!.. "Салфеточку!".. Она же непредсказуемая... Ты её ни только чай пить, а и за стол не усадишь!.."
И в голове тихонько пропело "не-не-не-не-не!..."
"Откуда мне эта поганая интонация знакома?..," -- мрачно вздыхает Лёха, злясь на себя за то, что не может сосредоточиться и вспоминает, как больная Маринка вытягивалась в струну, отворачиваясь в постели, а Людмила Викторовна шептала сквозь слёзы на всю квартиру:
-- А я по тебе свечечку в церкви поставила, роднулечка моя горемычная...
"Это она сначала в церковь заехала, а потом в "Ленту" чайничек смотреть ходила... Или наоборот... Сначала чайничек..."
И Лёха опять наливается необъяснимой и тягучей злостью, и злится уже на эту злость свою.
Какого чёрта?.. Ёлки-моталки?.. Как-то ведь надо же это решать?.. Можно, к примеру, запросто встряхнуть за шиворот, слегка, конечно, мол - "да пей же ты уже этот долбаный чай!..". Лёха машинально добавил и тут же испуганно убрал "сука такая".
"Да, именно так!.. С порога ей в лобешник - кончайте вы уже эту комедию ломать!.. Нет, ни так... Людмила Викторовна!.. Хватит вам уже и себе и... и нам нервы портить!.. Чего вы в самом деле!.." И точно так же, как она обнимается с упирающейся Леночкой, содрать с неё пальто, затащить в квартиру: "Пока не пообедаете с нами - никуда не отпущу! Понятно?.." Этот вариант Лёхе так понравился, что он в сердцах добавил с искренней улыбкой: "А не будете слушаться - ещё и по шее получите!".. И все смеются, и Людмила Викторовна улыбается, краснея, покорно снимает пальто, и Ленка из комнаты бежит к ней...
Тут же откуда-то сбоку громкий и игривый голос плаксиво пропел:
-- На како-эм месте у вас секс?.. На како-эм?.. Ну-ка, рассказывайте-э нашей невести-э!.. Всё рассказывайти-э!..
И всплыло почему-то лицо Ларисы Гузеевой:
-- А Розке лишь бы про секс!..
И хохот в зале...
Тфу!.. Лёха отогнал идиотскую картинку. Вот откуда эта интонация!.. Так и свихнуться можно, ей-Богу!.. Завтра же!.. Как прийдет - завтра же с порога - в лобешник!..
... И воскресное завтра разлилось утренним перезвоном. Святой праздник открывает любые двери, любые чёрствые сердца. Не успев толком войти, румяная Людмила Викторовна, счастливая и весёлая, с порога кричит озорно:
-- Исус-Христосе-э!.. Исус-Христосе-э!..,-- и троекратно смачно целует воздух возле Маринкиных ушей: "м-му!, м-му!..", и потом спохватывается, заливаясь смехом,-- Тфу, блин!.. Болтаю чёрти-что!.. Христос-Воскреси-э!.. Христос-Воскреси-э!..
И Лёха, улыбаясь со сна, даёт себя расцеловать, наблюдая, как Людмила Викторовна одновременно вытирает Маринке испачканную помадой щёку - "Испачкала?.. Нет?.. Не испачкала? А я испугалась - думала, испачкала!.."
А Лёха глаз не сводит, наблюдая с восхищением. Он давно уже понял, что он просто восхищён этой блестящей игрой. И действительно - игра блестящая. Людмила Викторовна, мгновенно реагирующая, всё слышащая, всегда готовая к атаке, одновременно проигрывает десяток ролей. Ни чего не упустит, ни чего не оставит без внимания. Попробуй сладить с такой!..
И Лёха уже с пониманием смотрит на жену, которая, словно под гипнозом, не сводит глаз с матери. Людмила Викторовна заливается - и Маринка сдержанно, но приятно улыбнётся. Тут же тёща вдруг разразится слезами - и Лёха с Маринкой понимающе качают головами, горестно переглядываясь. Невозможно взгляда оторвать. Невольно оба они играют по этим правилам. Ухо держать надо востро!.. Как и всегда, Людмила Викторовна продолжает свой поучительный и весёлый монолог, успевая при этом и совет дать, и беспокойно о здоровье спросить, и всплакнуть ни с того, ни с сего. Причём тематика рождается сама собой, по ходу повествования:
-- А я прохожу случайно - дай, думаю, заскочу на секундочку к внучечке!,-- щебечет Людмила Викторовна, выкладывая на стол яблоки, апельсины, аппетитный кусок копчёной курицы в пакетике, штук десять шоколадок разного калибра,-- Думаю, не выгонит же внучечка бабушку на улицу... Ха-ха-ха!.. А где Леночка-то? (быстро, в сторону Маринки).
-- Играет там в комна...
-- А я смотрю, что ж не зайти к внучечке-то!.. Раз уж сама внучечка к бабушке не хочет в гости ходить, думаю, а схожу-ка я сама к внучечке...,-- продолжает Людмила Викторовна, выкладывая огромный кулёк конфет, несколько консервов.
Лёха наблюдает с немым восторгом, не мигая.
Людмила Викторовна достаёт двухлитровую банку домашней сметаны, опять привычно бросает в сторону:
-- В холодильник поставь,-- и тут же перестраивает голос,-- Не любит, видно, бабушку внучечка...
Готовый зааплодировать, Лёха боится спугнуть мгновения искусной игры. Более закалённая Маринка тихо ругает:
-- Да, мам!.. Ты зачем столько тяжести-то таскаешь?.. У нас всего полно!.. Ты...
-- Не любит, видно, внучечка бабушку..., -- одновременно с ней поёт Людмила Викторовна, задумчиво вытаскивая из сумки кофе, чай, колбасу...
... И отношения с Маринкой перешли у Лёхи на новый какой-то, незнакомый уровень. Нет, он так же любит её, и может быть даже сильнее. Даже скорее всего, что ещё сильнее. А практически весь их досуг, как и весь воздух в квартире пропитан немыми вопросами, недосказанностью и каким-то постоянным и тягостным впечатлением. Будто только что фильм посмотрели с нелепой концовкой, и теперь переваривают недоумённо: "Как же так?" И Лёха вздыхает, видя, что Маринка уже не спорит с матерью и не стыдится её даже. А всякий раз цепенеет, застывая и прислушиваясь, улыбаясь мучительно и виновато.
А честный и добрый Лёха упрямо продолжает разговор, заводя самого себя в тупик своими же размышлениями:
-- Чего она хочет?.. Убей - не пойму... Ведь сама же себя до истерики доводит... Говорит - "не ходите в гости!", а как тут прийти, когда она с порога... начинает...
И Лёха мрачнеет, вспоминая эти мучительные посиделки у тёщи, как она мечется по квартире, щебеча и изнуряя себя:
-- Садитесь!.. Садитесь, Мариночка!.. Я мигом!.. Я быстренько!..
И бежит на кухню и кричит оттуда, гремя чем-то:
-- А я думаю - надо будет в магазин с утра сходить, не ровен час Леночка к бабушке придёт, а у бабушки дома шаром покати!..
И она прибегает обратно с испачканными мукой руками "мм-у!, мм-у!.. роднулечки вы мои!..", и бежит на балкон:
-- Я быстренько!.. Сейчас я вам хоть грибочков-то!..
И Маринка, раздевая Леночку, кричит из коридора:
-- Ни чего не надо!.. Мамуль!.. Успокойся ты!.. Мы не голодные!.. Куда ты спешишь так?!..
-- Бегу, Мариночка!.. Бегу, моя хорошая!..,-- бежит с балкона Людмила Викторовна,-- Вот, я хоть вареньица вам!.. Держи!..,-- суёт она банку Лёхе, и тот стоит с одним ботинком в одной руке, а с банкой в другой, -- Вот ведь я дура какая, ещё думаю: "Не дай Бог детки придут, а у меня и угостить-то их не чем!" В кое-то время детки пришли...,-- опять прибегает, суёт Леночке полные ладони шоколадных конфет,-- Держи, моё солнышко!.. Кушай, моя хорошая!..
-- Мам!,-- смеётся Маринка,-- дай мы хоть разденемся-то!.. Ну чего ты?..
Леночка опять смотрит в пол, прячет руки за спину. Маринка поджимает губы, легонько шлёпает дочку по спине:
-- А ты чего опять?..
-- Держи, моя хорошая, угощайся, лапушка моя ненаглядная, -- щебечет торопливо Людмила Викторовна, рассовывая конфеты Леночке по карманам. Конфеты все не помещаются и она суёт их Маринке,-- Держи, Мариночка!.. Кушайте, мои роднулечки!..,-- и опять бежит на кухню, но замечает, что Лёха сел на диван с пультом в руке, бежит к Лёхе, -- Включай, Лёша!.. Включай, если хочешь!.. Вот тут надо нажать,-- забирает пульт, нажимает кнопки,-- где тебе хочется, какие ты каналы смотришь?
Задерживаясь на каждом канале по секунде, она кричит всем одновременно и по-очереди:
-- В кои-то веки детки заглянули!.. Ой, молодцы мои!.. Раздевайся, Леночка!.. Я вам сейчас блинчиков!.. Раздевайся, моя хорошая!.. Где тебе, Лёша?..
-- Да вот тут оставьте, сейчас новос...
-- Смотри, Лёшенька!.. Смотри, где тебе нравится,-- переключает дальше и дальше Людмила Викторовна, и видит, что Маринка раздела, наконец, Леночку, и бежит к ним с пультом в руке,-- Заходите, мои хорошие, заходите!..
Потрясённый Лёха видит на экране крупным планом Розу Сябитову, которая под аплодисменты зала плаксиво и весело капризничает:
-- Да, мы такие-э-э... А вы как думали-э-э?.. Такие мы-э...! Мы любим подарки-э-э!..
Лёха аж озирается по сторонам... Мистика какая-то!..
А Людмила Викторовна уже кричит на кухне:
-- Кушай, Леночка, кушай, моя сладенькая!..
А Маринка сдержанно вздыхает, от Леночки не отходя ни на шаг:
-- Мам, да она не будет сейчас кушать... Подожди... Не будет она... Видишь - она не хочет...
И Людмила Викторовна, заливаясь смехом, пробегает мимо Лёхи, на секунду останавливаясь:
-- Что ты смотришь там, Лёш?.. А!.. Ха-хах!.. На этих сучек?.. А мне тоже нравится!..
И бежит на балкон за очередной банкой. Видя, что пульт оставлен на подоконнике, Лёха переключает на "Новости", делает по-тише и кладёт пульт рядом.
-- Давай, Лёш, стол выдвинем!..,--подбегает Людмила Викторовна,-- а то, что ж мы на кухне-то сидеть будем?.. В кои-века детки пришли, а я их на кухне буду держать!..
И уже ни Маринка Лёху, а он наоборот успокаивает тайком на кухне жену:
-- Да ладно тебе!.. Пусть набегается... Покушаем, успокоимся... Чё ты?..
-- Да она не слушает!.. Я ей - "мы не голодные", а она мне пряник в рот суёт!..
Но и выдвинутый стол и угощение не успокаивают Людмилу Викторовну и она мечется, как курица на пожаре:
-- Кушайте-кушайте, Мариночка!..,-- ставит общее блюдо с салатом впритык к краю, Маринка испуганно подхватывает, -- Вот и грибочков попробуйте, я вам с собой потом положу!..,-- убирает блюдо, подставляет грибы.
-- Мам... Да ты сама-то кушай. Успокойся, ради бога!.. Я поем. Что я, маленькая, что ли?.. Мам!..,--улыбается Маринка, -- садись вот сама ближе, чего ты так с краешку притулилась?.. Места-то хватает...
Лёха вскакивает, пытаясь усадить Людмилу Викторовну в свободное кресло, а она:
-- Не-не-не-не!.. Ты что?.. Мне так удобно!.. Я так люблю!.. Не-не-не!..
И испуганно сидит на углу, на краешке табуретки, горестно оглядывая ломящийся от еды стол, причитая:
-- Да что ж это за дура я такая?.. В кои-веки детки пришли, а и угостить-то не чем!.. Ох, и дура-дура я!..
И что-бы сгладить неловкую паузу, совершенно сытый Лёха ест весело и с аппетитом:
-- Ох, а вот эту штукенцию я обожаю!..,-- поддевает вилкой солёную, крашенную свеклой капусту,-- Отлично вы капусту солите, Людмила Викторовна!.. Отлично!..
И капуста действительно хороша!. Хрустит, сочная, вкусная!.. Эх!.. Песня, а не капуста!..
-- О-о-ой!..,-- Людмила Викторовна смущённо улыбается исподлобья и моргает шесть раз в секунду,-- Врешь ты всё!.. Я же вижу, что врёшь!.. "Вкусная"... Да какая она "вкусная"?.. Врёт и не краснее-ет-э... "Вкусная-э-э!"
Лёха давится, закашливается и выбегает в коридор, откуда слышит:
-- Кушай, Леночка!.. Кушай, моя роднулечка!..
-- Мам!.. Ну чего ты к ней в тарелку...
-- Мм-у!.. Мм-у!..
...
Плачь, читатель мой терпеливый!.. Плачь, проклинай меня, рви волосы!.. Ибо грешен и слаб я, и беззащитен перед правдою... Не уберёг я покой твой!.. На истину позарился, польстился...
И вот уже удивиться, казалось бы, не чему. Чем тут ещё удивить тебя?.. Что ещё выдумать?.. Как обмануть тебя, порадовать?.. А как было, так и напишу. Кричи, ругай меня теперь... Не умею обманывать...
А Маринка всё чаще пугала Алексея. И, бывало, загнётся ни с того, ни с сего, мучительно живот прижимая рукой, да и вообще - странная стала какая-то... Лёха подлетает к ней - "Марин, ты чё?", а она зло оскалится, хмурится, словно её за недостойным чем-то застукали... И разговоры странные ведёт. Лёха с утра на кухне чай пьёт перед работой, бесшумно газету перелистывает, а тут Маринка в одной комбинашке на кухню влетает, на шее виснет, губы мокрые, холодные, быстро-быстро Лёху целует, в глаза заглядывает, чуть не плачет, умоляет: "Не ходи сегодня на работу... Останься дома..." А Лёха смеётся: "Тебе приснилось что-то, что ли?.." А Маринка смотрит так, что в дрожь бросает, и Лёха хмурится и шутить не получается, и с трудом пальцы Маринкины на шее он разлепляет... И Маринка подурнела совсем. Жёлтая стала, муть в глазах. В дверь позвонят, а она вздрагивает, уши ладонями закрывает: "не открывай!.. не открывай!.."...
Лёха злился и ругал жену. Грозил побить:
-- Сдурела ты, что ли?.. Ребёнка пугаешь!..
А Маринка совсем очумела. Сидит напротив Леночки, нечёсанная, немытая, в упор смотрит, как дочка кашу кушает. Не моргнёт, не пошевелится. Леночка с рёвом бежит к отцу: "Мама стлашная!..", а Маринка не шелохнётся. Сидит, улыбается, глаз не сводит с одной точки. Лёха орал, тормошил жену:
-- Ты чего, Марин?..
По щекам бил несколько раз, а она хохочет, вываливаясь, словно кукла тряпичная из Лёхиных рук, на пол падает и лежит неподвижно, зыркает с пола весело и хохочет зловеще... Леха кинулся к телефону и взял "отгулы", позвонил тёще, и случилось то, что должно было случиться. Заслышав щебетание Людмилы Викторовны, Маринка села на корточки в углу комнаты и, зажимая руками уши, истошно кричала что-то невнятное и рвала волосы. Людмила Викторовна с визгом кинулась к дочери, но та стала голосить так истошно и страшно, что Лёха оттащил брыкающуюся тёщу за талию и запер в ванной, после чего вызвал "Скорую".
Утром Лёху вызвали в больницу и сказали, что ночью Маринка умерла.
Врач, костлявый мужик с воспалёнными глазами, хмуро буркнул, что перед смертью Маринка почти час бесновалась в кровати, в кровь царапая лицо и судорожно выкрикивая кому-то: "Отойди от меня!"...
... Словно во сне пролетели несколько дней и всё крутилось перед Лёхой, как в кино, и он еле замечал, где явь, а где сон. И тёща у ямы на кладбище судорожно кричала в небо: "Пр-роклинаю тебя!.. Сдохни, подлец!.." И на поминках, непонятным образом организованных чин - по чину, ни чего не евший Лёха вдруг сильно захмелел и засмеялся сам себе, не веря в происходящее, и тёща с визгом подлетела к нему, вцепилась в волосы и опять что-то кричала, и её тащили люди, а Лёха ни чего не чувствовал... А потом был суд, и только на суде Лёха понял, что Людмила Викторовна хочет лишить его прав на Леночку, настаивая, что она является единственным опекуном, и Лёха постепенно трезвел и в перерыве слушания дела, совершенно не соображая уже, подошёл к тёще на ватных ногах и, легко повалив её на пол, стал душить, и его били по спине палками, и кто-то душил сзади за шею, оттаскивая. А потом Лёху загнули дугой, выворачивая руки, и кто-то тянул за волосы, запрокидывая голову и Лёху бегом вели в коридор, но он успел заметить, как всё это время рыдающая Людмила Викторовна, украдкой показала ему язык и в одно мгновение в улыбнувшемся взгляде её Лёха отчётливо прочитал: "Чё? Съел?!"..
... Я часто их вижу в парке. Леночке уже лет десять. Людмила Викторовна неспешно проходит с послушной внучкой под руку вдоль аллеи. Скорбно, еле заметно кивает на приветствие. Внучку она называет "Сир-ротка моя" и гладит по голове, печально вздыхая. За Лёху не слышно ни чего.
...
Снилось вчера.
-- И ведь соврёт и не покраснеет, свинтус!..,-- Людмила Викторовна усмехается, головой покачивая,-- Где ж ты успел поесть-то?.. Ну-ка.. давай... наяривай!..,-- подкладывая варёной картошки в Лёхину тарелку, она подпевает,-- "... а-ну, давай-давай, наяривай,... гитара семиструнная..."
Лёха в который раз мотает головой, не в силах уже смеяться, вздыхает обречённо, по пузу себя хлопает, любовно подмигивая Леночке, старательно обгладывающей куриную ножку:
-- С ума с вами сойдёшь, Людмила Викторовна!.. Лопну же!..
-- Давай-давай!..,-- смеётся Маринка, украдкой поглядывая на мать, улыбаясь во всю рожицу, -- мне худой мужик не нужен!..
-- Конечно "не нужен"!.. Кому же тут худой мужик нужен?.. Один у нас мужик!. Нам худой... Не нужен!..,-- весело подхватывает тёща, и изловчившись, подбрасывает Лёхе зелени.
-- Да, лопну же, Мань!...,--Лёха поворачивается к жене, растягивает лицо в небритой улыбке.
-- А вчера "Пусть говорят" не смотрели?,-- Людмила Викторовна заканчивает с Лёхиной тарелкой, меняя тему, хитро подкидывая туда ещё и котлетку и пару маленьких солёных помидорчиков,-- Я как глянула... Боже мой!... Боже мой!... Да чего ж людям надо-то ещё?.. Марин!?.. (краснеет, сжимая брови, сглатывает накатившую слезу)... Ты представляешь (шмыгает носом): Семь лет!.. Семь лет!!!.. мать своего сына искала!... Семь лет!... Мань...
Людмила выскакивает из-за стола, намереваясь убежать на кухню, что бы не увидели, как она плачет.
-- Мам!..,-- Маринка встаёт, идёт следом, оборачиваясь на мужа.
Лёха поджимает губы, улыбаясь: "Иди-иди!.."
Когда жена уходит, он вздыхает : "ну... женщины!..", наливает себе в рюмку, наклоняется к дочери:
-- А чего ты без хлеба кушаешь, Кукусик?.. Смотри, какой хлебушек хороший...
Леночка, измазанная куриным жиром, глодает хрящик, делово осматривая тарелку, соображая, взять ещё кусок или нет:
-- А чё баба плакает?..
-- Надо говорить - "пла-чет"..., -- Лёха гладит дочку по головке, улыбаясь нежно. А с кухни еле слышно:
--... Семь лет, Мань!... Семь лет!..
-- Ну, не надо, мамульчик!.. Не надо, родная моя...