Бокс!

В детстве меня очень тяготило одно неожиданное открытие особенности своего характера. Я слишком добрый, оказывается. Нет, я понимаю, что каждый из нас по-своему добрый и показатели доброты у нас разные. А моя доброта меня часто огорчала и порой даже пугала. Доброта на грани болезненной жалостливости. Увижу в кино хромую собаку - месяц перед глазами стоит. А если на улице встречу, да ещё замёрзшую, трясущуюся от голода-холода, вообще караул!.. До слёз в горле. Мне, нормальному десятилетнему мужику, это откровенно не нравилось, и я тщетно пытался даже бороться с этим. Перед друзьями бахвалишься своей несокрушимой мужеской жестокостью, а у самого аж голос срывается - так жалко подбитого кем-то воробья, что физически чувствую, как больно и страшно ему сейчас.
Классе во втором отец уже со мной не церемонился на этот счёт, а пытался сделать меня мужиком любым способом, что мало получалось. Ни за что меня никогда не наказывали, я никогда не жаловался, и о моих "поражениях" узнавали лишь случайно.
-- А ну, иди дай ему как следует. Ты чего, как девочка?..
Как отец прознал, что этот пацан, старше меня года на четыре, отлупил меня ни за что, ни про что? Это и "отлупил-то" - не назовёшь. Налетел сзади, повалил и, сидя на мне, мутузил минут десять, ждал, когда попрошу. Я не просил. Никогда не просил. Меня серьёзно лупили в детстве раз десять и всякий раз я помню странный испуг на лицах обидчиков. Теперь-то я понимаю, в чём дело. Я не убегал, не плакал и не жаловался никогда. А самое, видимо, обескураживающее противника было то, что я всегда смотрел в упор, молча, ни за что не подчиняясь. У самого поджилки трясутся от осознания дальнейшего, а сам не шелохнусь. И даже после солидной трёпки с тыканием мордой в грязь - звука не произнесу и не побегу с рёвом ябедничать. Обескураживало ещё и то, что избиение не служило поводом тому, чтобы я "больше сюда не ходил". По природе я "псих-одиночка", как правило прогуливался один и помню до сих пор открытые рты вице-обидчиков, поднятые их брови, когда те видят, что я "спокойно" прохожу мимо после того, что произошло, причём даже ни вчера произошло, а час назад! И не веду за собой никого! На окрик "тебе чё, ещё добавить?", я останавливаюсь и смотрю в упор. Ко мне подходили, даже замахивались часто. Но больше не били, как правило. И это удручало, как ни странно! Неожиданно для себя, я сформулировал в голове свою первую и совершенно ошибочную формулу: "Пусть только первым ударит, и тогда я ему покажу!" Это и есть трусость. Если вы слышите, как мужчина говорит: "Я первый не ударю, но если меня разозлят!...", поверьте - это говорит трус. Самым интересным было то, что "показать"-то я мог! И ещё как. На уроках физкультуры учитель особо отмечал моё физическое развитие, да и сам я замечал ни раз, что редко кто может побороть меня или выиграть "на руках". Разве что те, кто намного старше меня, и то далеко ни каждый. Сила мне досталась от отца. Доброта, видимо, от мамы. Кумиров у меня не было. Покорностью тоже не блистал особо. Что неминуемо и вело меня к одиночеству.
В секцию бокса меня притащил Славик, мой одноклассник. Мне было лет десять и я сдуру, что бы хоть как-то, хоть временно реабилитироваться в глазах отца, ляпнул за ужином:
-- Славик говорит - в понедельник на бокс пойдёт записываться. Я тоже пойду.
Отец, скупой на эмоции, заметно побледнел и даже улыбнулся, погладил меня по голове:
-- Молодец.
Через два дня запыхавшийся от бега отец разворачивал на столе газету:
-- Сынок! Э-Гасанов! Смотри!!
Отец меня всё время называет весело "Э-Гасанов!".
Это для вас сейчас ни чего удивительного, а в то время за два дня "достать" настоящие кожаные шестиунцовые боксёрские перчатки!... В Шевченко?!... В восьмидесятом году!.. Фантастика, да и только. Расскажу только одно; когда мы со Славиком пришли с получасовым опозданием в ДЮСШ "Маяк", мы узнали от хмурых пацанов у входа, что "набирали двадцать пять человек в группу", а в строю уже стоят человек сорок. Все переодетые и готовые к занятию. Каждый выше меня на голову. Улыбаются, заглядывая мрачному тренеру в глаза, а тот безбожно "отсеивает" налево, направо. Отсеивает, естественно, в первую очередь маленьких и щуплых. Таких, как я, короче. Так вот, единственным аргументом, благодаря которому меня каким-то сказочным образом оставили в зале, и явились мои новые перчатки, висящие на моём плече. Тренер пару секунд соображал, переводя взгляд с перчаток на мои очки, после чего тихо буркнул, покраснев:
-- Ты оставайся тоже... Чёрт с тобой...
Но нас всё-равно было много и начался "строгий отбор". Тренер построил нас-счастливчиков, закрыл двери зала и "толкнул речь", ни чего хорошего не предвещавшую:
-- За опоздание, за прогул, за непослушание - в первый раз физическое замечание. Потом - укажу на дверь. Кому не ясно?
В тишине кто-то что-то сказал, несколько хихикнули.
-- Сюда подойди,-- тренер не меняя интонации, словно ножом режет тишину спортзала, строгАя эхо на ломти, -- Сюда подойди, говорю! Как фамилия?
Несчастный вышел перед строем.
-- Так вот! Смотрим все сюда. За мелкое нарушение - сначала наказание. За крупное, а крупным нарушением я считаю любое повторное, указываю на дверь! Всем понятно? Угу...
Тренер поднял из-под лавочки у стены старинный кед 48-го размера и подойдя к "умнику" продолжил:
-- Такое вот у нас наказание за мелкий проступок,-- и громко шлёпнул кедом того по ягодицам.
Наказанный "ойкнул", все заржали, понимая, что это не больно, только обидно и очень громко.
... И начались тренировки. Никуда я больше так не спешил, как на них. Уже через месяц нас осталось человек пятнадцать и тренер хлопал меня по потной спине, перекрикивая шум спортзала:
-- Молодец! Угу... Молодец, говорю! Локти выше.. Локти! Угу...
Бросив блокнот на лавочку, он прижимал подбородок к плечу, показывая правильную стойку:
-- Понял? Молодец. Давай! Угу... Бей первым. Угу? Не жди!... Не бойся и бей!.. Отвечай!..
... Спустя несколько лет нас (старичков) у тренера было человек пять. С нами занимались индивидуально и у каждого из нас был "свой почерк". Володя Оплачко был высокий и длиннорукий силач. Булат - живучий и терпеливый. Меня тренер то ругал, то хвалил за одно и тоже. Оказывается я неправильно делаю хук правой. Делаю ложный выпад и, полностью открываясь, наношу мощный крюк той же рукой. Тренер призывал в свидетели Господа, крича:
-- Да кто же так бьёт?! Алик! Ты что делаешь?.. Ведь "прямой" в челюсть пропустишь, дурачина!..
Но скоро выяснилось, что именно этим своим "финтом" я кладу на пол одного за другим своих соперников, в том числе и опытных "старичков". Даже здоровяк Володя побаивался меня, чем я весьма гордился в душе. И тренер отстал, но добился того, чтобы при ударе я неудобно прижимал челюсть к плечу. " Черт с тобой!.. Хотя бы так!"
Я прошёл в республиканские соревнования, заняв два первых и одно второе место на отборочных спарингах, когда в соседней школе по вольной борьбе прямо на тренировке умер какой-то пацан... Разразился страшный скандал. Тренера отдали под суд. Оказалось, что у пацана был врождённый порок сердца, а тренер его "нагрузил" и тот помер, отжимаясь от пола. Нас экстренно погнали на медкомиссию и меня однозначно "списали" по зрению...
Тренер хмуро успокаивал меня:
-- Просто приходи... Занимайся... Чего ты?..
А я не мог отвечать, еле сдерживая слёзы.