Мамульчик (7)

Упрямый Лёха. Как осёл. Чего доказать хочет - не понятно. Сколько раз уже они с Маринкой, насплетничавшись, как две старухи, решительно машут рукой: "Всё!.. Хватит об этом!.. Сколько можно-то?.. Бр-р, как неприятно!..", а всё равно всякий раз возвращаются к одной и той же теме... Наваждение какое-то!.. Поговорить больше не о чем!.. Погружённые в свои мысли, делают вид, что, мол "как на работе, Лёш?", и через пять минут опять про Людмилу Викторовну!.. И ведь не смешно уже совсем!.. Лёха говорит:
-- Слушай, это уже просто дурдом какой-то... (слово "дурдом" теперь у него всё время на языке!) Не могу успокоиться и всё!.. Вроди и забуду на минуту, а телефон зазвонит и я машинально представляю, как буду кривляться сейчас перед... ней.
А Людмила Викторовна непредсказуема до того, что держит в постоянном напряжении. После тех проклятий через пару часов уже звонит, как ни в чём не бывало:
-- Приветик!.. Как вы там?.. Чё трубку не берёте?
-- Здр... Как "не берём"?.. Берём!.. Здравствуйте... Ещё раз. Вы изви...
-- А я звоню, слышу - опять трубку не берут!.. Ха-ха-ха!.. Ну-у, думаю, всё!.. Теперь вообще перестанут с матерью общаться!..
-- Да нет, вы что?.. Мы...
-- А это - грех, на мать обижаться, Лёша!.. Любая мать тебе это скажет. Мать от сердца говорит. Всё от сердца!.. Так что и не вздумайте обиду держать какую...
Выждав паузу, Лёха поддакивает:
-- Да-да, конечно!.. Я же понима...
-- Мариночка как там?.. Спит?..
Лёха смотрит, как жена испуганно машет руками, хмурится и кивает:
-- Да... Уснула... Ей врач ещё пропис...
-- Ну и пусть поспит, лапушка моя!.. Пусть поспит... Умаялась за день-то, небось. Пусть поспит. Может успокоится хоть немного!.. Совсем у неё нервы расшатались после свадьбы-то... Смотрю на неё и не узнаю прямо... Совсем изменилась кровинушка моя... Пустырник ей попить надо. Пустырник заваривайте и пусть пьёт, нервы полечит... А то совсем уже на мать кидается (голос начинает дребезжать) Совсем уже с ума сошла, деточка моя ненаглядная!.. Роднулечка моя горемычная...
Лёха надувает щёки, выпучивая глаза, длинно выпускает воздух из лёгких, прикрыв ладонью трубку. Марина, увидев это, презрительно скалится, жестом спрашивает: "Опять?"
Лёха прижимает ладонь ко лбу, беззвучно кивая: "Угу!"...
-- И ведь что я такого сделала-то?,-- причитает в трубку Людмила Викторовна,-- чем прогневила Господа?.. За что мне такие страдания на старости лет-то?.. За что?!.
Лёха, скосив в кучку вытаращенные глаза, опять натужно выпускает выдох, качая головой.
-- В чём провинилась я перед Христом-Господом?..,-- плачет Людмила Викторовна и у Лёхи вдруг закрадывается совершенно нелепая догадка.
Изумившись невольной фантазией, он даже поднял указательный палец Маринке: "Тихо!", и прислушался внимательно... Ну, да!.. Совершенно отчётливо стало слышно, что Людмила Викторовна, плача в трубку, прикрывает её ладонью!.. Лёха обалдел на секунду и послал недоумённый взгляд Маринке. Тёща давно уже живёт одна. Гостей дома не терпит, с соседями дружбы не водит. Зачем она трубку прикрывает ладонью?..
--... Видно на роду мне написано принять долю свою такую проклятую...,-- всхлипывает Людмила Викторовна и вдруг совершенно спокойным голосом говорит кому-то в сторону,-- Кафель не пачкайте, пожалуйста!.. Нет, вы пачкаете!.. Пачкаете вы!.. Что я, не вижу, что ли?..
И Лёха рядом слышит бубнящий оправдывающийся голос мужика, а Людмила Викторовна строго добавляет:
-- Одно лечите, другое калечите!.. Так и я могу кран крутить!.. Осторожнее, пожалуйста!..
"У неё сантехник работает!",-- осенило Лёху.
А Людмила Викторовна опять заёрзала трубкой, настроилась:
--... Видно так и плакать мне теперь, пока не помру...
... Через полчаса потрясённый Леха на кухне пересказывал слово в слово разговор, восхищённо тараща глаза:
-- Нет, ты представляешь!?..
Маринка злорадно щурится:
-- Я же говорила тебе - это бесполезно всё... Бес-по-лезно!.. Она всегда такая. В школу придёт и дольным голосом клянчит у учительницы: "Вы уж поставьте Мариночке пятёрочку за четверть, пожалуйста, Христом-богом прошу вас... Всю зиму она проболела у меня... Всю зиму..." А я не знаю, куда от стыда деваться. А учительница потом смотрит на меня, как на дуру: "Когда это ты болела, Марин?.. Вроди бы ни одного урока у тебя за зиму не пропущено... Что-то я не помню..." Стыдобища, ужас...
Лёха хохотал с удовольствием, откидываясь на спинку стула, не переставая удивляться, а Маринка кулачком грозит:
-- Тише ты!.. Лену разбудишь, дурак!..,-- и прикрыв беззвучно дверь, продолжает,-- А потом дома меня дождётся и материт училку на чём свет стоит...
-- Обалдеть...,-- ничего уже, кроме восторга, у Лёхи на лице не было,-- обалдеть можно... И чё делать-то?.. Она же!.. Обалде-еть...


(остановите меня)