ОСТОРОЖНО - "АФОНИТЫ"

Тему для этого рассказа мне дал весьма разумный русский афонский пустынник, имени которого я разглашать не хочу, чтобы его никак не коснулись мои рассказы. Ибо даже маленькая слава вредна для пустынников:

Как говорили древние отцы, - щедро одаривай нищих, но отшельников оставляй ни с чем, потому как, одаривая пустынника, ты разоряешь его устав и губишь его, думая при этом, что совершаешь некое благо.

То же самое касается и мирской славы. Пусть слава останется с усопшими отцами, а ныне здравствующие пьют бесчестие, как очистительную воду. И да не побьют меня монахи за столь дерзновенное высказывание!


В общем, тот пустынник один раз сказал мне следующее:
Если бы мне пришлось написать книгу об Афоне, я бы назвал ее таким образом: «Осторожно – афониты», чтобы обезопасить верующих от нечистых людей, использующих авторитет Святой Горы для собственного прославления. Думаю, что и святой Игнатий Брянчанинов присоединился бы к этому утверждению.
Затем он, этот самый пустынник, рассказал мне сию не очень приглядную историю:

Хм! Вначале, я сам здорово соблазнился и не хотел обнародовать подобные вещи, боясь подорвать авторитет Святой Горы. Все православные христиане, а в особенности это касается русских людей, - почитают Святую Гору и ее насельников. Это само по себе прекрасно.
Но ведь нам нужно еще и хорошо понимать, что там, где святость, не дремлет и лукавый, который пытается рядиться в образ истинной духовности. Православные издавна славились между другими христианами, как наиболее осторожные в духовных вопросах люди.


Сначала и я, автор записи этого предупреждения, также совершено не хотел предавать огласке эту историю, но один случай, произошедший лично со мной, выбил меня из колеи и подтвердил, хотя бы частично, правоту слов афонского отшельника.

Одним зимним днем я приехал поклониться в Троицко-Сергиеву Лавру мощам преподобного Сергия. Я тогда был еще одет в послушническое, в том числе и в афонскую капу. И вот ко мне подходит один человек благообразной наружности, на первый взгляд весьма порядочный и благоговейный. И он, значит, спрашивает меня:


– У вас такая странная скуфейка, откуда вы, батюшка? Не сочтите за дерзость такой прямой и неожиданный вопрос.
– Да какая уж тут дерзость! Это вполне объяснимый вопрос. Не справившись с искушением пощеголять именем Афона, я, пристально и многозначительно посмотрев на этого благоговейного паломника, ответил:
– Я только что приехал со Святой Горы, уважаемый.
– Оу! Это с Афона, что ли?!
– Да, именно. С самого Афона, – я кротко улыбнулся, притворившись смиренным человеком.
И тут этот человек с каким-то невообразимым подобострастием посмотрел на меня и говорит:
– У вас глаза цвета небес! – Он глядел на меня, в общем-то, не блещущего никакими духовными дарованиями, как зачарованный, словно на живого святого.

Знаете, что это за ощущение, когда на тебя смотрят как на святого?! Ни одно мирское тщеславие яхтами, деньгами и популярными песнями, даже рядом не стоит с тщеславием, когда в тебе видят «дух божий». Ты тогда сам себе кажешься полубогом, спустившимся на землю с небесного Афона по некоей воздушной лествице. Да уж!


И я думаю, что Афон нисколько не потеряет от этой истории, - как благодать священства не оскверняется недостойными пастырями, которые губят только свою душу, так и Святая Гора нисколько не оскверняется недостойными «афонитами».

А если слава Святой Горы Афон немного и померкнет, так это только полезней для монахов.


Что же касается мирян, то они, думаю, должны знать, то существуют люди, которые готовы использовать их благоговение к Афону и святогорцам в своекорыстных целях.
Если вы не хотите этого знать и для вас Афон только чистый свет, то вы просто можете пропустить и не читать этот рассказ.

Мне же кажется, что если человек имеет такой свет внутри собственного сердца, то он не соблазнится, потому что поймет мои добрые намерения, да к тому же, такому человеку уже и не нужен свет где-то еще в материальном мире.

Ведь Афон – это не мифический небесный град Китеж, это реальное географическое место, конечно, святое, но которое притягивает к себе не только ищущих (сознательно или подсознательно - прим. Паломника) небесной славы, но и вполне осязаемой, - земной*.
Конечно, виною этих всех злоупотреблений отнюдь не только ваше благоговение к Святой горе, но и одна ваша страсть:

Как говорил древний старец:
– Если тебя терзает дикий зверь, какая разница, кто тебя спасет, знаменитый ли человек или никому не известный неуч?
Но нам нужно обязательно, чтобы общеизвестные истины мы переняли из уст известного человека, какого-нибудь старца или популярного духовника*. Некоторые, просто поговорив с каким-нибудь старцем пару минут и получив от него простые указания в духовной жизни**, сразу объявляют себя его «духовными чадами». Неужели такие люди не чувствуют смрад собственного тщеславия?

Думаю, что многие бы скорее согласились стать духовными чадами афонского иеромонаха, чем такого же иеромонаха из какого-нибудь Моршанска. Разве нет?


И истории, подобные той, что вы встретите ниже, появляется не благодаря вашему благоговению, (иначе можно будет сказать, что "добро порождает зло" ), но благодаря вашему пристрастию к тленной славе.

Вы хотите быть учениками афонита? - появляются и «афониты», которые хотят быть вашими учителями. Как говориться, всякая пустота заполняется. Один афонский старец, хоть и не по этому поводу, говорил, что - "сын рождает отца".

«Афониты» приемлют славу от вас, вы же самоутверждаетесь в собственных глазах, думая, что перенимаете учение истинной «афонской» духовности.
А теперь подивитесь, до какого смеха подобные поиски славы могут довести.


Однажды, не так давно, приехали на Святую гору два человека, - один старый монах из Киева, другой – молодой послушник из России.

Послушника звали Андрей, монаха – отец Илларион. Можно сказать, что на Святой горе не очень-то и рады прибывающим подвижникам с России и вовсе не из-за греческой ксенофобии***, которая также имеет место, но и из-за авантюрных черт характера многих русских подвижников, пытающихся осесть на Афоне.

Судите сами, - нормальный смиренный монах, принявший постриг в своей обители, разве будет помышлять об Афоне? Может быть, конечно, он и не раз вздохнет в своей келье, читая Силуана Афонского, но не посмеет пойти против воли своего игумена.

Часто на Афон, вместе с настоящими рабами Божьими, прибывают беглые иеромонахи и дьяконы "в запрете", нерадивые послушники, бродяги, искатели приключений, и даже такие, как описываемые нами здесь Андрей и отец Илларион, хотящие использовать Святую гору, как некий трамплин для собственного возвышения.

Эти два человека, - Андрей и отец Илларион никогда не встречались и едва, может быть, и слышали друг о друге, но я поместил их истории в одном рассказе, чтобы подчеркнуть ту мысль, что этой страстью-искушением (стать старцем-святогорцем и получить почитание верующих, не прибегая к подвигам самоограничения, молитвы и смирения), - болеет и стар и млад.
Да, к несчастью, желание стать «афонским старцем» часто у таких людей куда больше желания собственного спасения.

* * *

Ну так вот, прошелся этот Илларион по Горе, - и никто его брать в монастырь не захотел. Тогда монах почесал свою бороду и подался на Карули, где собирались как настоящие подвижники, так и люди, подобные ему образом мыслей.

Жизнь на Карули и до сих пор весьма сурова, и старый монах долго там задерживаться не думал, зато у него была «достойная» цель – постричься на Афоне в схиму и уже затем как «святогорец» вернуться в родную Украину, где, имея за плечами афонский постриг, можно начинать «старчествовать» и окормлять благоговейных мирян.

Только как ему добыть вожделенную благодать великого ангельского образа? Можно было, конечно, для этой цели податься в зилоты. Монастырь Эсфигмен принимал всех, кто против Вселенского и Московских Патриархов. Можно было встать под мятежное черное знамя зилотского монастыря, на котором было написано: «Православие или смерть».

Зилоты заставляют каждого из новостильников, «сергианцев» или других «еретиков» перекрещиваться в истинную веру, что фактически равносильно отречению. После перекрещивания зилот как бы сжигает все мосты, и становиться даже более фанатичным, чем настоящий "урожденный" зилот. Этим фанатизмом он как бы пытается задавить в себе свое предательство****.

Через два года "трудов на ниве зилотства" можно было легко получить схиму и, «покаявшись», вернуться в лоно [официальной] церкви. Зилотский постриг, в отличие от рукоположения, признавался в нашей церкви законным. Потому как рукоположение может производить только правильно поставленный епископ; тогда как, во время [монашеского и схимнического] пострига, человек дает обеты самому Богу и, фактически, по всем канонам, «расстричь» схимника уже невозможно.


Но "продвинутый" отец Илларион не выбрал этот путь, - два года тяжелых трудов и мучительное приспособление к [такому не сродственному] братству Эсфигмена казались ему дорогой платой за схиму и он, поскребя малость свою хитрую голову, которая уже покрывалась коростой грязи, решил пойти другим путем, более коротким.

Он зачастил в сербский монастырь Хилендарь, где подружился с духовником этой славной обители. Духовник Симеон был очень добрым, простым и открытым человеком, который всех любил, никому не завидовал и никого не подозревал в нечистых намерениях. Тем более, что Илларион, выбирая себе «жертву», учел и факт [давнишней] дружбы [и близости] сербского и русского народов.

Через какое-то время, Илларион стал просить своего нового друга духовника Симеона постричь его в схиму.

Духовник отказывался, говоря, что у него будут большие неприятности, если об этом кто-либо узнает. Илларион божился перед своим приятелем, что о постриге не узнает ни одна живая душа. Сам он якобы собирается вот-вот в Америку к друзьям, в один глухой монастырь и ни один святогорец не прознает об их деле. Духовник, наконец, преклонился на моления отца Иллариона и поверил, что он сохранит тайну своего пострига.

И однажды ночью, он тайно постриг его в маленьком параклисе (храме), - в великий ангельский образ (схиму). В схиме киевский монах получил имя Иларий.


Вскоре он вернулся на Карули, предварительно купив в Кариесе новую греческую схиму. Эта эллинская, расшитая красными нитями, схима значительно отличается внешним видом от русской.

Если в России великосхимник сразу виден, русская схима очень внушительна и красива, - то греческая похожа внешним видом на [короткий] священнический епитрахиль и [иногда (например, когда монах идет на Причастие)] носится скрытно под рясой. Греческого схимника фактически нельзя отличить от обычного рясофорного послушника, также как, впрочем, и от иеромонаха, который по афонским правилам не носит крест поверх рясы. Это общепризнанная святогорская традиция прекрасна и показывает, что монашество поистине «чин кающихся» и истинная благодать всегда скрыта от людских взоров.


Но наш отец Иларий так не считал. Когда он приехал на Карули, то сразу надел новенькую схиму поверх подрясника. Все обступили его с расспросами и Иларий начал величаться перед другими подвижниками, - он поведал, что его постриг в святую схиму хилендарский духовник Симеон, которого многие считали старцем высокой жизни.

Скоро об этом постриге говорила вся Святая гора и, можете мне поверить, - доброму сербскому духовнику не поздоровилось. За такое самочиние он мог запросто лишиться и своей должности. А новоявленный Иларий, словно и не замечал своего предательства, - он просто забыл своего друга и перестал ходить в Хилендарь.

Теперь он получил то, что хотел – афонский постриг, и оставаться на Святой горе ему не было смысла, так как здесь, на Афоне в схиме "ходит" каждый третий, а в родном Киеве афонской схимой может похвастаться только он.

И Иларий уехал.


Через какое-то время, (может быть, года через два после этих событий), на Афон приехал один паломник с Одессы. Он стал спрашивать, знают ли местные русские великого афонского старца Илария, который двадцать лет провел на Святой горе в совершенном безмолвии, подвизаясь на скиту Карули.

Ему отвечали, что был на Карули один Иларий, но не больше года, который получил схиму довольно-таки гниловатым способом, да и, вообще, его [тайный] постриг - официально Святая гора никогда не признает.

– Это наверняка не тот Иларий, – паломник благоговейно перекрестился: – Тот, мой старец, - воистину велик! Благодатью он [может быть] равен Антонию Великому, а силой духа - подобен самому Серафиму Саровскому, он великий прозорливец и, чтоб вы знали, мой духовный отец. Не смейте его хулить! Он, благодатнейший схимник, и, наверное, скрывался на Святой горе от людских глаз, поэтому о нем никто ничего здесь не знает.

Паломника заверили, что на Афоне каждая собака знает все и про всех, и попросили описать внешность Илария.
– Да точно он! Приехал Илларионом, а уехал Иларием, помним мы такого. Как он подставил отца Симеона! Такой подлости свет не видывал!

Но паломник уже порядком рассердился на тех, кто нападал на его духовного отца – великого афонского старца, и, посчитав, что монахи (вид которых, громко кричащих, свидетельствовал паломнику-одесситу об их безблагодатности), - просто завидуют благодати отца Илария и клевещут на святого. Он повернулся к ним спиной и, ни слова не говоря, ушел. А оставшиеся стали [возбужденно] судачить про Илария, ведь, помимо всего прочего, паломник сказал, что к «старцу» на прием занимают очередь с самого утра.

* * *

Теперь перейдем к другому нашему «герою» - Андрею. Около полугода тот бродил по Святой горе, как сиромаха. От монастыря к монастырю, от скита до скита пролегал его веселый путь.

Наконец, он прибился и к зилотам, которые построили себе небольшую келью в скиту Василия Великого. Зилоты всегда стараются быть радушными и помогать как друг другу, так и всем другим нуждающимся.

Некоторые святогорцы считали, что где-то, в глубине души, у зилотов было спрятано знание о том, что они, все-таки, не правы (иногда сопротивляться властям побуждает не только благоговение, но и обычная гордыня, и даже искушенным в духовной жизни людям, трудно бывает определить, где есть что), и страх, что они (может быть) заблуждаются, побуждает их более обычных монахов хранить заповеди Христовы, чтобы как бы доказать, - не только другим, но и, прежде всего, самим себе, - правдивость своего учения.
Поэтому мятежный Эсфигмен легко принимал к себе всех желающих и, при помощи своих покровителей на "большой земле", делал им "автотита" – греческое гражданство. В Эсфигмене на сей день самое большое братство на Святой горе – около ста пятидесяти человек всех национальностей. Как властные монахи Протата – афонского правительства, и не пытались приструнить безчинников, Эсфигмен стоял насмерть и даже выпускал свой журнал, где обличал поместные православные Церкви в вероотступничестве. Журнал, кстати, выпускался на прекрасной бумаге, на нескольких языках, что, честно говоря, заставляло усомниться в том, что зилотов «морят голодом», блокируя в море корабли со съестными припасами, которые собирали всем миром для Эсфигмена многочисленные последователи зилотства.
Но, вообще-то, правду знает только один Господь Бог, а я лишь поделился своими подозрениями, которые проистекают из моего падшего естества.


Однажды, Андрей, афонский сиромаха, который уже порядком подустал бродить по Афону в поисках пристанища, которое бы подошло бы его авантюрному духу, нашел свой путь афонского пострига. Если Илларион, можно сказать, украл постриг у своего друга, то его молодой последователь решил подобным же образом украсть его - но уже у зилотов.

Почему бы и нет? Ведь это же настоящие вероотступники и обмануть их не столь грешно, как православных, – так видимо думал вымотавшийся путешествиями Андрей.

Некоторые официальные монастыри, такие как Дохиар, также принимали почти всех и даже делали иностранцам гражданство. Но этот путь был для Андрея неприемлем, так как в Дохиаре насельникам приходилось работать по двенадцать часов в сутки, да еще и хранить молитвенный устав Иосифа Исихаста. Андрей предпочел странствовать, хорошо зная, что «ничего на свете лучше нету, как бродить… по белу свету».

И вот он однажды шел на бдение в Ватопед и встретил по дороге одного знакомого зилота Григория, того самого, к кому впоследствии и прибился в скиту Василия Великого. Этот зилот был македонцем и также бродил по Святой горе, потому как не мог сидеть в своей келье. В Эсфигмене Григорий пробыл только пять месяцев, потому как не любил работать. Он был чем-то похож на Андрея, только зилот, в отличие от русского, не стремился к мирской славе.

– Куда идешь Андрей?! – спросил зилот на ломаном русско-болгарском языке, который можно было понять любому славянину.
– А! Поможи Бог! Я иду на бдение в Ватопед.

– Что?! Ты сказал, в Ватопед? Зачем тебе идти в это масонское гнездо? Английская разведка и черная аристократия через принца Чарльза уже давно владеют этим монастырем. (Ватопед – это недалеко отстоящий от Эсфигмена монастырь, который полностью поддерживает политику Вселенского Патриарха Варфоломея. Когда братство Эсфигмена отложилось от остального монашеского святогорского сообщества, между этим зилотским монастырем и Ватопедом случались столкновения вплоть до того, что зилоты делали ров на дороге в Ватопед, а прибывшая полиция разгоняла их при помощи слезоточивого газа - прим автора).

– Да я иду не на масонов смотреть, а пение послушать и покушать хорошо. Я уже как раз около месяца не был в Ватопеде, думаю, что меня должны сегодня принять.

Зилот скорчил презрительную гримасу: – Не продавай свое первородство за чечевичную похлебку, как Исав.

– Не надо так нагнетать, Григорий. Я просто голоден, и мне некуда идти. Пусть масоны меня покормят, что в этом плохого?

Григорий стал проникновенно и торжественно отвечать своему русскому приятелю:
– Андрей, разве наши зилотские кельи когда-нибудь отказывали голодным в куске хлеба, а странникам в крыше над головой? Пойдем сейчас в Эсфигмен, а затем поедем к нам на Василия Великого, будешь жить у нас хоть месяц. Совсем не обязательно тебе становиться зилотом. Просто живи, молись, как тебе угодно!

– Ну, не знаю...
– Мне просто тебя очень жаль. Мотаешься по Святой горе, как неприкаянный. Пойдем брат, жить к нам, будешь выполнять посильный труд, молиться и у тебя будет пристанище. Ну так как?

Андрей подумал немного, посомневался для проформы несколько минут, и –согласился: – А что, зилоты отличные люди, помогают друг другу…


Через два месяца жизни на Василия Великого Андрей перекрестился в "зилотскую веру" и перестал поминать в своих молитвах Патриархов поместных церквей. Но оставаться здесь долго он тоже не мог, - зилоты были большими подвижниками, и хотя Андрея никто не заставлял подвизаться также, как они, но он чувствовал "спиной" неодобрительные взгляды, когда, случалось, просыпал на молитву.

Паломники, приезжающие из России тоже, в своем большинстве, не одобряли зилотство и считали пытавшегося найти к ним подход Андрея - за вероотступника, а некоторые и за еретика. Тогда у него и возник следующий хитроумный план.


Через месяц зилоты увидели, что Андрей стал большим подвижником и настоящим ревнителем истинной веры. Он стал молиться по десять часов [в сутки] и выказывал стремление к уединению.

Он хулил Патриархов поместных Церквей также очень часто на дню, что заставило всех зилотских старцев признать Андрея настоящим русским братом.

Еще через месяц брат Андрей был пострижен в схиму с именем Адриан и поселился в одной карульской пещере.


… Не хотелось бы долго и подробно описывать поведение подобных людей, поэтому скажу только, что, еще через месяц, отец Адриан "покаялся" и, окаянный с ног до головы, вернулся в лоно [официальной] церкви, прихватив из отпадшего зилотства великий ангельский постриг.

Еще, спустя пару месяцев, он вернулся в Россию, где быстро стал иеросхимонахом, охмурив одного монахолюбивого владыку.

Теперь отец Адриан - духовник женского монастыря и игумен мужского. Его духовные чада нисколько не сомневаются в благодатности своего «афонского старца».

Каждый год на Святую гору из России приезжает около десяти человек с намерением остаться там на какое-то время (думаю, что гораздо более 10 - прим. Паломника). Не все из них ищут подвига, но почти все – афонского пострига...

Поэтому хотелось бы призвать православных быть бдительными, потому что скоро грядут «афониты»...

Афон – это как марка качества для монашества, но все известные марки всегда подделывают. Остерегайтесь подделок, дорогие мои, и да поможет нам всем Христос!


* Но нам нужно обязательно, чтобы общеизвестные истины мы переняли из уст известного человека, какого-нибудь старца или популярного духовника -
но это очень часто бывает и по смирению. Далеко не все имеют дар рассуждения, позволяющий принимать верные решения в сложных жизненных ситуациях. В этих случаях польза может придти с любой стороны, от любого человека, а тем более веришь и доверяешь совету почитаемого старца. (Прим. Паломника, - и ниже тоже)

** Некоторые, просто поговорив с каким-нибудь старцем пару минут и получив от него простые указания в духовной жизни -
такие краткие встречи могут дать человеку очень много. И суть тут не в самих указаниях, которые можно и в духовной книге прочесть, а в той благодати подвижничества и святости, которая исходит из всего облика настоящего старца. Митрополит Антоний Сурожский говорил, что не может человек по-настоящему поверить Богу, пока не увидит огонь настоящей Божественной Любви в глазах другого человека. - Вот как могут быть важны, даже и краткие встречи!

*** греческой ксенофобии -
не совсем точно. Греки, в принципе, - совсем не "боятся" иностранцев, разве-что, немного, - только русских. Но зато имеют глубоко укорененное чувство своего "эллинского" достоинства, а также соответствующее ему чувство глубокого недостоинства всех иных не-эллинских, и потому "варварских", народов...

**** Зилоты заставляют каждого из новостильников, «сергианцев» или других «еретиков» перекрещиваться в истинную веру, что фактически равносильно отречению. После перекрещивания зилот как бы сжигает все мосты, и становиться даже более фанатичным, чем настоящий "урожденный" зилот. Этим фанатизмом он как бы пытается задавить в себе свое предательство -
Зилоты не изменяют православной вере и не отрекаются от Христа, - автор тут перебарщивает.
Беда же зилотов в том, что они слишком много ("все время" ) доказывают свою правоту и неправоту официальной церкви, благодаря чему у них, можно сказать, культивируется "дух осуждения", что, согласно заповеди Христа, крайне не правильно, и ведет к внутренней "немирности" и "зилотской возбужденности". И гнев их, к сожалению, переключается с достойной цели (хорошо гневаться - лишь на свои страсти и демонов), на нечто, разоряющее внутреннее их устроение. А авва Дорофей говорил, что в любом монашеском деле 7/8 важности - это сохранение внутреннего устроения, и лишь 1/8 - выполнение самого этого дела!
Но справедливости ради скажем, что среди зилотов не редко духовно растут и спасаются великие люди. Знаменитый старец ХХ века Иосиф Исихаст почти всю свою жизнь был зилотом, и лишь в последние годы своей жизни воссоединился с официальной церковью. Также замечателен, не так давно преставившийся кроткий и любвеобильный афонский старец-зилот отец Иаким, живший в келии у Нила Мироточивого.

Станислав Сенькин. Афонские рассказы. Покаяние Агасфера. 2008 год