Панагия для атеиста. Часть 27, окончание

Часть 26 https://www.stranamam.ru/post/7559731/#com54016403


Роман открыл глаза. Голова гудит, в висках звонко пульсирует кровь. Он посмотрел на отца Якоба. Монах сидит на водительском месте, безжизненно запрокинув голову, а по его лицу течет кровь. Перед лобовым стеклом темный силуэт «Ауди» с белеющими полусдутыми подушками безопасности. Так это с преследователями они столкнулись. Роман отстегнул ремень безопасности и тут же заметил в «Ауди» какое-то движение. Карелин выскочил из машины и побежал к деревьям. Сзади был слышен топот нескольких ног. Преследователи начали стрелять, но на бегу промахивались. Роман вбежал в какой-то то ли парк, то ли лес. Неожиданно на него навалился человек. Они покатились по земле. Очень быстро Роман понял, что его соперник ловкий и спортивный человек, с которым не удастся легко справиться. Наверное, никогда в жизни Роман не дрался с таким остервенением. Он бил не ради того, чтобы побить, а чтобы убить. Он лупил напропалую и руками, и ногами, бил противника коленом в живот, рвал на нем одежду. Но и его враг не уступал ему в желании одержать верх. Роман пропустил несколько очень сильных ударов и задыхался от боли в боку. Они нещадно молотили друг друга, стараясь нанести противнику как можно более серьезную травму. В какой-то миг КГБ-шник оказался сидящим у Романа на животе. Воспользовавшись ситуацией, он мгновенно сжал пальцами горло Карелина. Роман, у которого перед глазами шли черные круги, из последних сил шарил рукой по земле, надеясь найти какой-нибудь камень или палку. И вдруг хватка КГБ-шника ослабла, и он снопом свалился на землю. Роман в горячке выбрался из-под него и откатился в сторону. Сначала он не понял, что произошло, но спустя секунду увидел, что висок у упавшего разворочен пулей. Сомнений не было – кто-то выстрелом убил нападавшего. Карелин слегка отдышался, неуверенно приподнялся, сплюнул кровь, и стал всматриваться во тьму, желая увидеть человека, от которого пришла неожиданная помощь, но никого не было видно. Он встал на еще дрожащие ноги и хотел уже уйти, но едва уловимое движение, послышавшееся за спиной, заставило его повернуться и напрячь зрение. Его взгляд был прикован к стволу дерева шагах в пяти, за которым кто-то скрывался.

- Кто здесь? – хриплым голосом спросил Роман. Ответа не последовало. Карелин стоял на месте, боясь повернуться, но потом с нехорошим ощущением пустоты под ложечкой все же медленно развернулся и сделал шаг. Но тут опять послышалось легкое движение. Кто-то вышел из-за дерева. Роман обернулся и несколько мгновений всматривался в появившегося перед ним человека.
- Вы?! – изумленно воскликнул он, рассмотрев его лицо. Это явление было столь удивительно, что он даже забыл об опасности, которой подвергся буквально минуту назад. Перед ним стоял отец Максим. Только теперь он был без бороды и не щурился.
- А разве вы больше не священник? – спросил Карелин и подумал, что более глупого вопроса он задать не мог.
- Да, собственно, я им никогда и не был, - ответил тот тихим голосом, так располагавшим к доверию.
- А кто же вы?
- Полковник КГБ Валерий Груданов – представился гебист.
До Романа только сейчас дошла полнота всей картины.
- О, Боже мой… - вырвалось у него.
- Да нет, всего лишь полковник, - цинично пошутил Груданов.
Роман шумно выдохнул и приложил ладонь ко лбу.
- Вы убили священника и заняли его место…
Роман припомнил коня, его странное беспокойство. Вот, в чем дело! Вот почему волновался Мальчик! Его запрягал незнакомый человек, а не хозяин. И вот почему оговорился псевдосвященник – он не знал точного расстояния до Москвы и вместо сорок сказал двадцать пять километров!
- Пришлось, - как-то по-простецки пожал плечами Груданов. - Несговорчивый попался. Все о совести что-то лопотал. Зато потом все пошло как по маслу. Такого лошка, как вы, вокруг пальца обвести – даже удовольствия не доставило. Разыграл вас мастерски. Жаль, зрителей не было, аплодисментов не сорвал.
- Как вы узнали, что я именно в эту церковь поеду?
- Да каждый ваш шаг… да что там – каждый ваш вздох отслеживали. Когда нам сообщили, в каком направлении вы движетесь, мы ко всем церквям своих людей кинули. И попали вы, как и ожидалось, на меня. А остальное – дело профессионализма. Всегда любил театр!
- У вас хорошо получилось. Я вам поверил.
- Ну, еще бы. Я два года в семинарии отучился. Пока не выгнали за отсутствие веры.
- Зачем же вы в семинарию шли, раз вы неверующий?
- Папенька хотел. Он у меня священником всю жизнь. Насмотрелся. Лавку эту ненавижу просто. Кстати, от нашей мало чем отличается.
Роман покачал головой.
- Вы…
Он даже не мог словами выразить всю степень чувства омерзения, охватившего его.
- Как же вы живете? У вас же ничего святого нет.
- А оно мне и не нужно. Мне так проще. Руки развязаны, что хочу, то и делаю.
- Нет. Так жить нельзя. Это путь к саморазрушению.
- Да бросьте вы, Роман Николаевич. Можно подумать, у вас что-то святое есть. Вы-то кто? Сынок первого секретаря горкома? Элита, использующая свои связи и возможности только для того, чтобы кусок пожирнее урвать. А вы думали о том, как живут простые люди, такие, как я? Вы хоть знаете, как это – ложиться спать и не знать, что ты будешь есть утром? Удастся тебе купить завтра хлеба в магазине или нет? А такие как вы в это же время жрут копченые колбасы и пьют французские вина! «По-о-о-да-а-а-ай, богатенький, пода-а-а-ай!!!» - вдруг совсем другим голосом проблеял он, и Роман невольно подался назад.
- Да-да, Роман Николаевич! – нервно усмехнулся полковник. – И это тоже я.

Груданов замолчал, взял себя в руки и продолжил уже более спокойным голосом:
- Признаться, удивлен. Не думал, что такой папенькин сыночек способен составить мне достойную конкуренцию. Я думал, что вы сдохнете гораздо раньше: или сбежите, поджав хвост, или умрете от первой же пули. А вы столько дел наворотили… Я вас даже в пример своим подчиненным ставил. Примите как комплимент. И за Растаманова, кстати, спасибо. Мою задачу облегчили. А то придурок этот чуть не испортил все.
- И зачем вы мне помогли сейчас?
- Вам? Ну что вы. Я вам не помогал. Я просто убрал конкурента.
- Конкурента? - Роман посмотрел ему в глаза, и они поразили его холодной жестокостью и равнодушием. – И у вас там конкуренция?
- У нас? Я на себя работаю. Мне на контору нашу плевать. Тут такие деньги – маму родную не пожалел бы.
- Почему же вы не убили меня в этом Желтикове? Ведь место подходящее – лучше не придумаешь.
- Я же сказал – я на себя работаю. Из всей этой компании только я один знал, за чем именно вы едете в Швейцарию. Я ведь на определенном этапе даже помогал вам. Это мне вы «спасибо» должны сказать, что вам удалось во Францию вылететь. Кто бы вас выпустил? Пришлось по ложному следу погоню пустить. Строгача из-за вас схлопотал. Так что вы еще и должны мне. Если бы я позволил вам умереть там, то кто бы тогда привел меня к Панагии? Она ведь при вас сейчас?
Роман инстинктивно отступил на шаг.
- Почему вы… сейчас меня… не убили? – спросил он.
Груданов опустил глаза и хмыкнул.
- Да это дело поправимое. Поверьте мне, смерти вам не миновать. А почему сразу не убил… Даже и не знаю, что сказать. По большому счету мне все равно, проживете вы на три минуты меньше или на три минуты больше. Наверное, очень мне хотелось высказать вам в лицо все, что я о вас думаю. Ненавижу я вас таких, у которых все есть. Ненавижу! И с большим удовольствием буду смотреть, как вы мучаетесь перед смертью.
Роман увидел, как Груданов неторопливо поднял руку. Черное дуло пистолета глянуло на него через глушитель холодным глазом смерти. Выстрел прозвучал почти неслышно. Роман упал на спину. Грудь горела, разорванные легкие клокотали, каждый вдох причинял мучительную нечеловеческую боль. Груданов постоял над ним, наблюдая, как он хватает воздух ртом, хрипя и захлебываясь кровавой пеной, а потом нагнулся и откинул в стороны полы его куртки. Рукой в черной кожаной перчатке Груданов взял Панагию, обтер с неё кровь, полюбовался игрой камней в тусклом свете луны, снял медальон с шеи Карелина и убрал его в карман.
- Прощайте, Роман Николаевич, - сказал он, поднимая пистолет для последнего выстрела.


*********


Цюрих. Институт комы. Восемь месяцев спустя



- Извините, доктор… Есть новости?
- Сожалею, ничего. Он в глубокой коме. Из этого состояния люди крайне редко возвращаются к жизни. Это всего лишь тело, в котором еще работает сердце. Он должен был умереть сразу – его травма не совместима с жизнью. Но он не умер. Мы можем поддерживать в нем жизнедеятельность неопределенно долгое время… Но его мозг вряд ли проснется.
- Спасибо, доктор…

Двери большого лифта бесшумно раскрылись, и из него вышла невысокая хрупкая девушка. Она медленно пошла по коридору, тяжело перемещая вес с ноги на ногу – ей скоро рожать. Она проделывает этот путь каждый день, от лифта до двери одной-единственной палаты, в которой сосредоточена вся её жизнь. Она тихонько открыла дверь, прошла в палату и села на стул около большой кровати, на которой лежит молодой мужчина, опутанный проводами датчиков и трубками капельниц. Некоторое время она молча сидела около него, а потом нежно взяла за руку хрупкими тонкими пальчиками.
- Здравствуй, милый… Я так соскучилась по тебе. Как ты?.. Я каждый день мечтаю о том, как когда-нибудь ты откроешь глаза, и мы сможем обнять друг друга, поговорить… Знаешь, я решила продать свою недвижимость и оставить только магазин, потому что так я смогу оплачивать твое лечение. Сегодня утром звонил отец Якоб. Он тоже очень переживает за тебя. Сказал, что молится вместе с отцом Симоном, чтобы ты вышел из комы.
Она на минуту замолчала, поглаживая пальцы своего возлюбленного, а потом продолжила:
- У нас все хорошо. Он уже совсем большой, - девушка осторожно положила руку лежащего на свой живот. – Чувствуешь, как он шевелится? Скоро он родится. Я так хочу, чтобы ты увидел его… Я решила назвать его в твою честь Романом, - девушка смахнула слезы и вновь заговорила:
- Ты знаешь, я вчера ездила в русскую церковь. Я приняла веру твоей страны. Я молюсь за тебя каждый день Деве Марии и прошу не оставлять нашего малыша без отца. Я люблю тебя, Роман. Я очень люблю тебя… Пожалуйста, услышь меня и отзовись… Дай мне знак, что ты здесь, со мной… Хоть какой-нибудь знак… Пожалуйста…

В палате тихо. Ева, задумавшись, сидит около кровати. Она не замечает слез, бегущих по её лицу. Скоро вечер, ей надо собираться домой. Вдруг дверь приоткрылась, и в палату неслышными шагами вошла высокая, величественного вида женщина в странном темно-бордовом одеянии. Она прошла к больному, взглянула на него и коснулась ладонью его лба, там, где кожа стянута багровым операционным рубцом.
– Кто вы, фрау? – с легким беспокойством спросила Ева.
- Он работал на меня. И я ему кое-что задолжала, - спокойно ответила женщина и повесила на спинку кровати большой медальон старинной работы в золотой оправе. И она так же неслышно, как и вошла, направилась к двери.
- Как вас зовут, фрау? – опять спросила Ева.
Женщина на миг остановилась, и прежде чем скрыться за дверью, ответила:
- Панагия Элеусса.