Панагия для атеиста. Часть 19

Часть 18 https://www.stranamam.ru/post/7553917/


Похоже было на то, что ночью ни один из постояльцев этого номера не спал. Роман лежал на полу, скованный наручниками, и слушал, как тяжело ворочается на кровати Растаманов и как настороженно дышит Тищев. Время утекало, как вода сквозь пальцы. Скоро рассвет. Надо было думать, как избежать смерти. Голова по-прежнему гудела. Пакет со льдом, милостиво разрешенный к использованию Растамановым, почти не облегчил боли. Вдобавок заведенные за спину руки к утру начали конкретно затекать, а плечи ломить. Однако рассчитывать на милосердие тюремщиков особо не приходилось, и Роман даже не стал унижаться и просить снять оковы. Около семи утра терпение, похоже, лопнуло у всех. Первым поднялся Растаманов, бросил хмурый взгляд на Романа и прошел в ванную. Следом, как верный пес, поднялся с кресла, в котором провел ночь, Тищев. Ожидая, пока вернется хозяин, он не сводил взгляд с Карелина, застыв в рассветных сумерках в позе лотоса немой полупризрачной фигурой. «Медитирует, гад, – подумал Роман, неловко поднимаясь с пола в сидячее положение. – Хоть бы встать помог, сволочь!» Наконец, Растаманов вернулся, Тищев быстренько, видимо, опасаясь надолго оставлять хозяина один на один с Карелиным, сбегал в ванную и вернулся.

- Ну, ты наручники сними с него, ему ж тоже до ветру надо, - сказал Растаманов. Щелкнули замки. Роман даже охнул от боли, прострелившей плечи. Руки не слушались. С минуту он просто сидел на полу, разминая кисти. Потом не очень уверенно поднялся и прошел в ванную. Прежде, чем закрыть дверь, он на мгновение задержал взгляд на ручках. Они были металлические и соединялись между собой простеньким механизмом запора. Быстро, по-солдатски приведя себя в порядок, он устремил взгляд на две ниши по бокам ванной, в каждой из которых стояла настольная лампа с симпатичным салатовым абажуром, обшитым кружевами.
- Геннадий Викторович! – крикнул Роман из ванной, доставая маникюрные ножницы. – Вы пока пиццу закажите, что ли. Есть ведь хочется! Там на столе телефон на визитке.
Из комнаты до него донеслась возня и приглушенные голоса. Видимо, Растаманов с Тищевым обсуждали начинку. Жрать всем охота. И идейным коммунистам, и беспартийцам.

Спустя двадцать минут Роман услышал, что в номер постучали. Это привезли пиццу.
- Иди, зови его, - донесся приглушенный голос «крестного». И тут же в дверь ванной аккуратно стукнули пару раз.
- Ты что там застрял? – голос Тищева прозвучал у самой двери.
- Я… Мне с головой плохо… - слабым голосом отозвался Роман. – Я упал, встать не могу.
- Что там? – рявкнул из комнаты Растаманов.
- Говорит, плохо ему, упал, что ли. С головой что-то.
- Ну, так посмотри, что там! – заорал Растаманов. – А то сдохнет еще!
Дверь содрогнулась от рывка, и в тот же миг завоняло паленой кожей, чем-то еще. Сосчитав до десяти и решив, что достаточно, Роман выдернул из розетки два сплетенные воедино шнура от настольных ламп, оголенные концы которых были прикручены им к дверной ручке. И через секунду услышал звук падения тела.
- О, твою мать! – раздался рев Растаманова. Карелин рывком распахнул дверь, в два прыжка настиг «крестного», уже схватившегося за ручку входной двери, и набросил ему на шею провод.

Они катались по комнате несколько минут. Карелин боялся, что если вдруг Растаманову удастся подмять его под себя, то в этой схватке он проиграет – тот задавил бы его своим весом. Роман вертелся, как уж, не позволяя противнику навалиться на себя. Наконец, ему все же не удалось сесть Растаманову на спину и закрутить шнур так туго, что тот захрипел. Карелин все натягивал и натягивал провод, пока не осознал, что противник уже не хрипит, и что его голова повисла на шнуре. Он отпустил концы. Большая лохматая голова «крестного» упала, громко стукнувшись лбом об пол. Карелин отвалился на спину, тяжело дыша и глядя в белый потолок. Потом он встал, пошатываясь, добрел до ванной, умылся, руками пригладил растрепавшиеся волосы. Рана на затылке опять начала кровить, видимо, в драке задел обо что-то. Он достал из морозилки пакетик со льдом, завернул его в полотенце и, морщась от боли, приложил к затылку. Вернулся в комнату, сел за стол, открыл еще не успевшую окончательно остыть коробку с пиццей и стал жадно есть, удивляясь внезапно пробудившемуся зверскому голоду. Он не мог припомнить, когда еще был так голоден. Уничтожив пиццу почти целиком, Роман словно очнулся и посмотрел вокруг себя. Мебель раскидана, с кровати сдернуто покрывало, осколки какой-то посуды валяются на сбитом ковре. И в этом хаосе - два мертвых тела. «Что со мной происходит? - подумал Роман. - Я, элита советской молодежи, золотой медалист спецшколы, обладатель красного диплома МГУ, интеллигент по природе, пожираю пиццу, находясь в одной комнате с двумя трупами людей, которых я сам же и убил... Я убил двоих людей! И спокойно сижу и жру пиццу над их телами!» Его вновь накрыла волна отвратительной вони паленой плоти, к горлу подкатила тошнота. А буквально в метре от его ног лежал Растаманов, повернув к нему страшное синее лицо с закатившимися глазами и вываленным из распахнутой пасти окровавленным раздутым языком. Карелину стало дурно. Он едва нашел в себе силы отойти на шаг от стола, ноги подкосились, и он опустился на карачки. Его вырвало несколько раз подряд. Ужасный запах паленого стоял в горле, вызывая новые приступы рвоты, и уже пустой желудок еще несколько минут продолжал извергать желчь и пену. Немного придя в себя, Роман дотянулся до графина, хлебнул воды, прополоскал рот, сплюнул на ковер, сделал несколько глотков и, все еще борясь с тошнотой, быстро оделся и вышел из номера. Он вставил ключ в скважину со стороны комнаты, кусочком коробки от пиццы прижал язычок замка и закрыл дверь. Когда он выдернул картон, замок закрылся. Карелин повесил на ручку ярлык с надписью «Не беспокоить» и, накинув на голову капюшон, спустился вниз. На ресепшене был уже другой портье, который не обратил на него никакого внимания.

Было около девяти утра. Карелин быстрым шагом шел в сторону вокзала, соображая, сколько времени у него в запасе. Трупы, скорей всего, обнаружат, когда пойдет запах. Это, будет, наверное, только завтра. Может, чуть пораньше. В любом случае, конца сегодняшнего дня он свободен. Наверное, свободен. Это время необходимо использовать для того, чтобы попасть в банк и связаться, хотя бы связаться с покупателем. Лучше бы, конечно, успеть с ним встретиться… Но Карелин даже не знал, где живет этот человек. Только бы спокойно добраться до ячейки… Роман купил билет и вышел на перрон. Тут он почувствовал, как по шее опять потекла кровь. «Нет, только не это…» Он подошел к охраннику и спросил, есть ли здесь медицинская комната.
- О, да, конечно. Налево, и там увидите указатель. Если хотите, я провожу вас.
- Спасибо, не надо, - Карелин пошел в указанном направлении.

Медицинский кабинет он увидел издали: огромный красный крест на двери не оставлял сомнений в том, что именно здесь расположено. Роман постучал.
- Прошу вас, - отозвались с той стороны.
Женщина лет тридцати пяти в голубой форме надела тонкие медицинские перчатки и осмотрела его рану.
- Надо накладывать швы.
- Вы можете это сделать?
- Вообще-то, с такими случаями мы отправляем в больницу.
- У меня нет времени. Вы можете здесь наложить швы?
- Могу. Но меня могут уволить, если вскроется, что я нарушила служебные инструкции.
- Я не буду на вас жаловаться. Помогите мне, пожалуйста.
- Ну, хорошо. Придется сбрить волосы около раны.
- Сбривайте. Только побыстрее, через сорок минут у меня поезд.
Роман почувствовал, как какой-то спрей обильно облил затылок.
- Это обезболивающее, - пояснила медик. – Теперь надо подождать десять минут.

Когда Роман увидел изогнутую иглу с болтающейся ниткой, он едва не потерял сознание. Врач несколько раз ущипнула его за мочку уха и дала подышать кислородом.
- Не бойтесь. Больно не будет. Расслабьтесь.
Расслабьтесь… легко сказать. Роман стискивал зубы всякий раз, когда игла протыкала кожу. Боли он не чувствовал, но было очень неприятно. Особенно неприятные ощущения возникали, когда женщина протаскивала нить. У Романа всякий раз заходилось сердце, и ему казалось, что еще чуть-чуть, и он попросту грохнется в обморок.
- Где вы получили эту рану? – спросила врач, закончив операцию.
«Скажу, что на меня напали – может вызвать полицию».
- Я торопился на вокзал и поскользнулся на лестнице. Ударился о перила.
- И когда это было? – медик, вытирая руки, пристально смотрела на него. Кажется, происхождение травмы ей было очевидно. Лучше не врать.
- Вчера вечером.
- Почему вы не обратились к врачу?
- Не знаю. Так получилось. Я очень торопился.
Она выбросила бумажное полотенце в урну.
- Три дня старайтесь не мочить швы. Желательно два-три дня провести в покое. И я бы на вашем месте обратилась в больницу. У вас может быть сотрясение мозга.
- Я обращусь. Как только покончу с делами, сразу обращусь, - заверил её Роман.
- Можете идти.

В поезде Карелин дергался от каждого более-менее громкого звука. Ему казалось, что сейчас откроется дверь, и в вагон ворвутся КГБ-шники или Растаманов со своим тощим Тищевым. И всякий раз он старательно убеждал себя в том, что они оба уже мертвы и лежат там, в этом гостиничном номере, неподвижные и теперь не представляющие опасности. К этим переживаниям добавлялось плохое самочувствие – у Романа слегка кружилась голова, хотелось спать после бессонной ночи, побаливали виски, швы на затылке давали неприятное ощущение стянутости. А скоро еще должно отойти обезболивающее… В детстве Роман перенес небольшую операцию – залез на дерево и, спускаясь с него, распорол о какой-то сучок бедро. Рана была сантиметров десять, тоже накладывали швы. И он очень хорошо помнил, как дико болела нога после того, как закончилось действие анестетика. От всех этих мыслей и ожиданий сердце начинало отдавать болью в левую лопатку. «Так инфаркт получить можно, - подумал Карелин. – Помру на пороге банка». Но сегодня он добрался до Цюриха без приключений. На этот раз банк, как и было обещано, работал. Здание произвело на Карелина впечатление: мрамор, широкие лестницы, какая-то священная тишина, изредка нарушаемая шелестом одежды и легкими шагами. Настоящее святилище. Карелин подошел к клерку и сказал, что хочет воспользоваться своей ячейкой. У него спросили имя и фамилию.
- Эта ячейка оформлена на предъявителя вот такого медальона, - Роман расстегнул ворот и показал медальон.
Служащий порылся в компьютере, попросил показать медальон ближе. Карелин наклонился и боковым зрением заметил на дисплее компьютера изображение медальона. Клерк взял вещицу в руки, как-то по-особому повернул его и стал сравнивать, разглядывая что-то его на боковой части. Наверное, там был какой-то тайный знак. Удостоверившись в оригинальности «ключа», он мило улыбнулся Роману и спросил:
- Желаете, чтобы я проводил вас?
- Да.
Они спустились на лифте вниз, кажется, на подземный этаж. Хранилище было открыто. Роман впервые находился в святая святых банка. Здесь было все так, как он видел в зарубежных фильмах: толстенная круглая дверь, отверстия под могучие стержни замков в стенах, видеокамеры, солидная, внушающая мысли о незыблемости и надежности решетка.
- Прошу вас, - клерк подвел его к ячейкам. Роман нашел дверку с номером 163, вставил в маленькую скважину ключ и открыл сейф. В ячейке хранился еще один, поменьше, на крышке которого был кодовый замок. Клерк показал ему на кабинку.
- Вы можете пройти туда, чтобы произвести необходимые действия
- Да, хорошо… - Роман извлек из ячейки маленький, но очень увесистый сейф, вошел в кабинку, закрыл дверцу.

Он набрал код и поднял крышку. Внутри он увидел несколько черных бархатных мешочков, заполненных чем-то тяжелым. Развязав один из них, он запустил в него руку и вытащил на свет горсть колец, крестов и цепей. Все это переливалось под светом ламп, завораживало игрой всех цветов радуги. Роман немного посмотрел на это великолепие и убрал их назад. На ощупь он перебрал все мешочки и в одном обнаружил нечто плоское и тяжелое. Панагия! Карелин развязал мешочек и перевернул его. Ему на ладонь медленно выпал большой медальон. Это была икона Божьей Матери. Даже Роман понял, что этому предмету много сотен лет. Изображение было довольно темным и в то же время полупрозрачным, подчеркивающим этой прозрачностью неземную сущность Панагии. На несколько грубоватой золотой оправе, представлявшей собой переплетенные ветви, были отлично видны следы ручной обработки. Оправа была украшена разноцветными камнями разных размеров. На каплеобразной подвеске красовался крупный прозрачный камень размером с лесной орех, обрамленный, как рамкой, мелкими цветными камнями. Роман был готов спорить, что это был бриллиант. Драгоценность производила впечатление, что тот, кто создавал её, вложил в это произведение все свои знания, все тепло своей души, всю свою любовь и уважение к Той, чей Лик был изображен на медальоне. Цепь тоже была ручной ковки. Карелин держал на ладони Панагию и смотрел на темный строгий лик. Он чем-то необъяснимым притягивал его. Богородица вроде смотрела в сторону, но как бы Роман не повернул медальон, казалось, что Она смотрит прямо в глаза, и это немой взгляд был строг и торжественно-печален. Какое-то странное чувство охватило Романа. Перед глазами замаячило мертвое лицо «крестного», на Карелина накатил приступ тошноты. Минуты две он стоял, закрыв глаза, делая глубокие размеренные вдохи. Отпустило. Он еще раз посмотрел на медальон и аккуратно убрал его обратно. «Сначала я должен связаться с покупателем. Неразумно таскать с собой такую вещь, - подумал Роман. – А покупателя я приведу сюда и передам ему Панагию прямо здесь». Инструкции. Владыка сказал, что вместе с Панагией должны лежать инструкции. Он выложил мешочки на стол (они, действительно, были увесистыми!). Под ними на дне лежал лист старой бумаги. Роман развернул его. Номер телефона и ничего больше. Он хотел было взять его с собой, но потом подумал, что лучший способ хранения информации – держать её в голове. Несколько раз повторив на память номер, Роман убрал все назад в сейф, закрыл его, сейф поместил в ячейку и запер последнюю на ключ.

Выйдя в холл банка, Роман набрал номер с листочка. Почему-то ему казалось, что ничего не произойдет. Владыка Стефан говорил, что этот человек ждет Панагию уже тридцать лет. Может, это старый номер? Может, его уже и не существует? Однако пошли гудки и после третьего ему ответили.
- Слушаю вас, - голос явно принадлежал человеку пожилому и степенному.
- Здравствуйте, - Роман не знал, что сказать и сказал самое первое, что пришло в голову:
- Я звоню насчет Панагии.
На том конце возникла пауза. Человек немного помолчал. А потом сказал:
- Я слушаю вас очень внимательно.
- Я должен передать её вам. Как мне это сделать?
- Вы можете привезти её ко мне.
- Я не могу. За мной следят. Меня пытаются убить.
Его собеседник опять помолчал.
- Я готов выслушать ваши предложения, - сказал он после некоторых раздумий.
- Может быть, вы смогли бы приехать в банк, и я прямо здесь передал бы вам Панагию?
Покупатель опять выдержал довольно долгую паузу. Видимо, он тщательно обдумывал каждую фразу. Оно и понятно - такие дела наобум не делаются.
- Где вы сейчас находитесь?
Карелин подумал, что и тут может быть подвох. Прекрасная возможность проверить собеседника на причастность к делу.
- Я в данный момент нахожусь непосредственно в банке.
Опять пауза.
- Видите ли, я живу в Берне. Если вас это устроит, я мог бы прибыть к вам часа через два.
- Хорошо, я подожду вас.
- Встретимся в банке.
- Как я узнаю вас?
- Я буду с охраной. В руке у меня трость с набалдашником в виде головы леопарда. Мне шестьдесят три года, зовут меня Анастасис Фотиади.
- А меня зовут Роман Карелин.
- Карелин? - переспросил Фотиади. – Вы, должно быть, сын Николая Карелина?
- Да. А вы знали моего отца?
- Прекрасно знал. Очень жаль, что он так рано покинул нас. А как я узнаю вас?
- Ну, если вы прекрасно знали моего отца, то вам будет легко меня узнать. Жду вас в банке.

Роман сбросил звонок и растянулся на диванчике, блаженно закрыв глаза. «Неужели все? Митрополит сказал, что мне помогут... Может, мне не обязательно лететь в Штаты? Фотиади, видно, человек влиятельный. Попросить его сделать мне гражданство? Буду жить у Евы. Женюсь, наверное... Почему нет? На худой конец, предложу Еве лететь со мной в Америку... Осталось только дождаться Фотиади. Два часа...» - Роман посмотрел на настенные часы. Сейчас самое главное для него - не покидать банк. «Он даже не спросил, в каком я городе и в каком банке. Значит, он все знает. Нет, здесь должно быть все чисто. Анастасис Фотиади. Грек, что ли? Митрополит говорил, что Панагия принадлежала Греческой Церкви... Может, они хотят её вернуть? Но меня это, собственно, не касается. Мое дело отдать ему Панагию и устроить свою дальнейшую жизнь».


часть 20 https://www.stranamam.ru/post/7554883/