Панагия для атеиста часть 3

Часть 2 https://www.stranamam.ru/post/7540392/?direct=1#comments_form


Домой Роман попал только около четырех дня. История с книжкой выходила загадочная. К отцу за полтора дня, проведенные им в больнице, судя по записям на вахте, никто не приходил. Единственным посетителем был сам Роман. После смерти отца записная книжка таинственным образом исчезла. Куда и почему? Роман никогда не интересовался содержанием этой книжки: как-то пару раз видел её открытой, и ему показалось, что это обычный личный телефонный справочник, не представляющий никакого интереса для непосвященного человека. Можно было плюнуть на него, махнуть рукой, но сейчас, когда отца не стало, каждая его вещь приобретала в глаза Романа особую ценность. Это уже дело принципа – вернуть блокнот. В больнице он дошел до главврача, который долго извинялся, пожимал плечами и вздыхал, выражая то соболезнования, то недоумение по поводу такого неприятного инцидента. Роман написал заявление по факту пропажи книжки, главврач пообещал принять все меры и наказать виновных. Карелин вернулся домой страшно уставшим от всех этих разборок, с больной головой, снял куртку, швырнул её в угол прихожей, прошел на кухню, поставил на плиту чайник, достал две чашки.
- Па, чай будешь? – крикнул он по привычке и замер, слушая тишину. Ему никто не ответил. «Его же нет». Сердце сжалось в груди с такой болью, что стало трудно дышать. Роман, цепляясь за стол, дополз до окна и открыл форточку, но поток морозного воздуха не освежил его. Дышать было больно. Он, боясь потерять сознание, буквально усилием воли заставлял себя делать вдохи, упершись кулаками в подоконник. «О, как же больно! – мысленно воскликнул он. – А я и не знал, что сердце может так болеть». Наконец, боль стала отпускать, дышать стало легче. Роман вернулся к плите, выключил зашумевший чайник, налил себе чаю и сел за стол, задумчиво глядя на две синие с золотыми драконами чашки…


Следующий день прошел в тягостном ожидании. Роман был избавлен ото всех хлопот - отца со всеми подобающими почестями хоронила родная партия. За Романом даже прислали горкомовскую «Волгу». Он приехал в «белый дом» к десяти. На фасаде здания висел огромный портрет Николая Васильевича, убранный широкими черными лентами. У входа по обеим сторонам от двери стояли большие еловые венки. Охрана горкома была усилена, «Волгу» останавливали трижды, просили предъявить пропуск на похороны, сверяли имя Романа со списком приглашенных. Один за другим подъезжали черные лимузины, из которых, прячась за спины телохранителей, выходили первые лица государства и города. Из динамиков, силясь перекричать метель, горестно выкрикивала траурная музыка. Роман прошел в здание и поднялся на третий этаж, в зал заседаний. Шторы были приспущены, и в помещении царил полумрак, разбавляемый лишь подсветкой высокого, застеленного черной драпировкой постамента. Резной лакированный гроб с открывающейся вверх крышкой и атласной складчатой обивкой скорее был похож на дорогой предмет мебели, чем на смертное ложе. Увидев отца издали, Роман был удивлен – он показался ему помолодевшим. Но, подойдя ближе, Карелин–младший разочаровался – на лице покойного лежал толстый слой грима. Даже губы были накрашены. Выглядело это отвратительно и вульгарно - отец был похож на дешевую грубо раскрашенную куклу. В зале, временно переоборудованном в траурный, тоже омерзительно пахло формалином. Не помогали даже расставленные по углам банки с какой-то замоченной травой и еловые венки. К этому запаху примешивался запах нашатыря и валидола – какая-то из женщин, пришедших на прощание, упала в обморок. Распорядитель встретил Романа и проводил его ко гробу, около которого было поставлено несколько стульев. «Для чего их столько? – подумал Роман. – Я же один». Ровно в десять двери зала открыли для посетителей. Карелин отрешенно сидел на стуле, почти не слушая бесцветные слова соболезнований, с которыми к нему обращались бывшие соратники отца. Эта напыщенная, показушно-скорбная церемония вызывала у него отвращение, ведь все можно было сделать гораздо проще, можно было обойтись без этого зала и этих огромных черных бантов, без почетного караула, без этой безликой однообразной черной толпы, непонятно что делающей здесь... Все это мешало Роману самому попрощаться с отцом так, как это надо было сделать, как он хотел, как требовала его душа. Но кругом были посторонние люди. А отец всегда учил его не показывать своей слабости.


Роман задумался и очнулся от прикосновения чьих-то рук. Он поднял голову. К нему склонилась домработница отца, Мария Федоровна.
- Ромушка, пойдем, сынок… Все уже, закрывают.
Роман встал и на занемевших ногах, поддерживаемый заботливыми руками Марии Федоровны, направился к выходу.
- Вынос завтра в десять, - сказал ему какой-то низенький мужчина в круглых ленноновских очках. – Вы должны быть здесь в половине десятого.
Роман кивнул.


Вернувшись домой, он, едва не падая от усталости, из последних сил принял душ – в волосы впитался запах формалина – и сразу лег спать, утомленный горкомовской обстановкой. Проснулся рано утром, в шесть, оттого, что замерз. Но вставать и закрывать форточку было лень. Он дотянулся до одежды, не вылезая из-под одеяла, натянул на себя свитер и опять заснул. Открыл глаза в четверть десятого, вскочил, наскоро умылся, бросил пропахший потом свитер в стирку, на ходу оделся – внизу уже ждал водитель на горкомовской «Волге», - набросил на плечи куртку и поехал в «белый дом».


В зале стояла какая-то сдержанная суета. Люди, стараясь хранить выражение глубокой скорби, сбивались в кучки по нескольку человек и шепотом переговаривались друг с другом. В этих едва слышных переговорах то и дело мелькали фамилии – партийная городская верхушка обсуждала возможные кандидатуры на освободившееся место «первого». Откуда-то снизу доносились какофонические звуки оркестра – музыканты настраивали инструменты. Наконец, в зал вошли несколько крепких мужчин в черной одежде и приблизились ко гробу. Все смолкли. Вошедшие привычным отработанным движением подняли гроб и замерли, ожидая команды к выносу.


Когда гроб под раздирающую душу музыку понесли к катафалку, у Романа закружилась голова. Ему очень хотелось уйти, но надо было держать марку, отстоять еще митинг на кладбище. На улице было холодно, от толпы валил густой пар, официальные лица потихоньку топтались на наспех установленной черной трибуне, с нетерпением выслушивая хвалебные речи в честь покойного. Роман не слушал выступающих, его взгляд то и дело скользил по толпе стоящих вокруг могилы людей. Он все же надеялся, что мать придет проститься, и может быть, хотя бы у гроба произойдет примирение. Но её не было. Наконец, дали команду прощаться с покойным. Роман подошел, посмотрел на замерзшее лицо отца и поцеловал его в ледяной лоб.
- Прости, папа… - шепнул он. Где-то в груди что-то надорвалось и зазвенело щемящим душу болезненным звоном, как лопнувшая струна.


Он стоял у могилы до последнего. Уже убрали лифт, уже насыпали холм, уже укрыли его венками, а он все стоял, пронизывая взглядом мерзлую землю. Он не плакал, но сердце разрывалось от рыданий. Хотелось закрыть глаза и провалиться куда-нибудь в лето, в весну, чтобы не видеть всего этого, не знать, не чувствовать. Кто-то взял его под руку:
- Роман Николаевич… Пора…
- Роман Николаевич!
Его почти насильно развернули и увели в машину.


В горкомовской столовой было какое-то слегка сдерживаемое оживление. Ради приличия люди еще пытались сохранять траур на лицах, но получалось не очень хорошо. Прибывшие на поминки явно расслабились – покойника схоронили, теперь можно и о своих насущных проблемах поговорить. Пару раз до Романа даже донеслись приглушенные смешки. Приглашенные уже рассаживались за столы, уже позвякивали вилки и ложки, кое-кто торопился согреться водочкой. Романа охватило чувство, что он тут лишний. На него никто не обращал внимания. Собравшимся, по большому счету, было не только не до него, но и не до своего умершего соратника. Не то чтобы Роман не знал, как себя вести среди этих людей – ему было неловко, как будто он ошибся дверью и зашел туда, где его никто не ждал, где он никому не нужен. Здесь варилась какая-то их собственная каша. Небольшой шум у дверей отвлек его от тягостных размышлений. Он обернулся. Охрана не впускала в столовую какую-то женщину.
- …Я же с ним двадцать пять лет! – умоляюще говорила та. Роман присмотрелся.
- Ромушка, скажи ты им! – повернулась к нему женщина. Это была Мария Федоровна.
- Пропустите её, она со мной, - сказал Карелин. Охранники разом отступили. Мария Федоровна, вытирая платком глаза, подошла к нему.
- Двадцать пять лет под одной крышей… Тебя растила, можно сказать… И не помянуть Николая Васильевича…
- Не расстраивайтесь. Проходите, - Роман взял её под руку и подвел к столам.
- Спасибо тебе, Ромушка…
- Роман Николаевич! Сюда, пожалуйста! – к нему подошел человек и проводил за главный стол, за которым Роман увидел нескольких людей, хорошо знакомых по телевизионным репортажам об очередном прошедшем пленуме. Некоторые из них бросили на него равнодушные взгляды и тут же вернулись к своим разговорам, другие вовсе не заметили его присутствия. Минут через десять, когда все места уже были заняты, кто-то постучал вилкой по графину, призывая к тишине. Официанты бесшумно скользили между столов, наливая в рюмки водку и раскладывая на тарелки дымящиеся блины. Роман сидел, низко склонив голову. Он не слушал, что говорили чиновники о его отце. Эти пустые, дежурные, повторяемые от похорон к похоронам слова, не наполненные ровным счетом никакими чувствами, пролетали мимо и растворялись в воздухе где-то под потолком, среди обвитых черным атласом люстр. Чья-то рука из-за спины налила в рюмку водки. Роман машинально взялся за стопку.
- Роман Николаевич, Роман Николаевич! – зашептал кто-то рядом. Он обернулся.
- Вам слово! – прошептал сидящий слева мужчина, едва не касаясь губами его уха. Роман обвел взглядом зал. Все смотрели на него, держа наготове наполненные рюмки. Он поднялся. «Из всех вас, сидящих здесь, только я один любил его, - подумал Роман. – Но что сказать? Я не знаю, что можно тут сказать. Я любил его. Но вам это по барабану. Я должен произнести что-то официальное…Что?» - Он, силясь собраться с мыслями, поднес руку к голове.
- Обморок, обморок! – услышал он чей-то крик. «У кого обморок?» - подумал Роман, хотел посмотреть, что случилось, и неожиданно провалился в серую тягучую мглу.


- Очнулся, очнулся…
Голос, произнесший эти слова, показался Роману знакомым. Он хотел открыть глаза, но не смог. Он глубоко вздохнул и почувствовал, как кто-то взял его за запястье.
- Ничего, ничего… нервное напряжение, да еще, видимо, не ел ничего, - сказал какой-то мужчина.
«Кто вы?» - подумал Роман, и на этот раз ему все же удалось приоткрыть глаза. Он понял, что лежит на диване в каком-то кабинете, рядом, держа его за руку, сидел мужчина в белом халате и медицинском колпаке, а у изголовья стояла Мария Федоровна.
- Как вы себя чувствуете? – спросил врач.
- Слабость, - только и смог сказать Роман.
- Он чувствительный очень, - стонущим голосом проговорила Мария Федоровна. – Разнервничался…
- Ничего, это пройдет. Сегодня вам следует провести день в покое. Возвращайтесь домой и ложитесь спать. Только обязательно как следует поешьте.
- А там… поминки…
- Обойдутся без тебя, Ромушка, - сказала Мария Федоровна. – Им и не до тебя. Никто внимания не оборотит, что тебя нет. Забыли уж, поди.
Врач тем временем измерил давление.
- Ну вот, циферки поползли вверх… - Он обратился к Марии Федоровне. – Вы не могли бы попросить, чтобы принесли чашку горячего чаю покрепче?
- Да-да, сейчас, - домработница ушла и вернулась через три минуты с большой чашкой в руках. Врач помог ему сесть. Непослушными пальцами Роман застегнул рубашку на груди. Мария Федоровна по глотку поила его сладким, почти приторным, обжигающим губы чаем и совала ему в рот кусочки шоколада. Роман терпеть не мог шоколад, но тут пришлось подчиниться. Морщась, он жевал горькие плиточки, едва сдерживая приступы тошноты.
- Вы спортом занимаетесь? – спросил врач.
- Да.
- Каким?
- Айкидо и плавание.
- Вам в ближайшее время надо в обязательном порядке обратиться за консультацией к хорошему кардиологу, - продолжал медик. – У вас спортивная брадикардия, могут быть проблемы. Необходимо провести суточный мониторинг работы сердца. Я полагаю, что обморок в большей степени вызван голодом, но все же сердце надо проверить. Пока вы молоды, вы можете не ощущать каких-то тревожных симптомов, а когда они проявят себя, может быть уже поздно. Вы поняли меня? – он наклонился к Роману так низко, что тот почувствовал его дыхание на своем лице.
- Да, - тихо ответил Роман. – Я схожу к кардиологу.
- Ну вот и хорошо. Как самочувствие?
- Лучше.
- Я тогда, пожалуй, пойду… С вашего позволения.
- Да, спасибо. Подождите, - Роман достал бумажник и протянул врачу стодолларовую купюру. Тот покраснел, испуганно оглянулся назад.
- Ну что вы, не стоит…- смущенно пробормотал он, пряча деньги в карман брюк.
- Да ты что ж ему столько денег-то сунул?! – ужаснулась домработница, когда врач ушел. – Дал бы ему рублей двести, хватило бы с него!
- Пусть, - махнул рукой Роман. – Наверняка семья, дети… Хоть колбасы им купит нормальной.
- Добрый ты, Рома… Не в меру добрый, - покачала головой Мария Федоровна.
- Теть Маш, такси мне вызовите, - перевел Роман тему.
- Домой поедешь? Мне поехать с тобой?
- Да нет, не надо. Ничего, все нормально будет.
- Давай, я тебе хоть поесть соберу.
- Ну, соберите.


Через двадцать минут Карелин с тяжелым пакетом в руках сел в такси. Горком с его чопорной суетой остался позади. Роман чувствовал облегчение – ему не придется сидеть на поминках до конца, не придется видеть пьяные рожи «скорбящих единомышленников», слышать тупые анекдоты и пошлые шутки. Под конец поминок они уже забудут, по какому поводу собрались, и траурная трапеза перейдет в обычное пьяное застолье. Желтая «Волга» успокаивающе скрипела покрышками по снегу, и, хотя недавние события, микрофонные речи и завывание траурного оркестра все еще прорывались в сознание, Роман даже начал подремывать на широком заднем диване автомобиля. «А мать так и не пришла…»


Таксист, остановился около полосатого красно-белого шлагбаума. Дальше его не пропустят – подъехать к домам «особого значения» могли только обладатели специальных пропусков. Карелин вышел из машины, показал пропуск и пошел к своему дому. Зайдя в подъезд, он заглянул в почтовый ящик. Пусто. Роман поднялся на лифте на шестой этаж, открыл дверь квартиры, сделал шаг в коридор и замер. Что-то было не так. Несколько секунд он стоял и осматривался, стараясь понять, что вызвало у него это чувство тревоги. Через секунду понял – в квартире тепло. Три дня назад, почувствовав себя плохо, он открыл форточку, и он совершенно точно знал, что не закрывал её. И еще более точно он помнил холод, нашедший с улицы – под утро этот холод пробрался даже под толстое мериносовое одеяло. А сейчас холода не было. Карелин прошел на кухню. Форточка закрыта. В квартире кто-то был. Роман вернулся к двери и внимательно осмотрел замок. Ни царапин, ни следов взлома. Значит, у того, кто побывал здесь, имелся ключ. Ключ! В больнице среди вещей не было ключа. Значит, пропажа записной книжки не есть досадное недоразумение. Вместе с книжкой пропал и ключ. Отец был один, уезжая в больницу, он непременно взял бы ключ с собой. Роман спустился на первый этаж, подошел к охраннику.
- Сегодня кто-нибудь меня спрашивал?
- Спрашивали. Какие-то двое, лет так по сорок-сорок пять. Как будто военные, но одеты в гражданское.
- В черном?
- В черном. А вы их знаете?
- Догадываюсь, - ответил Роман. – Они представились?
- Нет. Просто спросили, дома ли вы. Я сказал, что вас нет, они ушли.
- Видеозапись можно посмотреть?
- Да, конечно, - охранник пригласил его в свою комнатушку, отмотал запись. – Вот они.
Роман смотрел на экран. 10:15. Незваные гости точно знали, что Роман на похоронах. И они точно знали, где стоит камера – все время держатся либо спиной, либо боком к ней. «Во что я влип?» - подумал Роман. Запись ничего необычного не показала. Посетители задержались у пункта охраны ровно настолько, чтобы задать один короткий вопрос и получить короткий ответ. И ушли. «Они ушли, но затем все равно проникли в квартиру. Как? Через соседний подъезд. По крыше. Сделать это просто. Показали охраннику «корочки»… Конечно… Военные в штатском». У Романа пересохло в горле. Даже отец боялся этих «военных в штатском». Люди, обладающие реальной властью в стране. Не те, кто с Мавзолея механически машет ручкой в перчатке на параде, а те, кто незаметен в обычной жизни, мелькает незапоминающимся пятном среди встречной толпы, мимо кого проходишь и через секунду уже не можешь вспомнить – а видел ли ты это лицо, или тебе только показалось? Огромная армия хранителей безопасности системы. Собственно, они и есть система, её основа, её стержень, её структура. Гигантский, разросшийся и протянувший свои щупальца во все сферы деятельности спрут по названию КГБ.


Роман поднялся на лифте на верхний, двенадцатый этаж, подошел к металлической лесенке, ведущей на крышу. Внешне все было в порядке, но едва он тронул сетчатую дверцу, как дужка замка, блеснув сломанной петелькой, выскочила из гнезда. Так и есть. Через крышу. Карелин несколько минут в задумчивости стоял на площадке. Что делать? Позвонить в милицию? Эти структуры тесно взаимосвязаны. Милиция «ходит» под КГБ-шниками. О том, что он догадался о непрошеных визитерах, мгновенно станет известно, и это может повлечь самые непредсказуемые последствия. Не звонить? А как обезопасить себя? Посоветоваться было не с кем. Он опять с горечью подумал, что отца больше нет. Уж кто-кто, а отец дал бы нужный совет и подсказал бы, как действовать. Наконец, решив, что со звонком в милицию, что без звонка он останется одинаково беззащитен, Роман вернулся в квартиру.


На первый взгляд, все было в порядке. Того хаоса, который обычно показывают в фильмах после обысков или грабежей, не было. Вроде все стояло на своих местах, но в то же время кое-что было по-другому. Закрыта форточка. Стул чуть отодвинут от стола. Картина на стене висит, слегка покривившись. Стеклянная дверца серванта неплотно закрыта. Тот, кто не пользовался этим сервантом регулярно, не знал маленького секрета: чтобы закрыть дверцу, её надо чуть потянуть вниз, чтобы совпали магнитные замочки. Книги… В дневном свете на пыльных стеллажах отчетливо были видны свежие полоски, прочерченные корешками вытаскиваемых томов. Что они могли искать? Деньги? Роман подошел к одному из стеллажей и сдвинул его с места. Там, в стене, был замаскированный сейф. Роман кончиком карандаша набрал код. Дверца открылась. Деньги и драгоценности на месте. Или не нашли, или, скорее всего, их интересовало не это. Он закрыл сейф, вернул на место стеллаж и плюхнулся в кожаное кресло, в котором даже при своем росте тонул с головой. Вытянув вперед длинные ноги, он устало закрыл глаза. Слабость после обморока еще ощущалась в теле. Врач посоветовал отоспаться и как следует поесть. Мысли о еде несколько встряхнули Романа. Он дотянулся до пакета, заботливо собранного Марией Федоровной, и вытащил несколько свертков. Этого ему хватит на несколько дней. Печеная в сыре свинина, стопка масляных блинов, баночка черной икры, несколько лотков с какими-то салатами, нарезка из колбасы, грудинки, окорока… Заливное! Роман улыбнулся: Мария Федоровна даже хлеба положила, позаботилась. Чай вот только не налила. Наверное, не нашла, во что. Роману лень было идти на кухню. Он поел прямо тут, в гостиной, разложив еду на коленях. Оставшееся завернул опять в фольгу и понес к холодильнику. Раскладывая по полкам лоточки и свертки, он улыбался, сам того не замечая. Его мысли порхали где-то в далеком прошлом. Он видел себя на побережье Черного моря, пятилетним мальчуганом. Отец, высокий, просто огромный, «больше всех», на своих плечах несет его к зеленоватым волнам.
- Боишься?
- Боюсь!
- А ты не бойся! Я же с тобой!
…Я же с тобой… А теперь нет его. Эта мысль вернула Романа в реальность. Отца больше нет. Теперь все будет по-другому. Нет защитника, покровителя, душевного собеседника. Роман вспомнил о таинственных визитерах и осмотрелся. Что же они могли тут искать? Раз они не тронули деньги, значит, это что-то имеет куда большую ценность, чем те суммы, которые отец хранил в сейфе. Даже на бриллианты не покусились. Документы? У Карелина-старшего целая комната, рабочий кабинет, как гордо называл её отец, была отведена под стеллажи с папками. Папок были тысячи. Каждая была аккуратно подписана собственноручно отцом, пронумерована и прошита. В них Николай Васильевич хранил протоколы заседаний за все двадцать пять лет работы в горкоме. Мать, сам Роман и Мария Федоровна были убеждены, что эта гора бумаги никому никогда не понадобится, и много раз предлагали отцу избавиться от «хлама», но тот упорно отказывался. «Мало ли что, - говорил он. – А здесь все решения, все инструкции и указания… Это мое алиби». Компроматы на кого-то из партийной верхушки? Всё может быть. Интересно, нашли или нет? Карелин набрал номер отцова друга и заместителя, Геннадия Викторовича Растаманова.
- Слушаю, - рявкнул тот в трубку. Когда-то он окончил консерваторию, подавал большие надежды как бас, но карьера затянула. Из комсоргов попал в парторги, и пошло-поехало... Тогда, еще на порогах городского комитета комсомола, они с отцом и сошлись. Так уж вышло, что отец в карьере всегда на шаг опережал Растаманова, и тот за все прошедшие годы так и не выбился выше заместителя первого секретаря горкома. «Дядя Гена» частенько в шутку называл себя крестным Романа, баловал мальчишку дорогими подарками и диковинными заграничными игрушками, привозимыми из командировок. Когда Роман вырос, он стал относиться к «крестному» уже не с таким трепетом, поняв, что «дядя Гена» человек с двойным дном, и что за отношения на самом деле были между ним и отцом – не понятно. Но иногда все же Роман мог позвонить ему по своим личным делам, чтобы не загружать отца просьбами выбить еще одну сим-карту для сотового или сделать кому-то из друзей загранпаспорт побыстрее.
- Геннадий Викторович, добрый день…
- А, Рома… Слушаю тебя, - пьяным голосом (тоже был на похоронах) пробасил тот в трубку.
- У меня тут проблемка… Понимаете, я вернулся в квартиру, а в ней кто-то побывал, пока я был на похоронах.
Растаманов крякнул, хмыкнул, откашлялся. Ага, понятно. Неудобный вопрос.
- Ты это… Ром, забей. Ты же понимаешь, кем твой отец был. Обычное дело в таких случаях. Забудь. Ну, сам понимаешь… Безопасность и все такое…
- А что они могли искать?
- Рома, забудь! – повысил голос Растаманов. – И вообще, сынок, отдохни. Съезди куда-нибудь… Тебе, может, девочку посимпатичней найти? Есть, с кем ехать-то? А то подберем.
- Спасибо, не надо. Я все понял, - ответил Роман и положил трубку. Он почувствовал усталость и пошел в ванную. Теплая вода расслабила его окончательно, и, выйдя через полчаса из душа, едва добредя до кровати, он рухнул на неё и заснул, кажется, прежде чем его голова коснулась подушки.


часть 4 https://www.stranamam.ru/post/7542762/