Накануне...

Мама на даче, ключ на столе, завтрак можно не делать.
Скоро каникулы, восемь лет, в августе будет девять.
В августе девять, семь на часах,
небо легко и плоско,
солнце оставило в волосах
выцветшие полоски.
Сонный обрывок в ладонь зажать,
и упустить сквозь пальцы.
Витька с десятого этажа
снова зовет купаться.
Надо спешить со всех ног и глаз –
вдруг убегут, оставят.
Витька закончил четвертый класс –
то есть почти что старый.
Шорты с футболкой – простой наряд,
яблоко взять на полдник.
Витька научит меня нырять,
он обещал, я помню.
К речке дорога исхожена,
выжжена и привычна.
Пыльные ноги похожи
на мамины рукавички.
Нынче такая у нас жара –
листья совсем как тряпки.
Может быть, будем потом играть,
я попрошу, чтоб в прятки.
Витька – он добрый, один в один
мальчик из Жюля Верна.
Я попрошу, чтобы мне водить,
мне разрешат, наверно.
Вечер начнется, должно стемнеть.
День до конца недели.
Я поворачиваюсь к стене.
Сто, девяносто девять.

Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен.
Солнце облизывает конспект ласковыми глазами.
Утро встречать и всю ночь сидеть,
ждать наступленья лета.
В августе буду уже студент, нынче – ни то, ни это.
Хлеб получерствый и сыр с ножа,
завтрак со сна невкусен
. Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе.
Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме
Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма.
Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки,
только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше.
Просто сестренка светла лицом, я тяжелей и злее,
мы забираемся на крыльцо и запускаем змея.
Вроде они уезжают в ночь, я провожу на поезд.
Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс.
Семьдесят восемь, семьдесят семь,
плачу спиной к составу.
Пусть они прячутся, ну их всех, я их
искать не стану.

Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье.
Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле.
Чашки, ладошки и свитера,
кофе, молю, сварите. Кто-нибудь видел меня вчера?
Лучше не говорите.
Пусть это будет большой секрет
маленького разврата,
каждый был пьян, невесом, согрет
теплым дыханьем брата,
горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона,
все друг при друге – и все одни,
живы и непокорны.
Если мы скинемся по рублю,
завтрак придет в наш домик,
Господи, как я вас всех люблю,
радуга на ладонях.
Улица в солнечных кружевах, Витька,
помой тарелки. Можно валяться и оживать.
Можно пойти на реку. Я вас поймаю и покорю,
стричься заставлю, бриться.
Носом в изломанную кору.
Тридцать четыре, тридцать...

Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета.
Солнце на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах.
Сонными лапами через сквер, и никуда не деться.
Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве.
Яблоко съелось, ушел состав, где-нибудь едет в Ниццу,
я начинаю считать со ста, жизнь моя – с единицы.
Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене.
"Двадцать один", – бормочу сквозь сон.
"Сорок", – смеется время.
Сорок – и первая седина, сорок один – в больницу.
Двадцать один – я живу одна, двадцать: глаза-бойницы,
ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку,
кто-нибудь ждет меня во дворе, кто-нибудь – на десятом.
Десять – кончаю четвертый класс, завтрак можно не делать.
Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять.
Восемь – на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне...

Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне.
(с)
АЛЯ КУДРЯШОВА, вроде бы