Адепт домашней кухни (миниатюра)

Мелкий первый снег укрывал еще неостывшую землю, как будто там, наверху, кто-то сыпал сахарную пудру на горячий пирог. Эй, Большой брат, дай пирогу остыть, а то пудра впитается, и вся красота растает еще к утру.

Фёдор перевел взгляд от окна. Палыч с вдумчивым видом смаковал очередной драник с рыжиками, обмакнув его в дзадзики. Так случилось, что Роман Павлович — начальник гидролизного цеха на пенсии, чудом избежавший профдеформации, стал для фединых творений единственным постоянным ценителем. Химик по образованию, Палыч легко подводил под интуитивные кулинарные озарения Фёдора прочную научную базу. Там, где Фёдору мерещился стихийный футуризм гастрономической направленности старший товарищ видел только процессы окисления, температурные диапазоны и прочие скудные вещи. Как критик он был весьма адекватен, а потому полезен.

Почему сотрудник маленькой типографии стал Адептом, Фёдор и сам уже не помнил. А именно так он втайне называл себя — Адепт домашней кухни (наименование «повар» раздражало его своей скрытой утилитарностью, напрочь отрицавшей идею). Однажды он понял, что все CMYKи и пантоны полиграфического дела — ничто в сравнении с палитрой, доступной истинному приверженцу кулинарной стези. Поначалу Фёдор, как большинство неофитов, обращался к экзотике, и блюда его напоминали экспрессивные работы позднего Ван Гога. Но с опытом пришло понимание того, что нет ничего совершенней простых продуктов, находящихся в шаговой доступности. С тех пор его кулинарные шедевры по своей простоте и выразительности стали подобны полотнам Пиросмани. Увы, как и жития упомянутых живописцев, кулинарные подвиги Фёдора сопровождались бесславием и поруганием.

Виной тому, конечно же, были женщины. Федины романы всегда строились по одному и тому же сценарию. Женщина-мечта появлялась в его квартире — её худенькие коленки чуть постукивали друг о дружку, ключицы вопили о жертвах, принесенных на алтарь привлекательности. Сначала она с энтузиазмом изображала хранительницу очага, потом нелогично начинала бороться с бытовым рабством. При этом подруга с ревностью следила за полетом его кулинарной фантазии. Бои за любовь и первенство на кухне носили характер яркий, но скоротечный. Фёдор заученно уворачивался от летящих в него проклятий и предметов кухонной утвари, сосредоточенно размышляя при этом о необходимой зрелости хлебного кваса при введении его в борщ на завершающем этапе. Финал отношений был нелогичным как синкопа в лютневой сюите XVII века: подруга жизни обвиняла Фёдора в коварных замыслах против ее фигуры и, аппетитно покачивая обретенными изгибами форм, отбывала в неизвестном направлении. Федор с неделю ходил сам не свой: в его душе шкворчали несоединимые, как масло и вода, чувства сожаления об утраченном женском тепле и облегчения по поводу обретенной свободы. Затем эти ингредиенты сдабривались умеренным количеством алкоголя и Федор приступал к генерированию нового рецепта селедки домашнего посола.

Да, постоянный критик Роман Павлович, несмотря на бурное прошлое, сумел сохранить трезвый ум и здравую память. Но Фёдор, как все большие артисты искал простого восхищения, а не детального разбора своих шедевров. А для этого, как ни крути, необходима женская впечатлительность. Быть может, все же стоит обратить внимание на продавщицу из отдела молочной продукции? Женщина, способная определить степень солености сыра только по его запаху, не может быть безнадежной.