Продолжение. Гарри Поттер и Альбус Дамблдор

Продолжаю выкладывать размышления Алексея Втулова о Гарри Поттере.


***
Альбуса Дамблдора я первоначально хотел оставить на сладкое, но - приходится по некоторым причинам переместить его сюда. После выхода ГП-7 со стороны фандома главному наставнику Гарри было выдвинуто несколько весьма серьезных обвинений. Да, собственно, если присмотреться, обвинения эти с той или иной силой звучат и в самой книге. Однако, в конце концов, для главного героя (а значит, и автора) обвинения в адрес Дамблдора оказываются снятыми. И это - важный момент, который ни в коем случае не следует упускать из вида. Роулинг вынесла на суд деяния Альбуса Дамблдора, и она же его оправдала. Нам нужно только понять, что послужило к таковому его оправданию, и насколько для нас значимы аргументы автора. Посмотрим?


Первое обвинение касается давнего прошлого, истории с сестрой и Гриндельвальдом. Ну что ж...

Если в первых книгах образ Альбуса Дамблдора рисуется нам сильно напоминающим Деда Мороза (старый, седой, удивительно добрый, чрезвычайно мудрый, чуть-чуть чудаковатый, что только добавляет ему обаяния), в ГПиОФ к нему добавляется необыкновенное, до этого только подозреваемое, могущество (битва в Министерстве), то в ГПиПП образ этот, взошедший, казалось, на вершину, начинает развенчиваться - Дамблдор вдруг "спускается с небес", проявляет усталость, раздражение и прочие "человеческие черты".

Однако, самый тяжелый удар по первоначально столь сказочному персонажу наносит завершающая книга цикла. Мы узнаем некоторые сведения о прошлом, давнем и не очень, знаменитого мага. История с Арианой нам представлена в нескольких "версиях" (Риты Скитер, тетушки Мюриэль, Аберфорта Дамблдора и, наконец, самого обвиняемого, Дамблдора Альбуса), и при этом ни одна из них не страдает ни полнотой, ни беспристрастностью. Соответственно, о некоторых деталях можно только догадываться. Но в целом, канва событий ясна. Одареннейший юноша, увлеченный открывающимися перед ним перспективами, возможными достижениями и пр. И мешающий этому взлету "якорь" в виде несчастной больной сестры, да и семьи в целом...

Роулинг не случайно описывает эту историю именно в последней книге, когда потенциальный читатель находится именно в таком возрасте, на пороге самостоятельной жизни, и подобная дилема в той или иной степени может встать перед ним. С другой стороны, читатель этот в силу возраста, определенного, пусть и небольшого, опыта и пр. готов увидеть глубину поставленной проблемы. По сути ведь, автор ведет речь о выстраивании правильной иерархии ценностей у человека, делая очень умелый и тонкий ход - сталкивая между собой две евангельских заповеди (если кто не заметил). Что важнее - реализация данных тебе Богом талантов (см. соответствующую притчу и ее резюме - не взявший на себя таковой труд небогоугоден) или забота о немощном ближнем, приносящая сплошные огорчения и трудности, отнюдь не возносящие ввысь (заповедь о возлюблении ближнего своего, как самого себя, осуждение Христом фарисеев за их "корван", и, наконец, жесткая формулировка ап. Павла: "Кто о родственниках своих не заботится, тот отрекся от веры и хуже неверного" ).

Вероятно, Альбус, что бы там ни говорил его брат, был, в определенной мере, подталкиваем семьей (матерью, ибо отец находился в тюрьме) именно к первому пути. Такие случаи известны, описаны и в искусстве: самый талантливый ребенок в семье, которая находится в трудном положении - "надежда родителей", надежда на то, что "хоть он-то выбьется в люди, он чего-то достигнет в этой жизни"... Может быть, Кендра, и действительно, любила Аберфорта больше, была ему ближе по характеру, у них существовало большее взаимопонимание, но это не значит, что описанного отношения в семье к Альбусу не было. И ведь это так естественно - ребенок растет, берет все новые рубежи, и родители радуются, глядя на него, жертвуя чем-то - временем, силами, личными интересами - для все новых достижений чада.

Ошибка же Альбуса видится, прежде всего, в том, что эти жертвы со стороны семьи он воспринимает как должное, вопреки совести (он сам это признает позднее) решает, что данное положение - норма. Мечта о достижении большого, но несколько абстрактного добра как альтернатива конкретному маленькому доброму делу. Управление как альтернатива служению. Господь решает эту альтернативу вполне определенно - помощь "одному из малых сих" важнее, нежели прекрасные прожекты о глобальном счастье и попытки их воплощения. Кстати, думаю, это может послужить еще одним пунктиком для "ревнителей" - противников ГП, часто склонных, по моим наблюдениям, именно к "психологии глобальных вопросов" - спасения России от врагов, Церкви от жидомасонов и т. п. Роулинг же решает этот вопрос именно в евангельском ключе - мы видим, что Альбус признает правоту своего брата: Тебе известен секрет болезни моей сестры, что сделали те магглы, и что с ней стало. Ты знаешь, как мой бедный отец отомстил им, и заплатил за это, умерев в Азкабане. Ты знаешь, как моя мать посвятила свою собственную жизнь заботе об Ариане... Пример матери, посвятившей себя ухаживанию за болящей дочерью, был у молодого Альбуса перед глазами, причем, думаю, он понимал, что это в какой-то степени делается и для него самого, чтобы снять с одаренного ребенка простые земные заботы, чтобы он мог "развиваться". И все же:

- Я был обижен на них, Гарри.
Дамблдор проговорил это открыто и холодно. Теперь он смотрел поверх головы Гарри, в пространство.
- Я был одарённым, я был великолепным! Я хотел сбежать… Я желал блеска. Жаждал славы.
Не пойми меня превратно, - сказал он, и боль настолько исказила его лицо, что он вновь выглядел необычайно старым. - Я любил их, я любил моих родителей, я любил моих брата и сестру, но я был эгоистом, Гарри.

Если бы это малое, почти незаметное служение Кендры вызвало в Альбусе стремление к подражанию, ответному служению, то, вероятно, юношу не в чем было бы здесь упрекнуть. Но Дамблдору в тот момент виделся иной путь, хотя и не такой радикальный, как его новому другу. Действительно, нельзя сказать, что Альбус был таким уж законченным негодяем, каким его хочет показать Рита (таковым не оказался даже и Гриндельвальд, в конце концов), скорее, это было искушение, с которым он не справился. Двое умных, самонадеянных мальчишек, одержимых общей идеей - вот его позднейшая самохарактеристика. И опять же, понятно, что это - одно из постоянных искушений, связанных с властью - выбирать между "большими" интересами "народа" и "маленькими" - его конкретных представителей.

Я не могу согласиться с тем мнением, высказанном la-cruz, что в этой истории кризиса, "катарсиса не произошло". Произошло, и еще как. Ощущение своей вины, оставшееся на всю жизнь у Альбуса - очевидное тому свидетельство. Мой бесконечно более достойный брат - вот открытое признание своей неправоты. Блестящие планы "общего блага" оказались не более, чем соблазном лукавого духа, и понадобилось весьма жесткое действие Промысла, чтобы вернуть Альбуса на тот путь, которым прошла его мать:

Два месяца безумия, жестоких желаний, и полное пренебрежение к двум членам моей семьи, за которых я нёс ответственность.
А потом... ты знаешь, что произошло. Реальность вернулась ко мне в виде моего грубого, неграмотного и бесконечно более достойного брата. Я не хотел слушать правду, которую он говорил мне. Я не хотел слышать, что я не могу идти вперёд и искать Дары с хрупкой и больной сестрой на буксире. Спор превратился в бой. Гриндельвальд потерял контроль. То, что я всегда чувствовал в нём, несмотря на все попытки делать вид, что нет, в тот момент предстало передо мной во всём своём ужасе. Ариана... после стольких забот и внимания моей матери... лежала мёртвая на полу.
Дамблдор вздохнул, и зарыдал


Как мы видим, эта история является не только поводом к покаянию на всю жизнь для Альбуса (надо заметить, поступивший более правильно в описанном случае Аберфорт в целом гораздо менее выглядит являющим собой евангельское совершенство - он явно движим завистью к талантливому Альбусу, и, несмотря на очевидное раскаяние последнего, похоже, так и не простил его до конца), но и привела ко вполне конкретным изменениям в его жизни:

Мне, тем временем, неоднократно предлагали пост Министра Магии. Естественно, я отказался. Я понял, что мне нельзя доверять власть... Когда я был очень молод, то доказал себе, что власть – это моя слабость, слишком большой соблазн для меня.


Если догадка Гарри о том, что после испития волдемортова зелья из кубка в подземном озере Альбус снова переживал в видении смерть Арианы, верна, то добавив два второканонических свидетельства автора (1. Allie: Что на самом деле Дамблдор видел в зеркале (Еиналеж)?
J.K. Rowling: Он видел всю свою семью живыми – Ариану, Персиваля, Кендру – все вернулись к нему, и Абефорта, помирившегося с ним.
2. Lucy: Какой боггарт у Дамблдора?
J.K. Rowling: труп его сестры), мы придем к выводу, что в ошибке молодости Альбус каялся до самого своего конца. Могут задать вопрос: но почему же при этом он в конце концов не получил успокоения, даже и за гробом (мы видим, как он переживает, беседуя с Гарри об описанных событиях, его тон был неносимо горек)? Про жизнь земную здесь можно ответить только одним образом - по Промыслу Божию. Из житийной литературы мы знаем не только образ пребывания в откровенной благодати, вроде прп. Серафима Саровского, но и образ пожизненного покаяния, как прп. Мария Египетская.



Относительно же описанного в предпоследней главе "Даров смерти", вспомним, что там, собственно, происходит и где? Очевидно, что Гарри переживает некий мистический опыт, который им (или для него, как угодно) облекается в привычные для него формы и образы. Читателю, знакомому с описанием подобных и иных откровений, начиная с Библии (пророки, Апокалипсис) и кончая популярными "Мытарствами блж. Феодоры" (как бы к ним ни относиться), должно быть понятно, что та истина, которая открывается сподобившемуся получить откровение, всегда облачается в некие привычные одежды образов, понятий и представлений, иначе она будет просто невместима, про нее только и можно будет сказать вслед за апостолом: "Глаголы неизреченные". Свидетельством тому, что это так (имеется в виду соотношение содержания откровения и его формы) является та малая часть диалога двух главных героев, где происходит попытка выяснить местоположение говорящих:

"- Сейчас я себя чувствую замечательно, но,- сказал Гарри, глядя вниз на свои чистые, незапятнанные ладони, - где конкретно мы находимся?
- Ну, я как раз собирался спросить это у тебя,- сказал Дамблдор, оглядываясь по сторонам. - Как ты думаешь, где мы находимся?
До того, пока Дамблдор не задал вопрос, Гарри не имел об этом ни малейшего представления. Сейчас, однако, у него был готовый ответ.
- Это похоже, - сказал он медленно, - на станцию Кингс-Кросс. Только здесь слишком чисто и пусто, и здесь, как я вижу, нет поездов.
- Станция Кингс-Кросс! - Дамблдор бурно захлопал. - Мило, не правда ли?
- А вы как считаете, где же мы находимся? - спросил Гарри, и в его голосе прозвучали оборонительные нотки.
- Мой дорогой мальчик, я понятия не имею. Как говорится, это твой вопрос".

Сначала, как мы помним, Гарри недоумевал, где он оказался. После довольно долгих описаний помещения, наполняющего его света, высокого потолка, белого чистого пола и пр. сознание юноши сначала цепляется за знакомый образ Большого Зала Хогвартса, но затем находит более подходящий - вокзал. Почему именно он? На это нам отвечает опять-таки второканонический источник:

"Katie B: Почему Гарри попал именно на Кингс Кросс, когда был мертв?
J.K. Rowling: По многим причинам. Это место уже было упомянуто в книгах, как ворота между двух миров.

Итак, автор подтверждает, что здесь мы имеем дело с мистическим опытом, и добавляет слова, окончательно подтверждающие нашу мысль: "Не забывайте, что это представление Гарри. Не важно, что там на самом деле".

Итак, при подобных описаниях, взирая на смысл сообщаемого, не стоит уделять слишком много внимания внешним деталям, ибо они в той или иной степени аллегоричны. Т. е., в некотором смысле можно сказать, что эмоции Дамблдора сейчас - та форма, в которой его собеседнику понятен и достоверен факт того, что происходило в душе директора при жизни (об этом и разговор); в настоящий же момент (если здесь вообще уместно говорить о категориях времени; автор в этом сомневается) он рыдает не больше, чем Бог обладает приписываемыми Ему Писанием руками, ногами, устами и пр. Главный посыл этой части откровения тот, что Альбус - покаявшийся грешник, идущий по стопам благоразумного разбойника. При этом раскаяние его приносит конкретные плоды не только в направлении сферы семейных отношений, но и в области "прекрасных мечтаний", связанных с именем Геллерта Гриндельвальда.

"- Гриндельвальд. Ты даже представить себе не можешь, как его идеи захватили меня, Гарри, воспламенили меня. Магглы принуждены к сотрудничеству. Триумф волшебников! Гриндельвальд и я – блистательные юные лидеры революции!
- О, у меня были некоторые сомнения. Я успокоил свою совесть пустыми словами. Это всё – для высшего блага, и всё причинённое зло будет компенсировано стократной пользой для волшебников. Знал ли я в глубине сердца, что на самом деле представлял из себя Геллерт Гриндельвальд? Я думаю, что знал, но просто закрывал глаза. Но если бы планы, которые мы строили, осуществились, все мои мечты стали бы реальностью!
- И в центре наших планов – Дары Смерти! Как они увлекли его, как они увлекли каждого из нас! Непобедимая палочка, оружие, которое могло привести нас к власти! Воскрешающий Камень – для него, хотя я предпочитал не знать этого, означал армию Инферналов!"

О том, чем могло бы кончиться дело, если бы друзьям удался их замысел (в реальности его воплощения Дамблдор и не сомневается), Альбус отзывается следующим образом: "- Дары, Дары... - проворчал Дамблдор. - Мечта отчаявшихся людей!
- Но они же настоящие!
- Настоящие, и опасные. И, к тому же, соблазн для дураков, - сказал Дамблдор. - И я был таким дураком...
...
- Повелитель Смерти, Гарри, повелитель Смерти! Был ли я лучше, чем тот же Волдеморт?"
И как Гарри не пытается оправдать Дамблдора в его собственных глазах, тот, зная из личного опыта удобопреклонность человека ко греху, раз за разом отводит поверхностное оправдание:
"-Был ли я лучше, чем тот же Волдеморт?
- Конечно, вы были, - сказал Гарри. - Конечно – как вы можете спрашивать? Вы никогда не убивали, если могли избежать этого!
- Правда, правда - сказал Дамблдор,.. - Но я тоже искал способ покорить смерть, Гарри"
Никто не может обвинить человека больше, чем он сам перед лицом Божиим и Его голосом в душе, совестью. И никто, кроме Творца, не может по-настоящему оправдать человека.


Из всего этого видно, что тот сказочный, чуть-чуть даже дедморозовский Дамблдор, каким мы его видим в первых книгах, есть плод многолетней работы над собой, плод непрестанного покаяния. В мире Роулинг нет Церкви (хотя кладбище, как отмечалось, в Годриковой лощине - церковное), и чтобы показать те или иные христианские истины (а христианства нет без Церкви, по емкому слову сщмч. Илариона (Троицкого)), от автора требуется большая тонкость и умение. Иногда Джоан буквально проходит по грани - то Сириус распевает на отмечаемое Рождество (а ведь Пасху в волшебном мире тоже празднуют!) слегка измененный по случаю известный христианский гимн, то на могилах родственников Дамблдора и Гарри появляются цитаты из Нового Завета... В этом же ряду стоит история падения и восстания Альбуса Дамблдора. Глядя на нее, вспоминаются слова апостола: "То самое, что вы опечалились ради Бога, смотрите, какое произвело в вас усердие, какие извинения, какое негодование, какой страх, какое желание, какую ревность, какое взыскание! По всему этому вы показали себя чистыми в этом деле". Думаю, здесь мы, в отличие от тетушки Мюриэль ("старая летучая мышь", - определила ее Роулинг) и Риты Скитер, можем согласиться и вручить белый камень оправдания директору Хогвартса.


Итак, следующее обвинение в адрес Дамблдора, звучащее в книге, и подхваченное частью фандома, касается отношений с главным героем. Намеки Риты Скитер на педофилию директора Хогвартса ("Я посвятила целую главу отношениям Поттера и Дамблдора. Их называют нездоровыми, даже зловещими!..
Скажу лишь, что у Дамблдора был к Поттеру нездоровый интерес...

Один секрет Поттера точно открыт - его юность очень и очень трагична" ) мы рассматривать не будем, ибо текст предыдущих книг вполне дает возможность понять всю их абсурдность. Второе обвинение Альбусу формулирует сам Поттер под влиянием друзей и обстоятельств: "Были моменты, когда он не знал, был ли он зол больше на Рона или на Дамблдора. «Мы думали, ты знаешь, что делаешь... мы думали Дамблдор рассказал тебе, что нужно делать... мы думали, у тебя был план!»

Он не мог обманывать себя – Рон был прав. Дамблдор оставил его практически ни с чем... Чувство безнадежности угрожало завладеть им". Вообще, надо сказать, что в "Дарах смерти" Гарри испытывает в отношении Дамблдора не меньший (если не больший) кризис, чем два года назад в отношении отца. Интересно, что и в том и в другом случае от него требуется сознательное волевое усилие (тогда меньшее, сейчас, в соответствии с возрастом, большее), чтобы продолжать верить в то, что доброе было важнее и сильнее в дорогих ему людях, чем их ошибки и слабости - оба "подсудимых" уже покойны и не могут представить в свое оправдание каких-либо аргументов.

Еще один плюс нашему автору, не упрощающему, но углубляющему ситуацию и достойно выводящего своего героя на очередной этап становления личности, а заодно показывающему нам, что вера, от простого доверия ближнему до высших своих проявлений (то, о чем говорят не "верю", но "верую" ), не есть что-то такое независимое от человека, некое подсознательное (внесознательное, во всяком случае) движение души, но требующее и вполне сознательных волевых усилий (чтобы не было аргумента Бунина о Толстом: "У него просто нет органа, которым верят" ).

Вернемся, однако, к обвинению. Думаю, здесь мы не можем согласиться с Гарри в его претензиях к директору, да он и сам позже признает свою неправоту. Твердыми фактами о главных деяниях Волдеморта Дамблдор не обладал до самой своей смерти, только шел "по зыбкой почве догадок и дичайших предположений". Хотя Альбус Персивальевич сам признавал, что его догадки обычно бывали верными, но, во-первых, обычно - не значит всегда, а во-вторых, вся история с хоркруксами (крестражами), с какой стороны ее ни поверни, полна вполне реальных опасностей для всякого, прикасающегося к ней (и седьмая книга дает немало тому примеров).

Смертельное повреждение, полученное директором от кольца Гонтов, является этому хорошей иллюстрацией. Т. е., с одной стороны, Дамблдор многого не рассказал Гарри по причине отсутствия времени и повода, с другой - из (возможного) опасения за его жизнь, с третьей (и это, возможно, главное) - из-за смешавшейся с хоркруксами историей Даров смерти. "Гарри, я просто боялся, что ты потерпишь неудачу, как потерпел её я. Я только опасался, что ты повторишь мои ошибки. Я прошу прощения, Гарри. Я лишь недавно понял, что ты намного лучше меня".

Обжегшись на молоке (кольце Гонтов), испытав на самом себе, как может быть неверно сердце человека, как легко поддается оно на обман и самообман, Дамблдор боится, что Гарри тоже ступит на гибельный путь. И дело здесь даже не в том, что тогда Волдеморт не будет побежден (это тоже важно, но во вторую очередь), а то, что сам Гарри может стать новым Волдемортом (в принципе, возможно, победив и первого). Здесь - опять тайна человеческой свободы, которую не нарушает даже Бог, но нам ведь всегда хочется немного подстраховаться, хочется хоть каких-то призрачных, но гарантий. Вот и Дамблдор пытается подстраховаться.

Тому есть и особая причина, о которой он также Гарри не говорит - его догадка о том, что сам Гарри - седьмой хоркрукс. Тем самым возможный внутренний конфликт между двумя противоположными стремлениями в душе Гарри, подобный пережитому в молодости самим Дамблдором, осложняется наличием в нем искалеченного кусочка души Темного Лорда. Мы не знаем, как делится по Роулинг душа, но явно, что при известных условиях оторванный кусок может проявлять очень большую активность, подавлять в человеке его природную душу (вспомним дневник и его влияние на Джинни; вспомним медальон и его влияние на Рона), обладая явно выраженной волей. Когда Гарри все в том же "Ордене Феникса" только предположил о возможности влияния на себя старины Волди, это было для него тяжелейшим потрясением, здесь же речь даже не о влиянии, а о постоянном соприсутствии. Дамблдора можно и нужно здесь понять - его недоговоренности объяснялись многими причинами, и нам, думаю, не за что здесь его упрекнуть. Это была, возможно, не слишком дальновидная, но реальная забота о мальчике, который, в том числе, мог быть просто раздавлен открывшейся правдой.

Что же до Гарри, то он, находясь на внутреннем перепутье, в конце концов все-таки решает двигаться дальше по начертанному директором пути, и фактором, повлиявшим на его выбор, становится смерть Добби. Точнее, весь комплекс событий, прервавший его бесплодные скитания с друзьями, в котором смерть эльфа стала последней каплей, сдвинувшей чашу его воли в пользу доверия Дамблдору (позже автор заметит, что Гарри сделал свой выбор, выкопав могилу Добби). Он решил продолжить шагать по опасному извилистому пути, очерченному Альбусом Дамблдором, принимая то, что ему было сказано не всё, что он хотел знать, но не оставляя веры. Он больше не пытался сомневаться вновь; он не хотел слышать ничего, что бы отвлекало его от цели.. Вообще, 24-я глава, начинающаяся похоронами погибшего эльфа, очень значима, и мы отвлечемся от рассмотрения Альбуса Дамблдора, сосредоточив на некоторое время взгляд на юном Поттере.

Сначала - похороны, при которых Гарри роет могилу лопатой, без помощи магии. Роулинг акцентирует, что этот момент чрезвычайно важен для Гарри, причем, он, пожалуй, и сам не может сформулировать, почему. "Он копал почти с неистовством, наслаждаясь физическим трудом, упиваясь его немагичностью, и каждая капля пота, и каждая мозоль были словно данью эльфу, который спас их жизни..." Т. е мы видим здесь некое почти подсознательное стремление хоть как-то отплатить самоотверженному маленькому другу, в ответ на кровь отдать хотя бы свои пот и слезы. "Несмотря на боль в шраме, Гарри продолжал копать, все глубже и глубже врезаясь в твердую, холодную землю, перерабатывая свою боль в пот". В этот момент он ощущает только боль утраты, но не зря автор тут же напоминает, что "Дамблдор назвал бы это любовью".

Настоящая любовь, по образу Христовой ("как Я возлюбил вас" ), неизбежно связана со страданиями, возводит на крест, и автор, после немногих, но ярких и, думаю, значимых для целевой аудитории (ровесники главного героя) описаний положительных моментов ("Прошло несколько долгих мгновений, а может быть полчаса, а то и несколько солнечных дней..." ) того главного, о чем толковал Гарри директор, подводит читателей ко глубине вопроса - настоящая любовь всегда привлекает в этом мире страдания. И вот тут, когда эта глубина достигнута, т. ск., на практике (хотя еще и не отрефлексирована), происходит нечто важное с главным героем.

Во-первых (это важно прежде всего для сюжета), у него возникает "объемное" видение ситуации, нужные выступы состыковываются с нужными впадинками, и появляется ПОНИМАНИЕ правоты покойного директора ("В темноте, окруженный только звуком своего собственного дыхания и шумом волн, Гарри вспоминал то, что случилось у Малфоев, он вспоминал то, что слышал, и понимание расцветало в темноте…" ) и постепенно возвращается доверие ему. "Вы дали Рону Делюминатор… Вы поняли его… Вы дали ему возможность вернуться… И вы поняли Червехвоста… Вы знали, что было какое-то сожаление, где-то здесь… Вы дали Рону Делюминатор... Вы поняли его... Вы дали ему путь к спасению… И вы поняли Червехвоста... Вы знали, насколько это печально...
И если вы знали о них… Что вы знали обо мне, Дамблдор? Я должен знать, а не догадываться? Знали ли вы, как тяжело мне будет? Вот почему вы сделали это таким сложным? У меня будет время разобраться с этим?".

Ведь это - почти молитва, разговор с покойным директором, который долгое время был окружен в глазах Гарри ореолом едва ли не святости (сейчас этот ореол постепенно возвращается). Здесь нет вставания в "приличную позу", сложения рук, поклонов - всего того внешнего (несомненно, важного, но все же - вторичного), что сопровождает молитву человека в обычной жизни, есть только сама суть, и опять-таки, чрезвычайно важно, что соседствует эта молитва с только что обретенным опытом глубинной связи любви и страдания, креста. Автор тем самым ненавязчиво, почти незаметно показывает нам истинность слов: "Без Меня не можете творити ничесоже", ведь в каждом святом действует прежде всего Христос, и молитва ко святому есть, в конечном итоге, молитва к Источнику святости. Одновременно Роулинг как бы намекает на то, что, несмотря на те или иные ошибки жизни, Альбус Дамблдор достиг по отшествии небесных обителей (яснее мы это увидим в главе "Кинг Кросс" ) - и это нам тоже нужно учитывать при оценке наставника главного героя. Да, Дамблдор не оказал своему подопечному того доверия, которого тот заслуживал (" Я лишь недавно понял, что ты намного лучше меня" ), но, думаю, все согласятся, что у него были к этому достаточно веские основания. Итак, и это обвинение оказывается недостаточным к осуждению Альбуса Персивальевича Дамблдора.


Последнее, и самое тяжелое обвинение главе Ордена Феникса, касающееся отношений с главным героем, было выдвинуто самым трагическим персонажем цикла - Северусом Снейпом.

Я шпионил для вас, лгал ради вас, подверг себя смертельной опасности ради вас. Сделал всё, чтобы защитить сына Лили Поттер. А теперь вы говорите, что выращивали его, как свинью на убой…

Сильно. И при поверхностном взгляде на то, как слагаются в узор кусочки мозаики, заполняемые деталями из воспоминаний Северуса Тобиасовича, трудно с ним не согласиться. Но попробуем вглядеться повнимательнее.

Мы помним, что значительная часть предположений Дамблдора о роли Гарри в возможном падении старины Волди зиждется на пресловутом пророчестве; оно является, в конце концов, той точкой сплетения различных сил, на которую опирается основная ось сюжета цикла. Из-за пророчествва Волдеморт явился в дом Поттеров в Годриковой Лощине, с ним же связано его падение, сначала частичное, затем и полное, вокруг пророчества строится интрига самой большой книги цикла, ГПиОФ, оно подспудно играет решающую роль в построении окончательной картины предположений о замыслах Тома Риддла в ГПиПП (Я - Избранный, - говорит Гарри Слагхорну, добывая ключевое воспоминание), ну а сюжет ГПиДС есть ни что иное, как окончательное исполнение пророчества.

Роулинг не показывает нам, откуда пророчество берется, где его источник, давая только некоторые намеки и оставляя значащие умолчания. Из Священой Истории мы помним, что пророчества - это не просто предсказания будущего (пророк Моисей в Книге Бытия говорит по преимуществу о прошлом), но - возвещение воли Божией. Соответственно, ветхозаветные пророки регулярно употребляют формулы типа: "Так говорит Господь". Однако мы знаем, что существовало (и существует, естессно) огромное количество лжепророков, о которых Господь говорит: "Вот, они говорят от Моего имени, но Я не посылал их".

Как отличить одних пророков от других? Господь указывает путь еще в Пятикнижии - должно сбыться предсказание событий ближайшего будущего. В рамках канона ГП мы не имеем ни такого примера, ни даже самой идеи о возможности подобной проверки. В ГП, если мы помним, у нас есть прекрасный пример лжепророка - Сибилла Трелони. Противоположностью ей служат, вроде бы, кентавры, но про их умения и знания мы, фактически, ничего не узнаём. Положение осложняется еще и тем, что в рамках цикла истинные и ложные пророчества (опять же характерно совершенно библейское соотношение количества тех и других) произносятся одним лицом, все той же мадам Сибиллой.

Не погружая не слишком подготовленного читателя (судя по изредка доносящимся сведениям, религиозность христианского характера на берегах туманного Альбиона не выше, чем в России) в явные библейские аллюзии, активно используя метод притч ("Почто притчами глаголеши им? - Смежил бо народ вежды свои, так что очами смотрят и не видят, ушами внемлют и не слышат" ), автор дает для понятности и наглядности чисто внешнее отличие - обстоятельства, при которых произносятся истинные и ложные пророчества: у Трелони, предсказывающей возвращение Петтигрю к ТЛ, меняется голос, она в явном трансе и впоследствии не помнит, что с нею было. Но главное то, что в истинность пророчества о Гарри верят и Дамблдор, и Волдеморт. Еще раз подчеркнем - для Дамблдора прочество истинно. Гарри (или Невилл, но это довольно скоро уточняется ) - тот, кто может победить Волдеморта, таково определение свыше.

Однако, есть еще один важный момент. Означает ли произнесенное пророчество непременное предопределение (тема, очень близкая западному читателю, одна из ключевых для западной христианской мысли, начиная с Августина)? Ведь Говорящий через пророков всемогущ, и кто сможет противостать Ему? Роулинг дает ответ не в виде формулы, но самими действиями героев, причем совершенно в духе православной традиции.

Пророчество сбывается при синергии, соработничестве человека и Источника пророчеств. Предвидение Божие не отменяет свободы человека. И как, скажем, Иоанн Предтеча, "избранный от чрева матери своея" (как и Самуил, и Иезекииль и др.; а также и ГП, о котором пророчество произнесено еще до его рождения), мог бы и не "возрастать и укрепляться духом в пустынях до дня своего явления Израилю", а расти этаким мальчиком-мажором в тепле и удобствах (уж, наверное, Захария, будучи священником Храма, мог устроить единственному сыну сладкую жизнь), то стал ли бы он тем, кем мы его знаем, кончилась ли бы тогда его жизнь так, как описано в Евангелии? Ответ очевиден. Мог, соответственно, и Илия не брать в ученики Елисея, не готовить его к "принятию вдвое духа" своего, мог Илий не растить Самуила... Примеров можно привести множество, особенно, если перейти к новозаветному монашеству и огласительным школам периода гонений, когда стать христианином означало подписать себе приговор (очень характерна для для данной проблемы ситуация Оригена).

Свобода человека в глубине своей ненарушаема и суверенна (это одна из сквозных антропологических тем цикла Роулинг), но значит ли это, что нам не должно стараться воспитывать своих детей в христианском духе, уповая на эту свободу - вырастет-выберет? Очевидно, что мы стараемся так или иначе соотносить воспитание ребенка с теми или иными нормами нравственности, в данном случае - евангельской, чтобы потом, когда кризис веры придет (а это случится, рано или поздно), нынешний младенец мог легче сделать правильный выбор. Так и Дамблдор старается влиять (а до шестого года обучения его влияние было, как бы это сказать... уж очень ненавязчивым - одна беседа плюс две-три встречи в год, да и то не всегда) на Гарри в том направлении, чтобы тот мог избежать возможных искушений и в момент открывшейся полноты знаний сделать более легкий выбор послушания пророчеству (и Тому, Кто стоит за ним), вступить на путь синергии, согласования своей воли с волей Промысла.

При этом следует учитывать, что, кроме прочего, из пророчества следует, что одолеть Волдика дано только одному человеку - Мальчику-Который-Выжил (эта тема обсуждалась в фандоме). Если он откажется от следования воле Движущего устами пророков, согласования своих усилий с предначертанным свыше путем, то торжество (и вечная погибель, вероятно) Волдика в магическом, да и маггловском мире неизбежны, а так - есть надежда. Иоаким и Анна, опять же, могли воспитывать Марию в ином духе, но тогда, возможно, воплощение Сына Божия случилось бы в иные времена и при иных обстоятельствах...

Рассуждать по-снейповски, в конце концов, есть не только недоверие Промыслу (мы все этим грешим, так или иначе), но даже есть просто сосредоточение своего взгляда исключительно на земном, на этой жизни, есть взгляд, в конце концов, атеистический. "Будем есть и пить, ибо завтра умрем!" Этот древний лозунг бытового атеизма сталкивается автором с верой главных героев (не явной, на нее только намекается) и - проигрывает.

Схожих со Снейпом взглядов придерживается и Аберфорт, говорящий Гарри: Убирайся из этой школы, Поттер, и из этой страны, если можешь. Забудь моего брата и его умные схемы. Он ушёл туда, где никто не причинит ему боль, и ты ничем ему не обязан... Оставь его, не надо следовать по его пути! Спасай себя!.. Тот, кто думает по-другому, лишь издевается над собой.

Впрочем, впоследствии мы видим, что эти слова вырываются у него от отчаяния; мы знаем, что Аберфорт - бывший член Ордена Феникса, а его дальнейшее содействие Поттеру и его сторонникам, его появление в осажденном Хогвартсе, т. е. прямое подставление себя под удар, говорят о том, что временное ощущение безнадежности прошло и уступило место повторному утверждению себя на стороне противников УпСов и их командора.

Итак, думаю, что вышесказанное - достаточное основание для оправдания Альбуса Дамблдора и по этому пункту. Пристрастный, нелюбовный, предвзятый, да даже просто поспешный (как у того же Снейпа) взгляд позволяет увидеть положение дел так, как оно высказано будущим директором Хогвартса директору сущему, но и сам Снейп, в силу того, что соглашается действовать по дамблдоровскому плану, видимо, впоследствии снимает свои претензии к Альбусу (в отношении Поттера, но, вероятно, не в отношении себя самого, но об этом мы будем говорить отдельно), и предмет их беседы, юный Поттер, никак не возмущается "коварством покойного директора", не чувствует себя уязвленным или обиженным, просмотрев воспоминания Снейпа, но просто продолжает делать, что должен, согласно замыслу Промыслителя о нем, имея теперь уже опору и внутри себя, в голосе совести, остальное оставляя на Его суды. Итак, мы и здесь можем поаплодировать автору, не отошедшему от христианской традиции и, одновременно, облекшему проблему в хорошую художественную форму, оставив нам место для сомнений и размышлений.