Пока другие меня хоронили(стырено с Интернета)

У меня был рак. Уже четыре года ремиссии. Всё началось внезапно и было похоже на проблемы с пищеварением. Я просто долго не могла сходить в туалет, а потом упала в обморок, когда меня стошнило желчью. Очнулась в реанимации с огромным уродливым швом от груди до низа живота. Оказалось, что опухоль разрослась и образовалась непроходимость. Месяц в больнице, постельный режим и куча анализов. И вот уже всё приходит в норму, когда метастазы находят в лёгких и в почках. Третья стадия. Химия.

Все знакомые стали себя вести так, будто смотрят на самого несчастного человека в мире. Так, как будто я вот прямо сейчас откинусь, а это последние секунды моей жизни. Постоянно рыдали, глядя мне в глаза. “Мы понимаем, каково тебе…” — вот это просто выносило! Мама вечно плакала. Она буквально во время каждого разговора начинала реветь и закрывала лицо руками. Но я же, блин, лечилась! Старалась никому не говорить о болезни, но сарафанное радио уже разнесло новость! Поэтому я надолго закрылась ото всех и не выходила из дома. Родители ещё больше плакали из-за моей нездоровой отрешённости. А мне просто было тошно от вечных сожалений окружающих. В их глазах я — беспомощное ущемлённое существо, и что бы я ни делала — “это всё из-за болезни”!
И вот в период моего одинокого существования в четырёх стенах, раздался звонок в дверь. Мама открыла и с кем-то начала переговариваться. Спустя время она перешла на возмущённый тон: “Ты что, не знаешь, что у нас случилось?! Как у тебя вообще возникла такая мысль?! Язык же ещё повернулся такое сказать. Разворачивайся отсюда!” И из коридора раздался крик “ЭЙ, БЕСПОМОЩНАЯ, ВЫХОДИ УМИРАТЬ, Я ДОБЬЮ ТЕБЯ!”. Потом возня, мамина ругань и снова “ЛЕНА, ПОТОМ СДОХНЕШЬ, ПОШЛИ ГУЛЯТЬ, ТВОЯ МАТЬ МЕНЯ НЕ ПУСТИТ К ТЕБЕ!”.

Вот такая фраза смогла вывести меня из состояния недоумения и ввести в состояние дикого любопытства. Голос я узнала, это была одна из хороших знакомых. Достаточно отбитая барышня. Но до того дня её отбитость знала границы. Мама вытолкнула её и захлопнула дверь до того, как я успела что-то предпринять. Но спустя время под окнами заорали “ЛЕНА, ВЫХОДИ!”. Я вышла и мне осталось лишь запрыгнуть в балетки, чтобы впервые за три недели покинуть квартиру. Несмотря на мамино удивлённо-возмущённое лицо.

Её тоже звали Лена. Ну и до сих пор так зовут, хотя мы уже и не общаемся. Она зашла за мной, чтобы поехать в парк. Просто погулять. На вопрос — почему именно со мной, ответила так, что у меня глаза из орбит вылезли. “Все только про твой рак и говорят, больше тем нет. Поэтому я жду пока ты уже умрёшь и тогда вернусь к прежней компании. А до этого побуду в твоём обществе, потому что уверена, что с тобой не будет разговоров о твоей несчастной судьбе.” И я не нашлась, что ответить. Она проводила со мной всё своё свободное время. Шутила абсолютно дикие шутки про болезнь, совершенно меня не жалела и просила набить тату с признанием о любви к ней, потому что “а какая тебе теперь разница?”. Мы сходили в кино на “Хорошие дети не плачут”. Она меня специально туда потащила, чтобы я “поплакала над чьей-нибудь чужой несправедливой смертью”. План не удался, потому что фильм дурацкий и неправдоподобный. А потом она пришла ко мне в мой день рождения.

Заявилась на порог с утра пораньше, разбудила домочадцев звонком в дверь и успела сцепиться с мамой. Мать её выпроваживала, а она орала дурным голосом, чтобы я вышла и забрала подарок. Я вышла из комнаты в пижаме. Лето было жаркое, но из-за химии я была страшна как смерть и в куче синяков, поэтому даже спала в пижаме с длинными рукавами и штанинами. Она вытащила меня за руку в подъезд прямо так. Насильно выпихнула под мамин крик и моё сопротивление. В домашних тапочках и пижаме. В семь утра. Пока она толкала меня со спины и не слушала возражений или вопросов, я была вынуждена слушать её тираду о том, что лучший подарок — это подарок, сделанный собственными руками. “Собственными” в её понимании — это моими. Она привела меня на спортивную площадку позади дома. За нами вслед бежала мама, которая успела накинуть халат и туфли.

И вот мы стоим у пустой площадки под нервное молчание, а перед нами гроб. Красивый белый гроб. Лена распахивает его и достаёт изнутри пакет. В пакете баллончики с краской.

– Сейчас мы будем его раскрашивать. Маркеры — мне, баллончики — тебе. Трафареты и насадки сейчас дам. Мама тогда в первый раз не нашлась, какими словами крыть эту долбанутую, и просто стояла. По лицу было понятно: ещё не решила, плакать или закопать Лену в её же подарке. Но я приняла странный вызов. Через полчаса к нам присоединился первый пробегающий мимо ЗОЖник. И вместе с Леной, тремя соседями и каким-то смелым четырнадцатилетним мальчиком, мы превратили белый гроб в абсолютно цветной за два с половиной часа. Забрать произведение искусства домой мама не позволила. Его утащили бомжи и стали использовать в качестве кровати. Потом коммунальная служба вывоза мусора отобрала его у бомжиков. Соседи нажаловались, что они пьяными пугали бабушек, выскакивая из него.

Мы вместе съездили в Питер, нас тошнило на “Чёртовом Колесе” сверху вниз из кабинки. Она украла шпица у мужика, который бил его ногами во время прогулки. Перерезала поводок, схватила собаку, подбежала ко мне, впихнула её мне в руки и сказала “Беги!”. Мужик побежал за ней. Видимо, он не заметил меня, когда она передавала собаку, забежав за арку.

Химия помогла. Я полностью вылечилась. Наше общение как-то резко оборвалось, и Лена переехала в Красноярск красть собак уже там.