Зулейха открывает глаза. Дочитала

Дочитала. Странно и понятно одновременно.
Правдивое "моё!" против беззакония. Сильное желание жить, даже когда ничего не осталось. Потрясающая хозяйственность, против зависти.
Сложно. Период раскулачивания.
В памяти пульсирует семейная байка: прадеда мельника должны были прийти раскулачивать. Деревенские всегда знают. Все были готовы. Но в ночь поднялась река Сок и мельницу смыло. Комиссарам нечего было реквизировать.
Байка обрывалась словами прадеда: чтоб я ещё раз в этой стране...
Это была байка. Прадеда я не помню. А бабушке с делом вопросы задавать не получалось - отмахивались "давно это было".
Читаешь книгу и такими понятными становятся бабушкины: "смотри, позавидуют", "не хвались, не показывай, убери с глаз".
Обычно отмахиваешься. Не задумываясь.
Старики не рассказывают даже сейчас. Знаю только, что братьев бабушке искать запретили. Только в 90х, когда старики вернулись в деревню, в дом приходили люди и о чем то долго говорили на чувашском. Этому языку бабушка учить не хотела ни своих детей, ни внуков. Так получилось, что понимаю через раз.
Бесполезно расспрашивать. Нет смысла искать. Но я бесконечно уважаю этих людей- в чистом поле, степи или тайге выстроивших хозяйства, которым завидовали обедневшие грабители, вселившиеся в их дома на родине.
Хорошо, что эта книга вышла. Она другая, это не страшный Архипелаг Гулаг, и даже не Жизнь и Судьба, это другая книга, о простой жизни татарской крестьянки в водовороте тех событий.