"За что сражались советские люди" Александр Дюков (минимум позитива)
Мой товарищ, в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.
Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай на память сниму с тебя валенки.
Нам ещё наступать предстоит.
Есть хорошие книги о войне. Есть плохие книги о войне. Есть бред, записанный на бумаге, о представлениях автора о войне. А есть война…
Любая книга — фокус. Точка зрения автора книги на событие. Это не война, это одна выделенная точка, которую осознал и подчеркнул автор. Ты можешь, прочитать его точку, можешь пытаться собрать из точек картину. Пиксели экрана. Это плохо? Нет. Война — это бескрайний, бесконечный ужас. Можно посочувствовать одному ребенку, как посочувствовать и понять боль тысячи, миллионов? Как одному можно понять и пропустить через себя боль миллионов? Как ты сможешь после этой боли заставить себя жить — просто жить с этой бесконечной кричащей пустотой миллионов умерших, страдающих, запытанных, сожженных, постигающих смерть своих детей и уже свою смерть, как спасение. Боли войны нет конца, она бесконечна. Какая слеза ребенка — окститесь — заполни все океаны слезами детей — не поможет.
29 ноября 1941 г.
Завтра я умру, мама.
Ты прожила 50 лет, а я лишь 24. Мне хочется жить. Ведь я так мало сделала! Хочется жить, чтобы громить ненавистных фашистов. Они издевались надо мной, но я ничего не сказала. Я знаю: за мою смерть отомстят мои друзья — партизаны. Они уничтожат захватчиков.
Не плачь, мама. Я умираю, зная, что все отдавала победе. За народ умереть не страшно. Передай девушкам: пусть идут партизанить, смело громят оккупантов.
Наша победа недалека!
- Поделиться
Нужно ли читать книги о войне? Конечно — война, это та ситуация, которая позволяет, раскрыть людей с другой стороны. Подчеркнуть черты, показать хорошее или выявить плохое. Хороших книг много. Надо ли читать документальные книги о войне? А это тут, вам придется решить самому — документальные книги, тоже грешат фрагментарностью, как и мемуары (кто же не любит где прихвастнуть, где скрыть промахи). Но у документальных книг меньше фокус — больше размытости, но они охватывают больше деталей. И это страшно. Художественная книга — можно сказать — так не бывает, это автор приврал. А как не поверить документу? с фотографиями, со свидетельствами очевидцев и переживших — как с ними спорить? Как поверить, что человек может такое сделать?
Помню, как горели у убитой мамы волосы… А у маленького возле неё — пелёнки… Мы переползли через них со старшим братом, я держалась за его штанину: сначала — во двор, потом в огород, до вечера лежали в картофлянике. Вечером заползли в кусты. И тут я расплакалась…
Тоня Рудакова, 5 лет
Я хочу читать документальную литературу — и не могу. Мне тяжело. Я слышу этих людей. Я их понимаю, пропускаю их боль через себя. И мне стыдно.
Черный немец навел на нас пулемёт, и я поняла, что он сейчас будет делать. Я не успела даже закричать и обнять маленьких…
Проснулась я от маминого плача. Да, мне казалось, что я спала. Приподнялась, вижу: мама копает ямку и плачет. Она стояла спиной ко мне, а у меня не было сил ее позвать, сил хватало, только чтобы смотреть на нее. Мама разогнулась передохнуть, повернула ко мне голову и как закричит: «Инночка!» Она кинулась ко мне, схватила на руки. В одной руке меня держит, а другой остальных ощупывает: вдруг кто-нибудь еще живой? Нет, они были холодные…
Когда меня подлечили, мы с мамой насчитали у меня девять пулевых ран. Я училась считать. В одном плечике — две пули и в другом — две пули. Это будет четыре. В одной ножке две пули и в другой — две пули. Это будет уже восемь, и на шейке — ранка. Это будет уже девять.
Инна Старовойтова, 6 лет
Мне дико стыдно за свои мелкие проблемы, что я никогда не смогу помочь этим людям.
У нас в хате собралось шесть человек: бабушка, мама, старшая сестра, я и два младших братика. Шесть человек… Увидели в окно, как они пошли к соседям, побежали в сени с братиком самым маленьким, закрылись на крючок. Сели на сундук и сидим возле мамы.
Крючок слабенький, немец сразу оторвал. Через порог переступил и дал очередь. Я разглядеть не успел, старый он или молодой? Мы все попадали, я завалился за сундук…
Первый раз пришел в сознание, когда услышал, что на меня что-то капает… Капает и капает, как вода. Поднял голову: мамина кровь капает, мама лежит убитая. Пополз под кровать, все залито кровью… Я в крови, как в воде… Мокрый…
Вернулось сознание, когда услышал страшный женский голос… Крик висел и висел в воздухе. Кто-то кричал так, что, мне казалось, он не останавливается. Полз по этому крику как по ниточке, и приполз к колхозному гаражу. Никого не вижу… Крик откуда-то из-под земли идет…
Встать я не мог, подполз к яме и перегнулся вниз… Полная яма людей… Это были все смоленские беженцы, они у нас жили в школе. Семей двадцать. Все лежали в яме, а наверху поднималась и падала раненая девочка. И кричала. Я оглянулся назад: куда теперь ползти? Уже горела вся деревня… И никого живого… Одна эта девочка… Я упал к ней… Сколько лежал — не знаю…
Слышу — девочка мертва. И толкну, и позову — не отзывается. Один я живой, а они все мертвые. Солнце пригрело, от тёплой крови пар идет. Закружилась голова…
Леонид Сиваков, 6 лет
Мне стыдно, что я молю Бога, чтобы такое не случилось со мной или моими детьми. И стыдно, что я не смогу помешать, начать такую войну. Более того я смотрю, как убивают эти жертвы повторно. Низводят до — "Утомленных солнцем 2", "Сталинграда".
«Недалеко от места, где мы стоим, расположен лагерь. Лагерь уничтожения. Ты, наверное, читала в газетах о лагере на Майданске. Так этот лагерь в несколько раз превосходит майданский. Шесть миллионов человек было уничтожено там. Камеры, в которых людей душили газом; печи для сожжения трупов; рвы, в которые сбрасывались трупы, вернее, укладывались с немецкой аккуратностью — один ряд головами в одну сторону, другой — в другую. Рвы, доверху наполненные кровью. И во всём и везде эта дьявольская немецкая аккуратность.
Может быть, в тылу не все верят описаниям этих бесчисленных ужасов. Да и в самом деле, трудно поверить, что люди, похожие внешне на нас, могли дойти до такой нечеловеческой жестокости. Но когда видишь всё это, задаёшь себе вопрос: кто они, эти существа, захотевшие истребить человечество? Люди ли это? Конечно, это не люди! Скоро настанет конец этим ужасам, будет расплата»
Что Я могу сделать? Я могу беречь память, память о дедах (а у меня были боевые оба деда), память об этих погибших, святую память… Могу воспитать и передать эту память сыну.
«Дорогая Мамаша! Я — боевой друг Вашего любимого сына Бори. Мы с ним в одной части. Вместе прошли весь север, часть Финляндии. Прошли на юге всю Польшу, часть проклятой Германии и Чехословакию. В боях и походах мы делили пополам и радость, и горе. Читали вместе письма с Родины.
…В этом месяце нам пришлось воевать на 10-15 км друг от друга. Но когда было у Бори свободное время, он приезжал ко мне велосипедом. А когда у меня было свободное время, я ездила к нему. Он как-то мне говорил, что любит молочный кисель. Я постаралась приготовить ему кисель, напекла пирожков с маком и повезла 27-го апреля. Боже мой, какой он довольный был. Он благодарил меня и вспоминал Вас. Боря говорил: «Ты напомнила мне дом, Маму. Только она могла так побеспокоиться за мной». Мы так долго с ним беседовали, и он просил написать Вам письмо.
Но это было вчера. А сегодня, 28 апреля, Ваш сын и мой незаменимый друг по фронту убит вражеским снарядом. Боже мой, какое это неизмеримое горе. О его смерти мне сообщили только через 5 часов. Сообщили мне запиской, которую я высылаю Вам.
…Дорогая Мамаша, я плакала и плачу над могилой его и за Вас, и за себя. Плачу о том, что он у Вас единственный сын, о том, что Вы не видели его. Я стараюсь отдать дорогому Боричке последнюю почесть и за Вас, и за себя. Но боже мой, этим ничего не исправишь. Борички уже нету. Что ж сделаешь, война. И хорошие люди долго не живут…»
«И если это будет в нашей власти,
Мы вновь домой вернуться все должны
Расскажут нам о радости, о счастье
А мы с тобой — об ужасах войны».
Эта книга — память, страницы документов, впитавшие боль и воспоминания. Боль, которую надо испытать, которую надо впустить уже пережитой, чтобы в тебе появился Человек, который против войны, против войны, которую многие наделяют ореолом подвига. Война — боль души и тела Земли.
Лорик пришёл к нам на второй день после смерти мамы. Ребенок физически не слабый, но его страдания, его печаль ярко выражены во всём его поведении. Лорик не отказывается ни от каких занятий, но нужно видеть, как трудно ему сосредоточиться, как ему не хочется думать по заданию, ведь он живёт своими мыслями, а задание педагога мешает ему думать о своей маме. Лорик никому не говорит о маленькой пудренице, которую он приспособил для медальона и носит на тесёмочке на шее. Одиннадцать дней Лорик прятал её, и вот в бане он не знал, как её уберечь, куда спрятать, он бережно держал эту вещь, смутился страшно, когда заметил, что я наблюдаю за ним. Я ничего ему не сказала, не спросила ни о чём. Сам Лорик раскрыл мне свою тайну. «У меня моя мама, я берегу её, — шёпотом сказал он мне. — Я сам это сделал, сам тесёмочку привязал». Он открыл крышку круглой пудреницы, посмотрел, крепко поцеловал и не успокаивался, пока сам не увидел место, где будет храниться эта пудреница, пока он вымоется в бане. После этого случая Лорик стал более откровенным. В этот же день он подробно всё рассказал и о смерти мамы, и о смерти тёти, и о том, почему не хотел никому показывать портрет. «Я хотел только один… только один… — и больше не нашёл слов сказать. — Этот портрет мне сама мама дала перед смертью», И у Лорика на глаза навёртываются слёзы.
Одно плохо. Художественная литература после документальной иногда идет либо юмористическая, либо крайне раздражающая своей наигранностью и желанием вызвать эмоции чистым вымыслом. Зачем вымысел? За эту войну было столько примеров, возьми дневник Тани Савичевой — несколько предложений и целая жизнь и боль в нескольких строчках. Но сейчас более модно жалеть книжную воришку…
Здравствуйте, мои родные!
Здравствуйте, хотя, когда вы будете читать это мое письмо, меня не будет в живых.
Но и через смерть, через небытие я обнимаю вас, мои родные, я целую вас, и не как привидение, а как живой и родной вам папка.
Мальчики и Аня! Не думайте, что я ушел на эту страшную войну из-за желания «блеснуть» своей храбростью.
Я знал, что иду почти на верную смерть. Больше всего я люблю жизнь, но больше жизни любил я вас, Аня и мальчики.
И зная, какой ужас, какие издевательства ждут вас, если победит Гитлер, зная, как будут мучить вас, как будут издеваться над вашей матерью, зная, как высохнет ваша мать, а вы превратитесь в маленьких скелетиков, я, любя вас, должен уйти от вас, желая быть с вами, должен уйти на войну.
Я иду на войну, то есть на смерть, во имя вашей жизни.
Это совсем не прекрасные слова. Для меня сейчас это слова, облеченные в плоть и кровь, в мою кровь.
Л. А. Силин
Аннушка, родная! Знаю, что тебе будет тяжелее всех. Знаю. Но за то, чтобы ты была в безопасности, я иду в огонь…
Мне нечего больше к этому прибавить. Скажу лишь, что нет в мире человека, которого бы я так любил и которого бы мне было так тяжело оставлять навсегда, оставлять одинокой, как тебя, любимая!
Лёня! Мой старший сын и заместитель!
Тебя зовут Лёня, как и меня.
Значит, ты — это я, когда меня уже не будет.
Наша славная, добрая мамка, так много она в жизни страдала, так мечтала о хорошей, спокойной жизни, но ей это было не суждено со мною. Пусть же ты дашь ей счастье.
Пусть в тебе она видит лучшего своего друга и помощника. Я знаю: тяжело детям расти без отца, особенно мальчикам. Но ведь я умер ради того, чтобы вы, мои мальчики, росли — тяжело ли, легко ли, но росли, а не погибли под германскими бомбами.
Я умер, как подобает умирать мужчине, защищая своих детей, свою жену, свой дом, свою землю.
Живи же и ты, как жил и умер твой отец.
Помни, я никогда не брал чужого. Я уважал свой и чужой труд. Я понимал, что чужая вещь — это результат чужого тяжёлого труда. Быть вором стыдно, страшно и позорно.
Нет ничего страшнее, чем заслужить название преступника.
Я бы встал из могилы, проклял бы тебя и задушил бы своими собственными руками, если бы ты оказался преступником.
Помни, ты оскорбляешь память своего отца и убиваешь свою мать, если совершишь преступление — украдёшь, ограбишь.
Помни, как противно смотреть на пьяную свинью, лежащую под забором. Никогда — спроси маму, она всё знает, — я никогда не был пьяным. Не пей и не хулигань. Я никогда не делал этого. Запомни!
Помни ещё: мама — мой лучший друг, ближе мамы у меня никого не было. Поэтому мама знает, что хорошо и что плохо, что я делал и чего я не делал, за что я похвалил бы, а за что и поругал.
Всегда, во всем советуйся со своей мамой, не скрывай от нее ничего, делись с ней всем, всем.
Это ничего, что мама — женщина, она особенная женщина, она наша мама, наша любимая, умная мамочка. Она все поймёт.
Эх, Лёня! Многое мне нужно тебе сказать, да всего не скажешь, да и многого ты не поймёшь!
У меня есть много, много о чем рассказать тебе в жизни, но обо всем расскажет тебе мать.
Мои к тебе последние слова: помни маму, заботься о маме, всю жизнь заботься, Лёня Силин. Люби и слушай всегда во всем свою маму.
Лёня Силин, мой заместитель и старший сын, прощай, сынка, и не забывай!
Геня! Мой младший сын и помощник!
Я тебя оставляю совсем маленького. Ты даже не запомнишь лица и голоса твоего отца. Но твой старший брат — мой старший сын и заместитель Лёня Силин — тебе расскажет, как жил твой отец, как он вас любил, он расскажет тебе про твоего папку. Наша мама тебе расскажет, как жил, работал и боролся за лучшую жизнь твой отец.
Всё, что я написал твоему старшему брату, относится и к тебе. Слушай Лёню Силина и маму, и тогда, я верю, ты будешь хорошим, смелым и честным человеком.
Мальчики, Лёня и Геня!
Учитесь хорошо, изучите тщательно немецкий язык, немецкую культуру, немецкие науки. И всё это вы должны употребить на гибель и уничтожение немецкого фашизма. Старайтесь перенять у немцев их самое грозное и страшное оружие — организованность и чёткость.
И, когда почувствуете себя сильными, пустите все это в ход против фашистов. Помните, сыновья мои, пока существует фашистская Германия как государство, пока существует хотя бы один вооружённый фашист, пока бесконтрольно работает хотя бы одна фашистская лаборатория или завод, до тех пор Европе, миру, человечеству и вам лично, и вашей маме, вашим жёнам и детям грозит смертельная, страшная опасность.
Помните: фашизм вообще, а германский в особенности — это смертельная, кошмарная проказа, коричневая чума, которая грозит всему человечеству…
Пусть же кровь вашего отца, пусть же пепел вашего отца стучит в ваши маленькие сердца, мои мальчики, и пусть последний вооруженный фашист почувствует вашу страшную месть!
Мальчики и Аня! Главное без меня — спокойная и внимательно чёткая организация жизни и поступков.
Нас, и меня в частности, погубили зазнайски-болтливая система «на авось», скверная организация и неспособность некоторых командиров, плохо знающих технику и недооценивающих врагов.
Я верю, что враг будет разбит и что победа будет за нами. Если же нет, уничтожайте врага где и как сможете.
Мальчики, слушайте нашу милую, любимую, родную мамочку, она мой самый родной, близкий и любимый друг.
Аннушка, родная, прощай!
Любимая, солнышко моё! Вырасти мне сыновей таких, чтобы я даже в небытии ими гордился и радовался на крепких, смелых и жизнерадостных моих мальчиков, мстителей с врагами и ласково-добрых к людям.
Будьте вы счастливы, здоровы и живы.
Прощайте, целую и обнимаю в последний раз. Тебя, Генечка, тебя, Лёньча, тебя, Анночка. Прощайте! Ваш отец. Всегда ваш, Лёня Силин — старший.
30 августа 1941 года.
Пысы - не все использованные материалы были в книге, но тоже взяты из документов и документальной литературы.
|
|
Печать | Получить код для блога/форума/сайта |
Коды для вставки:
Как это будет выглядеть?
Скопируйте код и вставьте в окошко создания записи на LiveInternet, предварительно включив там режим "Источник"
HTML-код:
|
|
| BB-код для форумов: |
Как это будет выглядеть?
Страна Мам → "За что сражались советские люди" Александр Дюков (минимум позитива)
| Мой товарищ, в смертельной агонии Не зови понапрасну друзей. Дай-ка лучше согрею ладони я Над дымящейся кровью твоей. Ты не плачь, не стони, ты не маленький, Ты не ранен, ты просто убит. Дай на память сниму с тебя валенки. Читать полностью |
| +104 |
Shell36
|
50 комментариев |
Комментарии
Это надо помнить всегда.
за Советскую Социалистическую Родину сражались.
Страшно читать, страшно представить....
от истории никуда не денешься.
Сейчас можно и нужно только молиться за погибших, и не забыть....все что мы можем.
Этого нельзя забывать
Позор тем ,кто опошляет сейчас это
Бабушку моего мужа гнали, с другими детьми, с Белоруссии на работы в Германию. Началась бомбежка дороги, по которой они шли, вожатая, которой было 13, потянула ее и другую девочку за руки и в пшеничное поле. Никто не выжил больше. Плутали в лесах, окруженных немцами, неделю, пока их не приютили и не спрятали хуторяне. Бабушке было 5 лет.
Мой дедушка писал письмо домой на привале, когда его разорвало на две части снарядом. Это письмо, недописанное, залитое его кровью и прислали домой с похоронкой.
Тяжело помнить, но надо.
(с)
Тяжело такое читать. Но помнить надо. Я вот недавно прочитала книгу "Как я пережила Освенцим" Кристины Живульской, так до сих пор отойти не могу. НО не жалею что прочитала. ЭТО НУЖНО ПОМНИТЬ!
Что-то в этом есть.
Вы о книге "Книжный вор"? Я наслышана о книге, планирую прочесть. Но причем она к нашей памяти?
А разве книга о русских? Тем более, некорректно говорить "о русских" применительно к советским войскам, потому что воевали далеко не одни русские.
Книга о людях.
Это художественная литература
Смерти интересен каждый человек, к сожалению.
Советская литература была очень заидеологизированной.
Вышеперечисленное мне читать не к чему, я вам сама могу список набросать подобного, еще и раз в 10 больше. А то, что вы написали, было прочитано еще в младшей и средней школе.
Это не низкопробная литература, это литература не в вашем вкусе, разные вещи.
О вкусах не спорят.
↑ Перейти к этому комментарию
А письмо мужчины к семье...
Вставка изображения
Можете загрузить в текст картинку со своего компьютера: