Игрушка в руках судьбы.

Не советую читать беременным женщинам.

Не перестаю, иной раз, удивляться, как какое-то незначительное событие, произошедшее с человеком, может изменить судьбу других людей.

Шла 39-ая неделя моей второй беременности. Каждый день я ждала, что, вот начнутся схватки или отойдут воды, но ничего не начиналось, зато на среднем пальце левой руки вскочила вдруг странная болячка. Едва ли нормально соображая, что делаю, я сковырнула ее и через 2 суток получила дивной красоты попилому или что-то похожее – врачи позже называли «это» самыми разными мудреными словами, но мне запомнились только – попилома и «ой какая бяка». Речь, конечно, пойдет не о ней. Но именно из-за нее, я попала в инфекционное отделение Роддома № … со своими изумительно хорошими результатами буквально всех анализов.

Как и следовало ожидать, по закону «подлости», не успела я показаться хирургу с моим многострадальным пальцем, как начались ночью долгожданные схватки, отошли воды, и я помчалась в Роддом на всех парусах, благо он рядом. В спешке я забыла сменить повязку и так и предстала перед врачом приемного отделения с огромным животом, со схватками и с перемазанным йодом и мазью Вишневского пальцем. Мне продолжало везти – дежурившая врач оказалась заведующей инфекционным отделением и разбираться со мной не стала.
- Вы - инфицированная женщина, - категорично заявила она.
Я слабо сопротивлялась. По правде сказать, в тот момент мне было все равно, куда меня определят – лишь бы поскорее. Тем более, что попала я накануне праздника, тем более, что дежурить должен был замечательный врач, и схватки все сильнее – да давайте уже, кладите меня быстрее…

Все прошло хорошо. Дочь весом 3 кг 600 грамм родилась в 19.40, и муж с сыном танцевали перед окнами Роддома – жаль, я не видала.

Из инфекционного отделения никто переводить нас с ней не собирался – да и ладно, и тут люди живут – пять дней продержимся – не такое видали. Теперь опишу само отделение, чтобы все остальное было понятно. Это там, у белых людей, дородовое отделение на 5-ом этаже, родовое на 2-ом, а послеродовое опять на 5-ом, но в другом крыле. А здесь у нас все вместе, все рядом. Палаты с номерами от 6-ого по 13-ый – как бы дородовое отделение и все там ходят в своих халатах и ночных рубашках, а вот с 14-ого по 25-ый – это уже послеродовое – тут будьте добры переодеться в нечто рваное, но стерильное.
1-ая, 2-ая, 3-я, 4-я, 5-я – это – типа родилка – сюда ходить нельзя, но все равно девчонки просачиваются – надо же подругу поддержать и поделиться опытом или перенять оный.
Я поступила ночью, подругами обзавестись не успела и поэтому лежала, как королева одна в 3-ей палате. Больше здесь в тот день никто не рожал, и все внимание персонала досталось только мне – СПАСИБО ИМ!

Очнувшись после наркоза (детское место опять не отошло), я долго соображала, где нахожусь. Я не понимала, почему стены – бежевые, ведь утром были зеленые. Я не понимала, почему по коридору ходят беременные и не беременные. И только на следующее утро мне удалось разобраться со здешними порядками. Собственно, с этого момента и начинается главная история – все изложенное выше это только вступление.

В палату № 14 меня положили около полуночи. У окошка спала только одна женщина и, наверное, я здорово мешала ей в ту ночь. И кровать была у меня скрипучая, и подушка противная, и одеяло кусачее – совсем, как в мультике. Я ворочалась и ворочалась, и ходила к медсестре, и снова ворочалась и, конечно, разбудила ее, но она из деликатности ничего мне не сказала.

А в шесть утра мне принесли мою лапочку, и я перестала замечать окружающий мир, вся, отдавшись радостному созерцанию. И только на краю сознания мелькнула мысль, что мне ребенка принесли, а ей нет. Мелькнула и пропала. Поначалу я подумала, что ребеночек слабенький, может, лежит в барокамере. Но нет…

К восьми утра мы разговорились. Она сказала, что зовут ее Анна, что какое счастье, что меня положили к ней, потому что одна и с такой болью она боялась сойти с ума, потому, что ей надо рассказать все случайному человеку, которого свела с ней Судьба. Я слушала ее весь день.

Анна очень хотела дочку. И радости не было конца, когда она поняла, что беременна. Первые пять месяцев прошли отлично. Ни токсикоза, ни дискомфорта… А на 21 неделе вдруг началось слабенькое кровотечение. Врач ЖК всполошилась, положила ее на сохранение, и потекли страшные будни и отчаянная борьба за жизнь маленького человечка. У Анны началась отслойка плаценты. Сама по специальности врач, она прекрасно понимала, что происходит, и мне прочла целую лекцию на эту тему.
«Отслойка плаценты может быть разделена на 3 степени тяжести:
1-ая степень. Обычно присутствуют небольшое вагинальное кровотечение и небольшая возбудимость матки. Артериальное давление матери и уровень фибриногена в норме. Сердцебиение плода в норме.
2-ая степень. Наружное маточное кровотечение средне – умеренное. Матка возбудима и могут присутствовать тетанические сокращения. Артериальное давление у матери в норме, но пульс может учащаться и может возникать дефицит объема крови при изменении положения. Сердцебиение плода указывает на наличие эмбрионального дистресса.
3-я степень. Кровотечение от умеренного до тяжелого, но может быть скрытым. Матка в выраженном гипертонусе и болезненна. У матери часто возникает гипотония, диагностируется смерть плода.

За 2 месяца Анна прошла все три стадии. И не помогало ничего. Ни куча разных уколов, ни постоянные обследования, ни постельный режим в больнице, ни переливания крови. Кровотечение останавливалось, Анна успокаивалась, а через несколько дней все начиналось сначала. Анна боролась - чем дальше, тем упорнее. Ее поддерживали муж и родители, сестра и старший сын. В начале 29 недели врач разрешила ей съездить домой на три дня. Первой же ночью кровотечение началось с новой силой. По скорой Анну доставили в Роддом уже почти без сознания. Ее спасли – ребенок погиб. Сказали только, что была девочка и, конечно не показали – пожалели. Первые дни Анна плакала одна. Отделение почти пустое – не кому было даже излить душу, не с кем было поделиться своей бедой. А тут я…

Она рассказывала снова и снова про страшные два месяца, винила себя – зачем поехала домой, плакала и снова говорила. Я отвечала ей, что все будет хорошо, что она еще родит себе доченьку, что не надо отчаиваться. Я слушала, слушала, слушала, погружаясь вместе с ней в пучину отчаяния и искренне рыдая по не родившейся крошке. Но каждые три часа мне приносили мое солнышко и я получала способность снова смотреть на мир счастливыми глазами. Сначала я боялась, что моя радость причинит Анне лишние страдания. Напрасно боялась… За этот день она ни разу не вышла из палаты, когда приносили мне ребенка, смотрела на нас, и начинала улыбаться.

А в семь часов вечера праздничную тишину нашего отделения вдруг разорвал дикий крик.
Какая-то женщина, привезенная только что, кричала громко и жалобно, и столько было в этом крике боли и обреченности, что наш с Анной разговор замер на полуслове. Мы стали невольно прислушиваться. По коридорам забегали врачи и медсестры. А крик не умолкал ни на секунду целых полчаса. Потом женщина стала изнемогать и уже не кричала, а только стонала с каждой минутой все тише и тише. А потом все стихло – в отделении воцарилась какая-то напряженная тишина.
Мы могли только догадываться, что в одной из тех родовых палат врачи борются за две жизни. Мы выходили в коридор, прислушивались, молились про себя, и, не говоря ни слова, смотрели друг на друга испуганными глазами. А потом нас всех попросили уйти к себе и по коридору к лифту провезли каталку. Женщина на ней была накрыта с головой, мы видели это через стекла в наших дверях.
Конечно, врачебная тайна… Конечно, нам никто ничего не говорил… Но попробуй утаи что-нибудь от 20 женщин, из которых одни только что прошли через роды, а другие готовятся рожать со дня на день. Через час мы все знали, что та девушка умерла от сильного кровотечения, подарив жизнь дочери - маленькую девочку врачи спасли.

А на следующий день нас всколыхнула еще одна новость. Родственники погибшей написали отказ от ребенка. Малышка осталась сиротой.

Отказная девочка лежала отдельно, я видела ее через стеклянную стенку детской, и сердце мое разрывалось от жалости.
К вечеру мы с Анной снова разговорились. Но теперь уже не о ней, а той женщине, что умерла вчера и, о ее, ставшей никому не нужной, дочке.
- Какая несправедливость, - вдруг сказала я в середине разговора. И ведь не собиралась я этого говорить – само с языка слетело, - ты плачешь пятый день, потеряв ребенка, а кто-то пишет отказ от него и спит после этого спокойно. Что теперь будет с малышкой без матери? Отправят в детский дом. Ни любви, ни семьи не увидит. Не могу говорить об этом спокойно. Прямо хоть самой бери и удочеряй.

Анна притихла, замолчала, а я испугалась, что ляпнула не то и обидела ее, задев свежую рану. Но я плохо знала Анну и напрасно беспокоилась. Мои слова не причинили ей новой боли – они заставили ее задуматься, и наутро она сказала мне:
- Ты права. Надо самой взять и удочерить. Только, что муж скажет…
Мне показалось, что это будет хорошо и для самой Анны, и для девочки. Я поддержала ее, не стала отговаривать. Весь день мы обсуждали эту тему. Не сам вопрос удочерения - Анна загорелась этой идеей, больше не плакала и даже не вспоминала о своей беде. Мы думали с ней, как сообщить ее мужу, как сын воспримет приемного ребенка, какие нужны будут документы. Мы говорили и говорили, а вечером она набралась смелости и вызвала мужа для серьезного разговора. Ее Алексей сразу согласился – даже не колебался ни минуты.

Сейчас я часто встречаю Анну. Ее Кирюшка виртуозно катается на роликах, а крошка Вика осваивает велосипед.

PS: Анализируя события тех дней, я начинаю понимать, какая честь выпала на мою долю. Наверное, я была избрана самой Судьбой, что бы в нужном месте и в нужное время утешить и успокоить, бросить случайную фразу и горячо поддержать зародившуюся идею. Кто-то был нужен Судьбе, что бы связать две тонкие ниточки жизни и этим кем-то оказалась я. И, видимо, нужно было сковырнуть ту болячку, попасть в инфекционное отделение и пройти через те пять странных дней, когда казалось, что не я сама иду по жизни, а кто-то ведет меня, чтобы иногда видеть радостное лицо Анны и счастливую улыбку на лице ее дочери.

PPS: Прошу учесть уважаемых читателей, что все имена в рассказе по понятным причинам изменены и любое совпадение – случайность.