Якуба. (повтор)

... Было это ещё в те времена, когда я находился в твёрдой уверенности, что в 1985 году (меня почему-то очень волновала именно эта красивая цифра!) на всей Земле обязательно наступит коммунизм. Практически все мои друзья и, скорее всего, многие взрослые в этом не сомневались, потому что мы жили с каждым годом лучше и лучше, цены на всё в СССР ежегодно торжественно снижали, и наступление коммунизма через каких-нибудь пару лет было очевидно, как раз-плюнуть!.. Ни сто лет же его ждать, ей-Богу!?..
И пусть говорят и пишут чё хотят «специалисты», а я в то время тоже жил, и был уже солидным серьёзным пионером, и нечего мне мозги компостировать. Отец мой работал водителем на стройке, у мамы трое детей-погодок, а мы каждый год (!) летали самолётом (!) впятером (!) в отпуск. Как правило на Кубань, откуда родом моя матушка, Валентина Анатольевна, в девичесте Скорбина, дай ей бог здоровьичка и долгих лет жизни.
На Кубани было интересно всё! После казахстанских степей благодатный климат Краснодарского края казался раем. Воздух такой… Хоть на хлеб намазывай. И мы, дикие «городули» все первые дни просиживали часами на вишнях-яблонях-жердёлах*, обжираясь фруктами и ягодами до поносу. Каждый день нас ждали сюрпризы. Вещи, обыденные для сельского жителя, для нас были волшебным таинством и нереальным переключением. Чего только ст’oят впечатления о колодце, посещении чердака и собственноручное кормление сонной свиньи морковкой. С ладони прям!
И жил на улице Северной, что в селе Ванновка, странный дядька, который ездил по хутору в диковинной трёхколёсной (!) инвалидной коляске, и страшно кривлялся, пытаясь улыбаться. Все его звали Якубой. Разговаривать и ходить по причине инвалидности он не мог, и у него работали только руки и шея, которые всё время невольно выворачивались судорогой то в одну, то в другую сторону. Видя, что его никто не боится, я также как и все пацаны, бегал за ним. Мы толкали коляску, разгоняя её иногда сильнее, чем надо, и Якуба, поворачивая искажённое гримасой лицо, сатанински хохотал и рычал на нас, в шутку замахиваясь кулаком, и мы с визгом и хохотом разбегались в разные стороны, умирая от страха.
«Якубой» Иван Черненко стал в молодости. Лет в двенадцать он, совершенно здоровый и живой балбес, увлёкся радио (чем же ещё можно было увлечься в послевоенной деревне?.. Там несколько месяцев была оккупация и я как-то слышал, как бабушка рассказывала маме, когда мы всей семьёй «вечеряли»* во дворе, что именно по этой дороге, что против её дома, полицаи под патефон как-то провели около двухсот человек: евреев, цыган, коммунистов и всё правление колхоза. Их дети бежали сзади, метрах в десяти и истошно орали. Всех собрали на верху Солохина Яра (возле Северено, по-моему) и под грохот тракторов – расстреляли и сбросили бульдозером вниз, в глубокий овраг. Детей многие разбирали по семьям, кто прибежал обратно. Но многие пропали бесследно, а потом их находили, как сходил снег, неподалёку от Яра. Кто замёрз, кого собаки погрызли…)
Так вот, и увлёкся Иван «радивом»… Жил он с мамкой один, и они особо не бедствовали, и Ванька рос шустрым и добрым помощником, если бы ни его склонность к «творчеству». Каких только затей не рождалось в этом сатанёнке!.. Сколько раз его мать - Светлана Саввишна резво бегала по деревне за Ванькой с лозиной* за очередное его выступление… И чем старше – тем серьёзнее был Ванькин репертуар. И крашением петухов под павлина уже не обходилось. Ванька где-то нарыл после ухода немцев здоровенный, как комод, радиоприёмник и началось… Накинув на столб провода, Ванька подключался к поселковому «Красному Кубанскому Рупору» и заставлял деревню хохотать и ругаться, вклиниваясь в эфир и вставляя от себя то матерные частушки про Гитлера под баян, то неприличные звуки во время серьёзного выступления агронома Михаила Иваныча Корсун. Представьте себе, что на всю деревню среди бела дня транслируется по строгому тексту речь товарища Корсун, о том, что, мол, во втором квартале текущего года по показателям свеклы труженикам Ванновки нужно всерьёз напрячься и всё в таком духе, и тут, на всю, внимательно и серьёзно слушающую Ванновку раздаётся звонкий протяжный «пукающий» звук, талантливо вставленный Ваней… Безобразие, одним словом. Не красиво.
Ваньку вычислили быстро и очень просто. Он сам растрепал по всей деревне о своих художествах. Провода отобрали, и в сельсовете Светлане Саввишне был сделан суровый выговор и вечером она немного пожурила сына за волосы по полу. Но Ванька не унимался, считая, что если изменить голос, его никто не узнает, и опять по деревне покатился хохот, когда он посреди концерта балалаечников-самородков стал выкрикивать позывные якобы кубинского радио с акцентом на русском языке. Он так и горланил:
-- Я Куба!.. Я Куба!.. Тэпэр слушяй моя пэсня!..
И, барабаня по табурету, Ванька исполнял экспромтом несколько своих вариаций с завываниями и уханиями на чистом "кубинском" языке, за чем и застала его запыхавшаяся от бега Светлана, прибежавшая с фермы. Ваньку тщательно «отходили». Приёмник был закрыт в погребе, и Ванька приуныл на целую неделю. А потом и стряслось…
Бог его знает, на кой ляд в то утро Ванька полез на столб? Ведь и проводов не было и приёмник реквизировали!.. Но он всё же впёрся на самую верхотуру с отверткой в зубах, где Ваньку и долбануло током так, что он страшно обгорел и шмякнулся вниз и весь разбился об забор… Ваньку месяц выхаживали гусиным жиром и деревня слушала, как в два дня поседевшая Светлана Саввишна негромко завывала иногда в тихой избе. И бабки на лавочке беззвучно шептались: «О-какой стал-то… Лучше б и не выжил, прости Господи…» И все украдкой крестились и кивали испуганно и суетливо.
И Ванька стал инвалидом. Ноги отказали, верхнюю часть тела то и дело сводили судороги, челюсть срослась так, что рот не закрывался и говорить он мог только лающие непонятные звуки. Чуть придя в себя, Ванька даже выползал во двор на солнышко, и, чтобы позабавить глядящую сквозь забор детвору, гримасничал, улыбаясь, и приводя в восторг детей, выкрикивал, единственное, что у него получалось более-менее членораздельно: «Й-а Куба!..»
... И как-то, приехав в очередной раз на Кубань, от соседских дружбанов я узнал, что Якуба опять даёт концерты!.. Приняв известие за глупую шутку, я так же вместе со всеми заторопился в обед к Ванькиному дому. Ватага наша состояла человек из пяти и я скакал в общей стайке с ребятами, обгоняющих друг друга, и напрягал уши, слушая, как Вовка Бондарь рассказывает что-то уже увиденное им, жестикулируя:
-- А он такой: Ии-у!.. Ии-у!..
И все смеются и я смеюсь, совершенно не понимая, про чего он?
А дело было вот в чём. Ванька Якуба с годами вырос в просто Якубу. И было ему уже под сорок, какой там уже «Ванька»-то?.. Сухой, жилистый, вены на загорелых руках, словно шланги. Трёхколёсную свою коляску ремонтирует сам. Даже дрова рубит. Мать его, Светлана Саввишна, уже «еле ползала». Она почти не слышит, ужасно располнела и передвигается по двору, мучительно опираясь на палочку. Мы сгрудились у калитки, сунув носы меж заборного штакетника, но Якуба не спешит. Бросит нет-нет быстрый взгляд на нас «в зрительный зал», и не спеша натягивает майку на уродливое тело. Пару минут «понабивав цену», Якуба вползает в убогую беседку сбоку сарая и ложится спиной на лавочку так, что мы видим над стойкой только его поднятые руки. По «рядам» прошёлся шёпоток умиления и зал стих. На одной руке Якубы надет носок и он не спеша начинает прохаживаться руками вдоль стойки, как в кукольном театре. Причём одна рука (которая в носке) видимо "дядька" – грубый, сильный, а голая рука – кто-то слабый и писклявый, кого Якуба смешно озвучивает «Иу-иу?», а тот в носке, выпячивает важно пузо, задирает нос и отвечает резко и нахально «Эу!..»
Мы хохотали за забором до слёз и я, не смея оторваться от представления, тёрся коленкой о коленку, так как давно уже хотел в туалет. На сцене стремительно разыгралась бурная сцена. Голая рука вела себя вежливо и разумно, а «носок» всячески третировал её, и вел себя просто по-свински. И «голой» руке мы все уже горячо симпатизировали, а «носок» нас раздражал так, что Вовка в сердцах даже запустил в него огрызком от яблока. Терпеливые призывы «голой» руки к благоразумию «носок» встречал чудовищной наглостью и довёл нас к середине пьесы до белого каления!.. Даже предложенный «носку» Вовкин огрызок - тот встретил презрением и швырнул огрызок «голой» прямо в лицо под наше бурное негодование. Публика аж вспотела, когда вконец разухабившийся «носок», пользуясь своим явным преимуществом в размерах, стал толкать и избивать «голую», которая плакала и молила о пощаде... Я возмущённо орал вместе со всеми, а Вовкина сестрёнка в первом ряду громко заревела, видя такую чёрную несправедливость. И тут «голая», видимо посчитавшая, что её терпение исчерпано, закатила такую трёпку «носку», что тот позорно бежал, завывая и скуля под наш счастливый хохот и улюлюкание!.. А главное, что сам-то носок «голая» ловко свернула в кокетливую смешную шапочку-пирожок и долго ещё выходила на бис под гром наших аплодисментов, потешно роняя шапочку и вновь надевая её со смешным «Ой-цык!» и кокетливо кланяясь нам.
… Как-то я узнал, что Светлана Саввична в то лето так и умерла. Якуба пытался сам жить, наотрез отказываясь от Дома престарелых. И он ещё жил лет пять в доме один, пока как-то не обварил себя кипятком так, что через день и помер. Говорили, что он случайно опрокинул на себя огромную выварку для белья.
Якуба кипятил воду для небольшого бассейна, собственноручно вырытого им во дворе для детворы…

---------------

жердела* - полудикий мелкий абрикос. Ударение на "а". Такое название я больше ни где не слышал.
вечерять* - ужинать.
лозина* - ивовый прутик, популярное средство для воспитания и выпаса гусей на Кубани.