И тогда я поняла, что это-мой ребенок. 9.

9. С этой семьей мы познакомились в доме отдыха «Логойский» во времена еще советские. Домики там были устроены так, что одним санузлом пользовались отдыхающие из комнат, расположенных по разные стороны от этого санузла. Когда кто-то из одной комнаты входил в это помещение, он просто закрывал изнутри дверь не только со своей стороны, но и со стороны соседей. Вот такой домик мы и делили с семьей, состоящей из матери и сына. Мать была старше меня лет на 25, а мне самой тогда как раз 25 и было. Отдыхала я со своей мамой, которая подружилась с этой женщиной.

Погода в то лето была дождливая. На крытых террасах перед комнатами и проходила вся жизнь отдыхающих. Познакомиться мне ни с кем не хотелось, потому, что этого очень хотелось моей маме. Она активно общалась с каждым сколько – нибудь близким мне по возрасту и уровню лицом мужского пола, и, как ей казалось, ненавязчиво, представляла меня. Я в такие моменты чувствовала себя ужасно. Из чувства ли противоречия, или нет –но чем больше старалась мама, тем меньше мне самой хотелось с кем –то знакомиться.

Мама с соседкой очень подошли друг другу по интересам – и, на мой взгляд, просто наслаждались общением. Из деталей, например, помню, выяснилось, что они обе одновременно ездили в театр в Паневежис, смотрели один спектакль – и долго с наслаждением обсуждали его. А я коротала дни за книгами –и, когда мама не приставала со знакомствами, наслаждалась свободным временем, литературой и природой.

Однажды с утра лил особенно сильный дождь. Мы с мамой и соседями сходили под зонтами на завтрак – и вернулись в домик. Мама с соседкой вытащили на террасу кресла и пледы – и устроились «вести светскую беседу». Мальчик, сын соседки, как всегда с книгой, был усажен поблизости и обе женщины время от времени «дергали» его заботливыми вопросами. Я видела, как ему это надоело –лицо его кривилось всякий раз, как он слышал «тебе не холодно?» или «может, ему одеться теплее?». Я мальчика жалела. Он представлялся мне несчастным укутанным в вату существом безо всякой личной жизни и воли. Был он отличником и пианистом (его мама очень сокрушалась по поводу отсутствия в местном клубе инструмента для занятий. Говорила «потеряется техника».) В то утро, о котором я рассказываю, я вдруг предложила ему сыграть в шахматы. Он не умел, но охотно согласился учиться. И так заинтересованно этим занимался, что и для меня в какой – то момент это стало любимым занятием. Я неплохо играю, но мальчик стал выигрывать все чаще. В этих поединках я увидела его характер. Чем дальше, тем больше уважала маленького человека. Был он настойчивым в собственных достижениях и совсем нетребовательным к другим. Мягким и необидчивым. Как оказалось, сильным и волевым. Когда мы познакомились поближе, я узнала, что каждое утро, очень рано – он тренируется : отжимается, подтягивается, делает свои какие- то упражнения. Мы очень подружились. Матери наши не раз говорили о том, что рано родилась я, и поздно –мальчик. (разница в возрасте – лет 15 ). Как же меня раздражали эти разговоры.
Я хорошо понимаю теперь, что единственное, что будил во мне этот ребенок – материнский инстинкт. Часто мне хотелось, чтобы наши матери просто куда –то исчезли. Хотелось заботиться о нем самой, не так унизительно, как его мама.

Теперь, когда я рассказала –как возник мальчик в моей жизни, я хотела бы рассказывать дальше более коротко. Не могу спокойно вспоминать эту часть нашей жизни.

Инициатором продолжения отношений с этой семьей после отъезда стала я. Сознательно стала общаться больше с мамой мальчика перед отъездом – и предлагать виды совместных мероприятий в Минске. Вытащила свою маму на день рождения мальчика –поздравлять. Приехали только поздравить – и так и остались на весь вечер, потому, что других гостей не было. Именно в этот день рождения женщина сказала, что ей срочно нужно в больницу – а сына оставить не с кем – она совершенно одна. (родила она его уже сорокалетней, для себя – без отца) Я, несмотря на протестующие мамины взгляды, твердо взяла на себя заботу о ребенке. Мы сразу оговорили все детали – и маме ничего не оставалось, как делать вид, что она рада, что у меня получается помочь.

А больница была в Боровлянах… Когда мы с мальчиком приехали навестить его маму в очередной раз, медсестра сказала мне, как единственной проведывающей женщину взрослой, зайти в ординаторскую к врачу. В те времена больным никогда не говорили диагнозы самим. Оперировать было поздно, множественные метастазы – практически весь организм. Не хочется описывать, как все было дальше. Всего 4 с половиной месяца, хотя изначально не предполагалось и двух.
Я долгое время чувствовала себя виноватой. Как будто то мое желание остаться с мальчиком одной и раздражение на то, как она с ним обращается – сыграло в судьбе какую – то роль. Сразу оформила опеку. Год ребенок был в состоянии горя и ничем нельзя было его обрадовать. Я страдала вместе с ним. С мамой серьезно поссорилась после того, как она бабушке по телефону сказала « вообще никогда не выйдет замуж с такой обузой ».

Я переселилась вместе с мальчиком в квартиру, где он жил с мамой. Очень много хлебнула обид от соседей (« на квартиру позарилась»). В конце концов мы сняли квартиру поближе к его музыкальной школе, а его квартиру стали сдавать. В той квартире перед переездом отметили годовщину. Конечно, пришла моя мама – и несколько коллег несчастной женщины по работе. Посидели, вспомнили. Мальчика я от себя не отпускала – я весь этот год обращалась с ним, как с хрустальным, продумывала каждый жест, не то что слово.

А на следующий день мы переехали на квартиру. Я отвела его в музыкальную школу (показать новую дорогу, раньше он сам ездил – я ведь работала). А обратно он должен был прийти сам. На улице начался ливень – и я решила идти его встречать с зонтиком. Разминулись. Я пошла по пройденной вместе дороге, а он решил срезать путь через дворы. Пришел – а дверь закрыта. А я ключ-дубликат сделала, но не успела еще отдать (первый день в новом жилье). До сих пор не знаю, что он там подумал – только я его увидела не в подъезде, а во дворе – до нитки мокрого, плачущего так, что у меня сердце зашлось. Во дворе никого –ливень. И он в голос плачет, и дождь шумит. Я не могу передать эту сцену – такая она была разрывающая. И мне показалось, что в этот момент у меня внутри как что – то прорвалось. Мне вдруг стало так понятно все –как жить, как с ним разговаривать. Я как будто наперед годы увидела. Так просто все стало. Как давно это было! А я будто со стороны вижу как мы с ним стоим там во дворе, зонтик рядом валяется, я его обнимаю, целую : « Ну успокойся, мой маленький! Ну чего ты испугался?” А он прижимается – и плачет за весь предыдущий год сразу. А потом, после ванны, сидит за столом – и я вдруг ему говорю «Тебе не холодно?» и, не дожидаясь ответа, кутаю его в свою шерстяную шаль. И мне это уже не кажется ни глупым, ни унизительным.