Хочешь - верь, хочешь - не верь...

Когда-то давно журналистская судьба свела меня с интереснейшей собеседницей — майором милицейской службы, ветераном МВД. За годы службы она накопила ворох любопытных историй, одну из которых я и расскажу от ее имени.
Мне предстояла очередная командировка в одну из деревень нашего района. О машинах тогда, в тридцатые годы, речи не было, при милиции держали лошадей, а на службе в отделении состоял небольшой штат конюхов.
Утром в паспортный отдел, где я в то время работала, заглянул сын нашего конюха, паренек лет шестнадцати. Звали его Артемка.
— Надежда Петровна, — говорит, — лошадь готова. Отца отправили на сенокос, а вас в командировку велено везти мне.
В деревне, куда я направлялась, нужно было разобраться с заявлением гражданки Семеновой: муж пьет, бьет, с ножом гоняется. Иметь дело с подобной «бытовухой» мне приходилось не раз.
Тихо-мирно дотряслись мы до реки, дорога стала жаться все ближе к берегу. Вдалеке уже показались окраинные дома и возле них — небольшой березнячок. Вот и добрались, подумала я, без приключений.
И в этот момент мы увидели, как из березнячка стремглав выбежала женщина. Она со всех ног неслась к крутому берегу реки, прижимая к груди белый сверток, похожий на запеленутого младенца.
— Ребенка, что ли, бежит топить? — ахнул Артемка.
Я пригляделась — точно!
— Гони! — кричу ему. — Надо перехватить!
Конюх мой свернул с дороги и во всю прыть погнал лошадь по камням и ухабам к берегу реки.
— Стой! Не смей! — орали мы с Артемкой и отчаянно махали руками, но девчонка (с более близкого расстояния стало видно, что ей лет шестнадцать-семнадцать) словно не видела и не слышала ничего. И пока мы домчались до обрыва, успела-таки бросить ребенка с самой крутизны в реку. Наглость просто беспримерная: не могла же она не видеть, что люди стали свидетелями ее преступления. Однако девица, не оглядываясь и по-прежнему не обращая на нас ни малейшего внимания, стремительно побежала назад.
Мы оба спрыгнули с телеги и кинулись к обрыву. Пока я с ужасом следила за тем, куда несут несчастного ребенка речные волны, Артем уже скинул одежду и ласточкой сиганул вниз. Стоял довольно прохладный июнь, и вода в реке еще не прогрелась. Он долго не выныривал, испугав меня не на шутку. Но мальчишка оказался не промах. Когда он подхватил маленького «утопленника», я чуть не заплакала от радости. Парень кричал мне что-то, смеялся, но я думала: радуется, что жив детеныш. И только когда мой герой приблизился, я разобрала его слова:
— Надежда Петровна, — кричал он, улыбаясь и высоко поднимая над головой сверток, — это не ребенок, а березовое полено!
Я в полной растерянности взяла из его рук спасенный предмет. На строганом березовом полене длиной в полметра была нарисована рожица ребенка, а сверху одет чепчик. Чурбачок был завернут в белые тряпки и туго перевязан ленточкой. Озадаченные, мы оставили странную находку на берегу и продолжили путь.
Проехав тот самый березнячок, из которого выбежала девчонка, мы увидели ее у калитки первой при въезде в деревню избы.
Я спрыгнула с телеги и пошла к ней:
— Ты что же это учудила, дорогая? Разве можно так людей обманывать? Ведь парень в омут кинулся за твоим поленом, сам мог погибнуть!
— Так вы его вытащили? Что же вы наделали!
Девушка сникла.
— Конечно, вытащили. Мы ведь думали, что это ребенок...
— Значит, все напрасно! Или я не вылечусь, или вы теперь заболеете.
— Ну, хватит загадок! Давай-ка, рассказывай, в чем дело!
Звали девушку Маняшей. Она была сирота. Девчонку мотало по разным городам и весям, пока не нашла она пристанище в деревне у старенькой бабушки.
— Где-то в дороге подхватила малярию, и вот уж много месяцев треплет она меня, проклятая, — рассказывала Маша. — Вот бабка и присоветовала: заверни обтесанное полешко в пеленки, нарисуй на нем детское личико, обвяжи ленточкой, чтоб все не размоталось, и беги утречком что есть духу к речке, да смотри, ни на кого не оглядывайся, никому не откликайся! Добежишь до берега, брось полено в самую глубь реки и снова беги назад, и опять ни на кого не обращай внимания. А про себя приговаривай: бросаю вас, двенадцать малярий, в черный неоглядный омут, на вечное царство-государство, живите там с черными силами в водных покоях веки-вечные, а ты, речная вода, унеси с самого моего нутра все недуги и болезни в синие моря, глубокие океаны, аминь.
Возмутилась я не на шутку. Ведь на дворе стояли тридцатые годы, время воинствующего атеизма.
— Ерунда какая! Дремучесть! Кто же в наше время малярию заговорами лечит! Тебе в больницу надо. Вот завтра поедем назад в райцентр и тебя с собой возьмем.
Маняша оказалась девушкой неперечливой и смешливой — мне захотелось ей помочь. Втроем мы весело посмеялись над этой историей, вспоминая, как она бежала, прижимая к себе полено, и как героически мы его спасали.
Когда Артемка пошел к телеге, девушка прошептала мне:
— Нехорошо как вышло, малярия-то на него теперь перейдет, раз он полено спас!
— Да выбрось ты из головы эти бабкины глупости!
Остаток дня я занималась делами. Маша так упрашивала, что я в конце концов пообещала ей переночевать у них. Бабушка ее, по-деревенски приветливая, больше помалкивала да поддакивала, когда я, по возможности добродушно, выговаривала ей за странные методы лечения внучки. Колдовство да знахарство тогда были ой каким опасным ремеслом — могли и засудить. Маша же чувствовала себя лучше, первый вечер за долгое время не замечала приближения очередного малярийного приступа. А рано утром нас разбудила Артемкина родственница, у которой он ночевал:
— Надежда Петровна, парень-то весь горит, всю ночь бредил. Где он так сильно остыл — не пойму.
Весь день провозилась я с оформлением уголовного дела на Семенова — жену и детей он совершенно затерзал побоями. И лишь поздно вечером погрузила на телегу обоих ребят: Маняшу и слегшего Артемку. Девушка плакала и все сокрушалась, зачем он спас это проклятое полено, теперь замучает его малярия. Я же считала, что парнишка подхватил обычную простуду в холодной реке. Однако в больнице малярию у Артемки подтвердили. Если Маша уже через неделю совсем оправилась и, забежав ко мне попрощаться, уехала в свою деревню, то парень болел тяжело и долго. Из-за постоянных поездок мне даже не удавалось его навестить.
Прошло месяца два. Однажды дверь моего кабинета открылась и на пороге возник Артем, сильно похудевший, коротко стриженый, но все такой же улыбающийся.
— Надежда Петровна, — пробасил он, — сегодня мне везти вас в командировку.
Мы рассмеялись, и я начала укладывать документы в портфель.
— Надеюсь, — говорю, — на этот раз все пройдет без приключений.
— Ну, это уж как получится, — ответил мой юный кучер.