Птичка вылетела. Иван Антонович Ефремов. Лекторий по фоторепортажу.

Итак продолжение...





Москва, ул. Губкина, дом 8, апрель 1970 года

Иван Антонович Ефремов

У Петера Вайля и Александра Гениса есть произведение «Гений места». В нём они утверждают, что политические, религиозные, творческие, семейные взгляды зависят от места, где человек родился и провёл своё детство и юность.
Моё детство и юность прошли в Высотном доме на Котельнической набережной среди творческой элиты Советского Союза.
Я жил в одном подъезде с Галиной Улановой, Михаилом Жаровым, Евгением Евтушенко, Лидией Смирновой. Рядом в подъездах «лучах» жили Аркадий Пластов, Людмила Зыкина, Клара Лучко. В корпусах, окружавших наш подъезд Фаина Раневская, Марина Ладынина, Никита Богословский, Павел Массальский, Андрей Вознесенский, Константин Паустовский.
Они были моими соседями по дому, и я привык с ними общаться запросто. Это и было моё труднопереносимое раздвоение, преследовавшее меня в Высотном доме. Гиперстеснительность и, что называется «на одной ноге» со знаменитостями. Со мною в детстве гуляла Фаина Георгиевна Раневская, а в юности наставляли как себя вести и учиться Михаил Иванович Жаров и Константин Георгиевич Паустовский.
Во мне включалась то первая – стеснительная программа: я тушевался, уходил в сторону, в себя, то вторая панибратская- я обсуждал себя и своё с Кларой Степановной Лучко и Андреем Андреевичем Вознесенским.
К счастью, когда у меня созрело желание пообщаться с Иваном Антоновичем Ефремовым, включилась вторая программа и я ни на минуту не сомневаясь, поехал к нему на улицу Губкина.



Иван Антонович Ефремов 1970 год.

Что за желание? Почему к Ефремову?
Виновата фотография. Сначала наши совместные с Мишей Каменевым, а потом, мои съёмки в гимнастических секциях. Начались они в подростковом возрасте, продолжились в юношеском. В период формирования девичьего, женского идеала. Он и сформировался – гимнастический, спартанский.
Девочка, девушка – спартанский мальчишка.
В жизни такие встречались редко. Разве что в спортивной гимнастике немного, но приближавшейся к моему идеалу. На соревнованиях во Дворце пионеров я встретился с представительницей этого загадочного, притягивающего меня гимнастического мира. – Ирой Ивановой.
Конечно, через фотографию. Вот она:



В Ире, при знакомстве, оказалось очень немного от моего, спартанского, и очень много от того, что по жизни я называл и называю бабством.
Пришлось дотягивать жизнь до идеала.
Какая это гимнастика (гимнос – обнажённый, гимнастика занятия в обнажённом виде) когда всюду и везде глухие, закрывающие тело купальники?
В древности было по-другому.
Я перечитал библиотеки книг по Древней Греции и постепенно у меня начала складываться чёткая программа спартанского воспитания, необходимого сегодня гораздо больше, чем тогда.
Три закаливания: волевое, тепловое и нравственное.
Волевое – болью.
Тепловое – наготой.
Нравственное – аскетизмом в речи, поступках и одежде.

С разработками по спартанскому воспитанию и фотографиями гимнасток «такими, какими они должны быть» - обнажёнными, я и отправился к Ивану Антоновичу Ефремову.
Почему к нему?
Вычитал в заметке в «Комсомольской правде», что Ефремов начал работу над новым романом, посвящённом античности. Мне подумалось: мои воспитательные идеи могут пригодиться ему.
Пригодились, и намного больше, чем думалось.
Я знал до встречи Ивана Антоновича по роману «Лезвие бритвы». Знал и то, что образ главного героя Гирина – автобиографичный.
Примерив себя на общение с Гириным, я решил, что оно может состояться.
И не ошибся.
Я не воспринял Ефремова как писателя, тем более фантаста. Никакой выдумки.
Жизнь, живая, обжигающая!

Из фотографий, привезённых мною, ИванАнтонович выделил одну.
Иван Антонович, кстати, предложил мне, когда закончит роман, проиллюстрировать его. Мы тут же оба, не сговариваясь, назвали место съёмок – Старый Крым.
Ефремов сокрушался, что «девочка на фотографии слишком юная».
- Такая, как раз и нужна для Таис, добавлял он.
Позже я узнал, что Иван Антонович обладал даром научного предвидения. В своих произведениях он предсказал голографию и трёхмерное (нынешнее 3D) телевидение.

Не ошибся он и с образным предвидением.
Я фотографировал Алёну не только ребёнком, но и позже, в возрасте Таис.
Остаётся сожалеть: после смерти Ивана Антоновича в 1972 году все издания «Таис Афинской» проиллюстрированы рисунками. Их Ефремов не любил «за приблизительность и не точность».
Сегодня, в эпоху электронных технологий и цифровой фотографии наши творческие задумки можно было реализовать на новом, современном уровне.
Для меня Иван Антонович Ефремов стал первым, встреченным мною в жизни человеком, обладающем энциклопедическим, междисциплинарными знаниями- интеллектуалом высшей пробы.
Вне литературы Ефремов был известным учёным палеонтологом создателем нового направления в палеонтологии – тафономии, изучающим закономерности процессов захоронения остатков организмов. Его именем – Ивантозавр назван ящер – ящер Ивана Антоновича.
После общения и дискуссий с Ефремовым, я понял, что мой полуподпольный поиск способов выживания, спартанские закаливания и обожествление женской Наготы, её гармонизирующей, очеловечивающей силы – не блажь, и не придурь, а необходимая часть человеческой жизни во все времена и эпохи, и в наши дни.
Когда в 1972 году «Таис Афинская» вышла отдельной книгой в издательстве «Молодая гвардия», меня ожидал приятный и, как я считаю и сегодня, незаслуженный сюрприз.
Я обнаружил, что многое, о чём мы говорили с Иваном Антоновичем, он включил в своё произведение.
Мои гимнософские взгляды я прочёл в монологах скульптора Лисиппа. Дословно: «в Элладе отдать людям красоту считается доблестью». Свой женский идеал в образах спартанки Эгосихоры и невольницы Гесионы.
Главное же, что мне дало личное и творческое общение с Иваном Антоновичем Ефремовым – внутреннее раскрепощение, уверенность в правильности и необходимости, как моих спартанских теорий, так и их фотографического воплощения.

Москва, Суворовский бульвар, дом 8а, май 1970 года

Лекторий по фоторепортажу
В Советском Союзе фотографического образования не существовало. Был двухгодичный лекторий по фоторепортажу при Центральном Доме журналиста.
История его началась в 1956 году, и я влился в 12-й поток страждущих понять азы фотографии. Учёба в лектории стала для меня «утешительным призом» за не поступление во ВГИК.
Среди преподавателей лектория была Лидия Павловна Дыко, сидевшая тогда в комиссии по творческому конкурсу. Курс «Основы композиции в фотографии» читался ею и будущим кинооператорам, и нам, будущим фотографам и фотожурналистам.
От Лидии Павловны я впервые услышал и воспринял как собственный творческий метод представление о снимке как о картине, равновесном по композиции, с чётко выраженными смысловыми и тональными решениями.
Мы занимались по вторникам – этот день становился праздником не только фотографическим.
В Доме Журналистов был самый дешёвый в Москве пивной бар с копеечными солёными сухарями и сушками. Стены его были расписаны известным датским карикатуристом Херлуфом Биструпом.
Биструп с кружкой.
Биструп в кружке…
Лекторий – лекторием, а неформальное общение – дороже!
Немного смешно вспоминать: тогда для меня недостижимой, заоблачной целью было стать членом Союза журналистов, чтобы иметь возможность каждый день бывать в пивном баре. Это при том, что любителем пива я никогда не был.
Лекторий по фоторепортажу я закончил круглым отличником, подтвердив собою истину: «губит людей не пиво…»



Мне и сегодня не стыдно привести здесь фотографии, получившие у Лидии Павловны Дыко оценку «отлично».



Маленький человек в большом мире



Жизнь



Сошел на берег…



ПРОШУ КТО ХОЧЕТ ОСТАВИТЬ ОТЗЫВЫ. МУЖ ВОЛНУЕТСЯ ЧТО СКУЧНО И НЕИНТЕРЕСНО.