Басня на новый лад

Однажды Бог послал ворон кусочка сыр… Ну, Пармезан…
И он его тихонько жрал… Один, как партизан.
Сидел себе на ветка — заместо табуретка — И жрал, и жрал, и жрал, и
жрал, и жрал! Скорей-скорей, чтоб кто-то не украл…
А мимо шёл лиса… И колбаса —
нет, сыр — почуял. И тоже сразу очен захател!
Прям даже весь вспотел!
Прям даже стойка сделал, как собак. Вот так!
И говорит: «Привет, ворон!
Вах! Дай мне посмотреть со всех сторон,
какой же ты красивий нынче стал,
ведь я тебе давно, два — нет! — три сутка не видал!
Какой же ты теперь неординарный!
Какой лицо! Какой фигур щикарный!
И как тебе идет твой черный цвет!
М-м-м! Наоми Кэмпбелл, Уитни Хьюстон, нет?
Я прям совсем тебе не узнаю!
Прости, что рядом долго так стою,
я просто оторвать глаза не в силах от твой лицо —
какой же он красивий!
Тебе портрет надо писать, картина,
и помещать всемирний паутина…
С тобою рядом даже Мона Лиза —
не смотрится… А, так себе, огрызок…
С тобою рядом сам Софи Лорен,
как рядом с роза — огородний хрен…
Прекрасен верх твой и прекрасен низ!
И пусть с ума сойдет от зависти Борис!
Вот этот — как его там — Моисеев!
Твой задний низ — гораздо красивее!..»

Так говорит лисиц. И тихо-тихо
подходит ближе — хитрий, ведь, чувиха!
Ворон — молчит, но кушать перестал.
И гордо смотрит вниз — как Ленин с пьедестал.
Лисиц чуть-чуть немножко отдохнул —
и снова: «Эй, ворон! Уснул?
Не спишь? Я тут сказать тебе еще хотел,
пока ты в Голливуд не улетел,
что преклоняюсь пред твоим умом.
Я себя чувствую, ну, просто чмом,
когда смотрю на твой високий лоб.

Ты — гений!
Твоя мисль, как антилоп, несется вскачь, опережая время.
Ты самий мудрий между нами всеми!
На твой на лоб написано вот тут,
что ты закончил главний институт.
И что с медалью ты закончишь академий…
Я зуб даю, что Нобелевский премий
тебе вручат, ну, максимум, в субботу —
за математика контрольную работу.
Я глаз даю, что умных в этом мире
всего лишь двое: ты и Пентиум 4!

Спасибо, Бог, что ты позволил мне родиться
в один эпох с этот великий птица!» —
так говорит лисица. И ближе, ближе
к ворон свой подвигает лыжи.
Ворон — молчит. Надулся, как индюк,
аж пузо випирает из-под брюк.
Такой прям важный стал, как будто цар.
Как генеральний птица-секретар.

Лисиц же хитрий, отдохнув слегка,
включил уже такого дурака,
что даже сам себе немножко удивилься.
И говорит: «О, Господи! Неужто я влюбился!!!
О, мой прекрасний сон! О, мой ворон!
Ты доведешь мене до похорон!
Нет без твоей любви мне жизни, детка!
Сейчас повешусь! Вот на этот ветка.
Нет — отравлюсь! От этот мухомор.
О, мой ворон! Май лав! Шери! Амор!
Как больно знать, что ты мене не любишь!
Что мой супруг ты никогда не будишь!
И не снесешь мне маленький яйцо,
точь- в- точь похожий на мое лицо!
Ах, плохо мне! Ах, ах! Я умираю!
Инфаркт! Инсульт! Инцест! Ах, я не знаю!
Ах, сердце мой! Все! Навсегда замри!
Ну, что же ты молчишь?! Кричи скорей ноль три!!!»
И он упал — рука к груди прижатий,
как будто только что его хватил Кондратий.

Ворон — а что ворон?! Он клюв разинул,
и про сыр забил — из рот его не винул.
И каркнул так, что тут же подавился…
И вместе с сыр он с дерево свалился.
И прямо лису на башка.
И шея повернул ему слегка.
И лис скончался и ворон подох.

А сыр сожрала полосатый мух, зараза!