Ада из "АДа" - 1

Детский дом

Женщина только начала наливать воду из чайника в кружку, как раздался звук разбитого стекла. Она непроизвольно плеснула мимо кружки на стол и кипяток полился тонкой струйкой на пол. Её вопль, как сирена, гулко разнёсся по всему этажу:

- Аааадкааа! Чтоб её, эту девчонку... - воспитательница, Анна Сергеевна, была вне себя от злости. Она даже не сомневалась, кто это сотворил. Потому что, где она, там и неприятности. Эта Ада “из ада”, как попала к ним в детдом, выбешивала её каждодневно - то что-то разобьёт, то кого-то толкнёт, а то и вовсе изобьёт. Она же и “окрестила” эту заразу таким “говорящим” прозвищем. Ведь только устроилась в тишине попить чаю с пирожными, которые ей принёс Вовка Иванцов, пришедший с выходных, и тут - нате вам!

Она выскочила на звук и увидела, как Адка (ну, кто бы сомневался, что опять она!) стремглав свернула за угол, явно, на выход. Или к себе в комнату. Нет, конечно, не с первых дней закрепилось за девочкой это прозвище. Тогда она вызывала даже жалость и некое сочувствие - её просто привели и оставили на крыльце, даже не озаботившись узнать - примут её сюда или нет...

Бегать за ней полной женщине было не с руки, поэтому она пошла посмотреть, что же там разбилось. Конечно... Как же можно было пройти мимо витрины с поделками и стукнуть по ней... чем же она стукнула-то? Может, рукой? Так ведь и разрезать её можно... Анна Сергеевна ахнула. Не дай боже, она порезалась осколками! Травмы только ей и не хватало на её седую голову. Надо позвать нянечку, Полину Ивановну, чтобы убрала. Воспитательница, зло сжав губы, пошла искать нянечку, твёрдо отчеканивая шаги, которые слышно было не только на этаже, но и ниже, но та уже и сама спешила навстречу:

- Что случилось-то? Адка прибежала, говорит, кто-то что-то разбил.

- "Кто-то, что-то"... - передразнила воспитательница. - А кто ж ещё? Сама, скорее всего. Я вышла сразу, как только услышала, а она уже за угол заворачивала. Пойду, уши ей надеру. Может, в кладовку запереть? Пусть посидит до ужина, хоть спокойно день пройдёт.



Женщина пошла искать нарушительницу, которая в это время, зная, что влетит непременно, пряталась от наказания, быстро взбираясь на дерево, что стояло почти впритык к стене трёхэтажного здания, бывшего старого особняка, своими ветвями доставая выше крыши. Она не первый раз там пряталась. Главное, чтобы никто не увидел и не выдал её место убежища. Забравшись, как белка, ловко цепляясь за ветки, она проскользнула по деревянной крыше к слуховому окну чердака и юркнула в него. Благо, худая была, одни кости торчали.

Попав, наконец, куда хотела, Ада плюхнулась с размаха в старое, выброшенное за ненадобностью, кресло без ножек. Оно было слегка запрокинуто спинкой назад и походило на шезлонг на пляже. Ада видела такой на картинке у директора в кабинете. Дверь на чердак заперта давным-давно, а где ключ, никто не знал. Ну, дворник, дядя Герасим, знал, наверное, но, раз никто не спрашивает, зачем говорить? Это он ей так шепнул когда-то, подмигнув лукаво, когда увидел, что она туда забралась по крыше.

- Сиди, егоза, отсиживайся. Хотя... всё равно же попадёт, - хмыкнул в густую, с проседью, бороду.

Вот она и отсиживалась. Конечно, попадало после, но сейчас была, хотя бы, иллюзия спокойной, счастливой жизни, какого-то убежища. Особенно, если закрыть глаза и представить себя совсем в другом месте.

Сегодня она совсем не была виновата в разбитой витрине. Просто оказалась там, когда маленький Егорка, пробегая мимо, споткнулся на неровной, деревянной половице и завалился на стенд и, чтобы не врезаться лицом, вытянул перед собой обе руки. Она чуть-чуть не успела. Схватила в тот самый момент, когда ладони достигли стекла стенда и они посыпались на мальчишку. Именно тогда она его поймала и оттащила за рубашку.

- Покажи ладони! Ой, есть царапинка... Немножко совсем, смотри. Дай, подую. Не плачь, это заживёт быстро. Иди и никому не говори ничего.

- А... как с этим? - он покосился на стёкла.

- Никто не видел же, - пожала плечами. - Беги! - и хлопнула пониже спины. Он быстрее зайца кинулся прочь.



Оглядевшись вокруг, не видит ли кто, сунула узкую ладонь между острыми остатками стекла и достала кулон. Ладошке сразу стало тепло. Он, как будто, обрадовался, что она взяла его в руки. Быстро оглядевшись, повесила на шею и рванула во двор. Крикнув попавшейся на пути бабе Поле, что в холле стёкол набили кучу, устремилась на выход, к спасительному дереву.



Вообще-то, она чаще всего не виновата была. Как и в этот раз, просто брала вину на себя. Привыкла уже. Устроившись в кресле, потрогала кулон, который уютно устроился на её тоненькой шейке. Удивительно, но он всегда нагревался под её рукой. Становился тёплым-тёплым. Как ей не хватало этого тепла! И не только в койке по ночам, но и простого, человеческого. Почему её так невзлюбили с первых же дней, как она появилась здесь? Может, странная на вид? Хотя, не страннее других. Сенька, вон, со страшной асимметрией - лицо всё набекрень, Гога вообще не от мира сего, про Макаку говорят - олигофрен. Вообще-то она по документам Моника, но все зовут Макакой. И не обижают, и всё прощают.



Адка помнила тот день, как оказалась у крыльца детдома. Какой-то старик держал её в одеяле, всё в кружавчиках по краям... красивом и тёплом, на руках. Он нёс её долго по кривым, тёмным улицам, потом была какая-то яркая вспышка, она зажмурилась и, когда открыла глаза, оказалось, что стоит на большом, красивом каменном крыльце у толстой деревянной двери. Сбоку она видела белого (когда-то) каменного льва на побитом жизнью постаменте. Она помнила, что что-то держала в руке, какой-то камешек... Взглянув на ладони, не увидела ничего. Но воспоминание об этом осталось. Как и о том, как какая-то женщина, заламывая руки и рыдая, пыталась Адку отобрать у мужчины перед тем, как он её унёс.

Оглянувшись, увидела его позади. Он стоял в двух-трёх шагах и ждал, когда откроют, предварительно нажав на кнопку выше. Звук был дребезжащий, но громкий. Вскоре дверь со скипом отворилась и перед ними предстал мужчина с бородой. Тот самый дворник. Увидев маленькую, чернявенькую девочку, очень удивился и спросил:

- Ты кто? Как здесь оказалась? Кто привёл-то?

Обернувшись на своего провожатого, не увидела никого и промолчала, заплакав. Она поняла, что осталась совсем одна... Куда делось её красивое одеяло, она, конечно, так и не узнала.



С первых дней пребывания в новом доме и с новыми людьми поняла разницу между той ласковой любовью, что осталась слабыми отголосками в памяти, и этой, в казённом доме, как его называла баба Поля. Она и не стремилась полюбить кого-то. Попробовала, как слепой кутёнок, несколько раз потыкаться со своей любовью, но получала то затрещину, то просто окрик. Ну и закрылась рефлекторно. Когда подросла, защищала, отмазывала малышню от наказания, принимая вину на себя, но почему-то любви к ней это не прибавляло. Часто просто пальцем у виска крутили. Может, закрывшись, просто не замечала?

Было, правда, воспоминание одно... Часто видела мальчика, старше её лет на пять или около этого. Сероглазый и светловолосый, высокий и довольно симпатичный, с очень правильными чертами лица. Он не помогал ей, не заступался, но частенько её обидчики ходили потом то с разбитыми носами, то с фингалами под глазами. Случайно это происходило или нет, но ей приятно было думать, что это он, сероглазый мальчишка, заступается так за неё.



- И что ты за девка такая... - ворчала баба Поля, укладывая девочек спать (помогала воспиткам частенько), - до всех тебе дело есть, а до тебя - никому, - и совала ей под подушку какой-нибудь пряник или бублик, чтобы она съела втихаря под одеялом. Очень уж худенькая была. Пожалуй, она, да дворник Герасим, если не любили, то жалели. Она отвечала им тем же - помогала и листья собрать, и пыль протереть. Когда выдавалась свободная минутка от всех уроков с доп. занятиями и никто не доставал, пряталась под кроватью, пытаясь вспомнить, кто она и откуда. Но тех воспоминаний, что были и которые она бережно хранила, было слишком мало...



Сильно влетело тогда, когда она избила трёх мальчишек. И ведь не расскажешь, за что. Стыдно. Таким ни с кем не поделишься. Они затащили её в туалет и “распяли” по стенке - Сенька с Петькой держали за руки, а Ванька залез под футболку и ухватил за груди, которые только начали расти и нещадно болели. Сцепив зубы, она головой ударила его по лицу, да так, что, попав по носу, сразу его разбила. Пацаны при виде крови растерялись и хватку ослабили, чем она не преминула воспользоваться - Сеньке двинула кулаком в нос и бросилась бежать. Петька помчался за ней и почти догнал, но она успела забежать за угол и, как только он свернул следом, быстро подставила ногу. Пацан полетел кубарем, а Адка ещё и пнула для ускорения. Видимо, это и послужило перелому руки. Правда, мельком увидела своего сероглазого “принца”. Потом узнала, что у самого главного любителя девичьих прелестей, Ваньки, оказались переломаны обе руки, но он и сам не мог сказать, как это произошло. Или просто скрывал. Тогда она долго отсиживалась на чердаке, спустилась только ночью. Но её перехватили уже в вестибюле. Дежурила не Анна Сергеевна, а Ольга Викторовна, любительница выкручивать уши, что и сделала с удовольствием. Потом у Адки уши были синие долго. Но и пацаны обходили её после этой истории самой дальней дорогой.



Этой осенью она бродила по большому саду, что примыкал к бывшей усадьбе, и ковыряя ботинками жухлую листву, подцепила что-то, похожее на подвеску. Подняв, увидела голубого цвета камешек на тёмной, почти чёрной, цепочке. Взяв в руки, впервые ощутила, что кто-то может отдавать ей тепло. Вернее, что-то... Месяц прятала камешек ото всех. Но не досмотрела. Украли. Потом она увидела его в выставочном стенде за стеклом с подписью - “Поделка Анжелочки Петровой, ученицы 8 класса”.

Адка вздохнула, закрыла глаза и, свернувшись калачиком, задремала...

***

...В огромном замке герцога и герцогини Ниглорронских все ходили на цыпочках, но очень быстро. Герцогиня рожала, причём, уже сутки, и никак не могла разродиться. Ни повитуха, ни домашний маг, ни супруг, который и сам обладал почти наивысшей степенью магии, не могли ей помочь. Что-то шло не так...

Силы оставляли Микаэлу. Пот градом катился со лба, рот высох от криков. Она видела мельком, как Хейдэн ходит туда-сюда. Он тоже волнуется, нервничает, но ребёнок никак не может выйти. Кажется, он замер и больше не шевелится.

- Надо надавить на живот, вот здесь, - услышала сквозь боли голос повитухи, - иначе потеряем и герцогиню, и дитя.

Муж зарычал в буквальном смысле. Она никогда не слышала такого от него. И по-настоящему испугалась. Нет, не его, конечно, он очень любит её, а что так и не родит, да ещё и сама умрёт. Она зашептала пересохшими губами молитвы святой Аделаиде, сегодня был как раз её день, день празднования. Повитуха смачивала ей и лоб, и губы периодически мокрой салфеткой, протирала лицо, но этого было мало. Она помнила с утра о празднике богине и решила назвать ребёнка в честь неё ещё тогда, утром. Теперь она, между новыми схватками, умоляла богиню дать ей дитя. Любого... Она боялась, что тот, кто был в ней, уже пару часов, как умер...

- Дай любого, мальчика, девочку... буду любить всем сердцем... любого... Аааа!!! Опять... ЛЮБОГО!!!

- Ну, что стоите, давите уже, что ли! - рыкнул Хейдэн, - раз по-другому не получается!



***



...Адка так и не уснула, хотя и рассчитывала на это. Какие-то звуки, странные очень, не давали ей покоя. Как будто кто-то где-то кричит. Кажется, женщина. Она поднялась и пошла по чердаку, как ей казалось, на звук. Дошла до разбитого зеркала в дорогой, красивой (когда-то) раме. Провела пальцами по тёмному от времени дереву. Заглянула в пыльную зеркальную поверхность. Что она думала увидеть? Златокудрую красавицу? Увы, нет. Она была полной противоположностью красавицам из книжек. Чёрные волосы, брови, высокие скулы и, видимо, из-за этого миндалевидные, а не обычные, как у большинства девочек в детдоме, глаза. Брови тоже подкачали, явно не соболиные, коротковаты... Правда, тоненькие, не широкие, как у Верки. У той вообще на пол лба разрослись. Той, что кричала, Адка тоже не увидела, разумеется.



А крик просто лез в уши. Она поморщилась, но источник не находился, хоть и обошла весь чердак. Понятно, что не тут кричала несчастная, так как звуки были приглушёнными, но и выяснить, с какой стороны, было невозможно. Она даже заглянула за зеркало.

Вдруг крик сменился громким шёпотом. Женщина умоляла кого-то... Жаль, нельзя было звук прибавить, как по радио или телеку. О, точно! Кто-то смотрит телек и включил его на всю громкость.

Неожиданно загромыхали ключами в двери. Кажется, её рассекретили. А она как раз стоит в двух шагах от входа. Адка попятилась. Как только дверь открылась и, нагнув голову, ввалилась, отдуваясь, Анна Сергеевна, она рванула к слуховому окну. Зачем? Ведь всё равно поймают, деваться ей некуда. Но ноги самим вынесли на крышу. Снаружи, как оказалось, шёл льдистый снег, зимой его называли ледяным дождём. Иголки впивались в лицо, а шёпот в ушах нарастал, и она отчётливо уже слышала: “...любого... любого... любого...” Крыша успела сильно заледенеть, покрывшись корочкой льда. Ноги заскользили, и девочка поехала вниз. Сзади завизжала воспитательница. Закричал дядя Герасим, но всё заглушал крик в ушах. Хотелось закрыть их руками, но приходилось цепляться за крышу. Когда доехала до края, попыталась ухватиться за него, но слишком скользко, ни руки, ни ноги не могли уцепиться ни за один выступ. Эх, погода подкачала... Последнее, что она услышала, ударившись о мёрзлую землю, это мужской, взволнованный голос:

- Наконец-то! Микаэла, у нас девочка! - и крик младенца...

https://www.stranamam.ru/post/14845796/ продолжение