Чужая невеста. Перестройка

Дорогие жительницы Страны мам! От всей души поздравляю вас с Праздником весны и любви! Желаю чтобы жизнь ваша была согрета ласковым, весенним солнышком! Улыбок, добра и хорошего настроения!

Продолжение рассказа "Чужая невеста".
1
Август разливался по улицам теплым парным молоком. Небо, чуть подернутое пыльной дымкой, уже не было таким пронзительно голубым. Вызревшие поля пшеницы, бороздили уставшие комбайны, работа в полях еще кипела с прежней силой. Но постепенно перемены, происходившие в стране, докатились и до этой глухой деревушки…

Отец пришел со смены, долго мял в руках белую шоферскую кепку:

- Получку не дали…

Мать, заливавшая рассолом помидоры, беспечно ответила:

- Деньги должно быть не привезли, завтра дадут.

- Нет. Не дадут. С книжки снимать надо. Я завтра в район поеду, сниму нам на жизнь.

К вечеру следующего дня Алексей Семенович вернулся из райцентра. Трясущимися руками он бросил на стол раскрытую сберкнижку:

- Держи, мать! Ты теперь энтой бумажкой можешь печку топить! – мужчина шмыгнул носом и подперев руками голову, уткнулся в пол.

- Ты чего растекся-то, дурень старый! Касса что ли закрыта была?

- Все! Нету наших денежек! Сколько лет мы копили? Двадцать тыщ тю-тю! – он похлопал себя по коленям, резко поднялся и вышел из избы.

До зимы все большое семейство Скворцовых протянуло на Марьину пенсию, которую хоть и с перебоями, но платили.

Все реже Люба посматривала на опустевший соседский двор. Мысли о хлебе насущном вытесняли любовные переживания…

Перед самым Новым Годом, в дом Скворцовых постучала школьная учительница. Люба пригласила ее в дом и взволнованно спросила:

- Что случилось? Девчонки напроказничали?

Учительница отрицательно покачала головой:

- С города звонили. Виктор Синявский Ваш супруг?

- Так-то да. Не развелись мы еще. – Люба напряглась.

- Умер он…

Ни один мускул не дрогнул на Любином красивом лице:

- Помер значит… Ну что же, поеду хоронить.

2

На заре Люба собралась в дорогу. Дочерей оставила в деревне, рассудив, что незачем им отца мертвым видеть.

Мать провожая Любу спросила:

- Девкам про отца сказала?

- Нет, мама. Вернусь, потом как-нибудь расскажу. Ты смотри, не разболтай им, к чему зря души детские трепать, он хоть и пятака ломанного не стоил, а все же отец. – Люба завязала на голове шерстяной платок и пошла к остановке.

Город встретил Любу другим.

На вокзале плотными рядами стояли металлические ларьки, они пестрили заграничными надписями. Площадь наводнили толпы цыган и попрошаек. Люба плотно прижала к себе сумку и заторопилась к дому, где когда-то жила.

У подъезда она встретила соседку:

- Любаня! Здравствуй! Беда-то какая стряслась! – качала головой женщина.

- Здравствуй, Татьяна. – коротко ответила Люба и уже хотела прошмыгнуть в подъездную дверь. Но женщина преградила ей путь и схватив за рукав, начала повествование:

- Помер Витюша, отмучился… Он еще две недели назад окочурился… Тут за домом нашли его. Шел пьяный, видать упал и уснул. А такие снегопады были, вот его и занесло. Так до весны и пролежал бы, если дворничиха наша не удумала горку ребятишкам из снега слепить. Копнула сугроб и нашла Виктора твоего. Ты как уехала, он же совсем по-черному запил. Ая-яй! – Татьяна цокала языком. – Без женского досмотра мужик быстро загибается, оставила ты его на погибель!

Люба отдернула руку:

- Что же ты, Татьяна, себе его не забрала? Ты баба одинокая, а тут такой кавалер свободный нарисовался! Брала бы да досматривала!

- Да на кой мне твой алкаш сдался?! – Татьяна выпучила глаза.

- Вот и мне на кой он сдался! – Люба юркнула в дверь.

Чтобы схоронить мужа Люба заложила в ломбард обручальное кольцо и свои золотые серьги, подаренные родителями на совершеннолетие.

Могильщики рыли яму молча, изредка поглядывая на одинокую вдову.

- Перекур! – объявил один из землекопов. Он жевал папиросу и пуская густые клубы дыма заметил:

- Заскучался по матушке сынок? В след за ней ушел. – и покачал крест на могиле Валентины. – Памятник бы поставить им, крест хлипкий больно.

Люба сунула в перепачканные руки мужчины мятую купюру:

- Не заслужили! – тихо сказала она и ушла с кладбища, не дожидаясь погребения Виктора.

3

Вечером Люба смотрела в окно на горящий огнями город и вспоминала, как она впервые переступила порог этого дома. Сколько радости и молодого задора в ней было, а сейчас внутри выжжено все, пусто.

В дверь постучали. На пороге стояла Татьяна:

- Помянем Раба Божьего! – женщина шагнула в прихожую.

- Проходи, Таня. - Люба неохотно пригласила нежданную гостью. - Только у меня и помянуть нечем.

Женщина вынула из сумки бутылку «Кагора»:

- Подойдет?

Люба подложила под ножку качающегося стола сложенную в несколько раз газету и проверив его на устойчивость, поставила сковороду со слипшимися макаронами.

- Ну Царство ему там небесное! – Татьяна подняла треснувшую кружку и залпом выпила.

Люба пригубила терпкое вино:

- Ага, небесное…

- А красавец какой был! – Татьяна подперла пухлые щеки руками. – Глаз не отвесть!

- Был, да весь вышел… На эту красу и клюнула. Дура! – Люба поджала губы.

- Да… И на что только пил? С работы его давненько поперли.

- Известно на что. Гляди в квартире, кроме стола из мебели и не осталось ничего. Стол наш колченогий и за даром никому не нужен. – Люба потрясла шаткую конструкцию и горько улыбнулась:

- Спать сегодня на своей шубе буду.

Татьяна прошлась по квартире, обвела взглядом пустые, обшарпанные комнаты. Со стен свисали клочья порванных обоев.

- Чего делать собираешься?

- В деревню обратно поеду.

- На черта она сдалась тебе эта деревня!? –возмутилась покрасневшая от вина Татьяна.

- Кому я здесь нужна. А там родители, хозяйство… Да и времена сейчас такие…

- Времена она завсегда одинаковые! Только успевай поворачиваться! Перестраиваться, Люба, надо! Перестраиваться! – Татьяна плеснула остатки вина в кружку и достала из сумки еще одну припасенную бутылку.

- Поехали со мной в Москву! Я знаешь, чем промышляю, мне одна баба с фабрики нашей кроличьи шапки таскает. Им зарплату шапками этими дают. Я их у нее по дешевке скупаю, в Москве меняю на всякую заграничную дребедень. Здесь толкаю. Народ наш оголтелый метет все не глядя.

- Смеешься! – Люба достала из кармана порванную пополам двухсотрублевую купюру. – Вот и весь мой капитал. – она положила бумажку на стол.

- Так я тебя в работницы взять хочу. Мне одной тяжело сумки таскать, да и страшно. Только зазеваешься, как тебя или обманут, или обворуют! Вдвоем оно как-то надежнее.

Люба глотнула вина, в ее глазах зажглись огоньки:

- Эх! Была не была, согласная я! Все одно терять мне нечего!

- Только гляди, у меня работать надо! – Татьяна погрозила пальцем. - Нелегко нам приходится, первым птахам перестройки…

Продолжение следует...