Я отдала свое сердце в твои ручки. Часть вторая.

Глава 2.

Шел 2000 год... Мы с тобой ждали Встречи... Но почему-то в запланированное врачами время Встречи не произошло. Видимо, предполагала ты, у Божестенной Канцелярии не было номера телефона женской клиники, в которой мы с тобой уже всем стали родными.

Ты мудро ждала Важного Звонка от Боженьки, тогда как я плакала из-за возникшей отсрочки. Ты даже залихватски икнула, когда меня отчитывала наша тетя-врач, случайно поймав меня на большой и длинной лестнице, которую мы с тобой весело пересекали прыжками, удаляясь из процедурного кабинета с моими проткнутыми иголкой пальцами на руках.

Я же, глупая, все плакала вечерами и боялась...

Но 19 апреля именно ты взяла трубку ментального телефона, когда Боженька нам звонил в 3 часа утра... Именно ты растолкала меня спящую словами: "Давай!" Я металась по комнате, предлагая тебе кружку воды, черный хлеб... Я сулила тебе даже живого Ихтиандра! Прости меня, я просто не поняла тогда, будучи сонной, что именно ты мне говорила.

Ты отрезвила меня пинком под дых. Тут-то я поняла, что чуть было не проспала Встречу с тобой. Я заметалась, разыскивая пакеты, которые ты мне велела собрать и перепроверить. Они стояли в шкафу, как ты мне и говорила.

Ты надоумила меня позвонить в клинику и вызвать машину скорой помощи. Они приехали быстро. Мы с тобой дуэтом икали от волнения, когда автомобиль подъезжал к клинике, позвякивая всем железным нутром на булыжной мостовой. Ты тут же отребовала от меня дать обещание показать тебе центр Тарту и булыжные мостовые. В отличие от меня, ты была спокойна и любопытна.

Выданную мне ситцевую ночнушку мы с тобой, моя хорошая, до сих пор, уверенна, помним. Она была как чехол для дирижабля. (Танки рыдают - дирижабль больше.) Я стыдливо показала стриптиз парамедикам (ты уверяла меня, что я у тебя даже очень...), натянула выданную нам ночнушку... И... Начала выпадать плечами из воронкообразной горловины. Ты попыталась мне помочь, выпятив ножкой мой пуп, чтобы ситцевая занавесь хоть за что-то зацепилась. Ты считала, что с парамедиков и одного моего стриптиза будет достаточно. Ибо не финг, по твоим словам, их баловать. Ночнушкой, таки упавшей с меня, я стыдливо прикрывала нас обеих, горя щеками, как маков цвет.

Нам с тобой дали большую кровать на колесиках. ("Реанимационная!" - заметила ты.) Я упаднически начала плакать, но ты меня успокоила, что ничего такого тебе утром по телефону не сообщали, а медикам так будет с нами спокойнее. Они же тоже люди, волнуются... Пришла тетя-врач (не наша, но очень красивая и хорошая), уговорила меня лечь на кровать на бочок и стала прикреплять к моему животу присоски-датчики, чтобы узнать как у тебя дела. Ты отпихивала их пяткой через меня, сообщая, что ты ого-го какая Девчонка.

И все же эти хитрецы из Божественной Канцелярии нам с тобой не все сказали... Тебе они сказали торопить Встречу, а меня предупредить забыли. В итоге, эта недоговоренность чуть не стоила тебе жизни. Тебе так не терпелось встретиться со мной, ты так вертелась, что запуталась шейкой в пуповине (два обвития было). Будучи молодой и взволнованной, я все не могла понять, как именно мне надо вести себя, чтобы стретиться с тобой.

Ты пострадала тогда из-за меня. Прости, родная.

Чтобы пуповина не задушила тебя, я согласилась на маленькую операцию без наркоза (тебе нужны были силы, а наркоз сделал бы тебя вяленькой). Пуповину срезали с шейки, когда ты еще была во мне... И ты родилась! Да, по моей вине с огромным синяком на половину головки, да с царапинами от хирургических ножниц на темечке... Но мы стретились с тобой! Ты, дипломатично не высказываясь криком по поводу царапин от ножниц, сказала "Ня!" Это было и приветом всем, и "Ня меня, мама!".

Тебя положили мне на живот, прикрыв твою наготу детским оранжевым одеялком. Ты тут же подтянулась на ручках и поползла меня рассматривать. Я же рыдала в голос от нахлынувших на меня чувств. Ты доползла по моему животу поближе к моему лицу и начала сосредоточенно всматриваться. Ты изучала меня, а я, затаив дыхание, изучала тебя. Ты первая пришла к выводу, что я тебе в качестве мамы гожусь. И я отдала свое сердце в твои ручки. Врачи как-то слаженно интуитивно поняли тебя, подпихнули поближе к нам неонатолога-тетю, которая, взяв нежно тебя на руки, понесла тебя взвешиваться и измерять рост.

Весы тебя возмутили своей неподогретостью. Неонатолог быстро записала 3880 г в твой первый документ. А ты кричала, что барышни нежного возраста - это им, врачам, не изюм на развес. Что ты ого-го как весишь! Что они тебе завидуют! Что они-де в жизни никогда столько не весили!



Рост неонатолог измерила тебе просто на сверхзвуковой скорости. Ибо ты им уже показала, что ты - Девочка, а не фунт турецкого изюма. Неонатолог трепетно записала... 50 см.

Я все плакала... Ты мне так понравилась, что я от восторга плакала. Ты же, командно направляя неонатолога-тетю, была унесена ею на "подышать кислородиком". Спустя четыре часа, когда кислород тебе порядком надоел, тебя вернули мне. Бедная моя голодная Девочка! Эти изверги-врачи и не подозревали, как ты хотела кушать. Ты же, кокетливо смолчав, им этого так и не сообщила на кислородо-подышательстве.

Ты всегда знаешь меру, моя хорошая. Откушав только тебе известное количество, ты нежно уснула на моем животе. Я осторожно преложила тебя на кровать рядом с собою... И тут-то нас и позвали в нашу палату в норвежском стиле. (Ты убедительно уговорила меня заранее ее забронировать для нас.)

Продолжение следует...