ДЯДЯ МИША. Старая газетная публикация. Рассказ от первого лица, но вымышленный, все совпадения случайны.

«Мы с родителями жили небогато и сложно. Отец сильно пил, таскал из дома вещи, временами пускал в ход кулаки. Меня и брата он не трогал, а вот матери доставалось. К счастью, такое случалось не часто, но скандалы в доме были постоянно. Мать орала на отца. Он отругивался в ответ… Мы с братом дружно ревели в два голоса… Поорав вдоволь, отец заваливался спать, прямо в чём был, а мать судорожно одевалась, отрывая от себя наши ручонки, цеплявшиеся за её подол, и провизжав: «Пропади всё пропадом! Не вернусь сюда больше!» - убегала из дома. Наш рёв переходил в истерику. Измаявшись от слёз, за полночь мы с братишкой всё-таки засыпали…Чтобы утром проснуться от ненавидящего вопля: «Вставай, алкаш! На работу пора, идиот!» Первым чувством было облегчение: вернулась мама! Ужас отступил! Вторым – тоска: всё сначала!


Следующей репликой было: «Подымайся, хватит дрыхнуть! В школу хочешь опоздать? Брата подымай! Собирай его в садик! Чего валяешься?» Один раз я попыталась уговорить мать: «Мама, не уходи больше…так…Нам страшно!» - и заработала пощёчину. «Отвяжись, дура! Не твоё дело! Без тебя тошно! Почему Витьку не собрала ещё? Шевелись!»
Мать не пила, не курила, разрывалась на двух работах, чтобы прокормить семью….И не решалась уйти от мужа, ни копейки не приносившего в дом. Став повзрослей, я осмелилась спросить её, почему она не разведётся с отцом. Замазывая тональным кремом очередной синяк, мать злобно отругивалась:
- Куда мне с вами, с двумя спиногрызами? Вам отец нужен! Повесила себе хомут на шею! Вырастете, к внукам сидеть не зовите! С вами намаялась!


Зачем нам был нужен отец-пьяница, я так и не поняла до сих пор… Изнервничавшаяся и уставшая, мать срывала злость на мне. К брату она была нежнее: он был на пять лет младше, часто болел и внешне был похож на маму. Я на свою беду с лица была копия отец, чем безумно раздражала родительницу. Я старалась помогать по дому, училась только на пятёрки и четвёрки (за тройки меня нещадно лупили) – и не получала в ответ ни похвалы, ни ласки. Из материнских уст лились только обвинения: ленивая, глупая, неблагодарная, злая… Пожаловавшись маме, уже лет эдак в 15, что во сне мне частенько видится, как отец её бьёт – и я просыпаюсь в ужасе – услышала: «Ты всегда была чёрствой! Тебе не хватает доброты! Ты не умеешь прощать людей!» Я очень рано поняла, что для матери дети, по крайней мере, я – обуза.
Однако был и в моей жизни свет…


Вот я, семилетняя, только что побитая за тройку, вытолкнута матерью на лестничную клетку: «Убирайся! Мне не нужна такая дочь! Вся в отца-идиота!»…. Я тяжело вздыхаю.… Реветь в такой ситуации я давно перестала, это в пять лет я колотила в дверь и подымала такой вой от ужаса, что сбегались соседи. Теперь я знаю: домой через час меня таки впустят, злобно буркнув: «Иди жрать!» - и, может, не побьют. А начну скандалить – домой пустят быстрее, но поколотят и поставят в угол. Подождать можно, но на площадке не горит лампочка, и мне страшно. И вот я – в который уже раз – спускаюсь этажом ниже и жму на кнопку звонка квартиры прямо под нами. Створка голая, без дерматина, обшарпанная…Я звоню и звоню, надеясь, что дверь откроют. Слава Богу! Шарканье растоптанных тапок, кашель…Распахивается, лязгнув плохоньким замком, дверь. На пороге возникает фигура пожилого, как мне тогда казалось, мужчины, в растянутых спортивных штанах и майке без рукавов. Небритая физиономия сонная и сердитая, сосед явно «под градусом», но я не боюсь. Разглядев меня, он вздыхает:
- Чё, соседушка? Опять выгнатая?
Я хмуро киваю.
- Папка пьяный?
Опять кивок.
- Ну, заходи, бедолага…
Дядя Миша сейчас напоит меня чаем, вытрет слёзы собственной майкой, включит старенький телевизор, сунет окаменевшую сушку или твердокаменную карамельку… Сам сядет напротив и будет вздыхать и сочувственно хмыкать, слушая мою нехитрую исповедь. А через час отведёт наверх и спрячется за трубой мусоропровода, чтобы видеть, как меня пустят домой. Раньше чем через час мать не остынет, это он знает… Я, шмыгая носом, вываливаю ему свои горести, он вздыхает и гладит меня по голове:
- Не переживай, соседушка. Хуже бывает, могла в детдоме жить, например. Там плохо… Давай в домино сыграем?


Это началось давно. Однажды, когда мать меня в очередной раз вытурила на улицу, я с горя решила уйти, куда глаза глядят. Смелости хватило только до двери подъезда. Наревевшись вдоволь, я пошла обратно… И ошиблась этажом. Свет не горел, было темновато, и на мой звонок вместо матери выглянул дядя Миша. Он присел на корточки, оглядел мою заплаканную физиономию, фыркнул: «Совсем Нинка с ума спятила!» - и увёл меня к себе, пробормотав: «Не бойся…». С тех пор и началась наша странная дружба, о которой так ничего и не узнали родители. Мать не могла даже подумать, что я способна подружиться с соседом-алкоголиком (она глубоко презирала дядю Мишу за пьянство, хотя сама жила с человеком много хуже его), а отца ничего не интересовало, кроме бутылки.

Дядя Миша научил меня играть в домино, шашки и шахматы. К нему я тайком бегала решать задачи по математике. Ему, а не родителям, я таскала проверять сочинения по русскому. Он обладал феноменальной памятью, в своё время прочёл много книг и, не зная ни одного правила, грамотностью владел идеальной. Мог сказать «вот тут у тебя запятой не хватает» - и всегда оказывался прав. Но объяснить, почему нужно писать так, а не иначе, не мог: не знал ни одного правила.

Дяде Мише я хвасталась почётными грамотами по физкультуре, зная, что дома их не заметят. Дяде Мише в грязную майку я рыдала, рассказывая о неудавшейся первой любви. (Мать убила бы меня, узнав, что я «гуляю» с мальчиком. «Только принеси мне в подоле – убью!» - был её постоянный припев.) Сосед, привычно погладив меня по голове, прокашлял:
- Перемелется, мука будет….Лучше этого придурка найдёшь, не переживай…Ты девка красивая….только если кто обидеть из парней захочет – сразу бей коленом вот сюда. Поняла? И ори погромче… Они этого боятся… А потом мне обязательно скажи. Я этим кобелям ноги выдерну.

Дядя Миша был совершенно одинок, крепко пил, но никогда не впадал в агрессию, как отец. Почти всегда он умудрялся сохранять относительно ясную голову, не ввязывался в скандалы около нашей «пивнушки», не попадал в милицию… Один-единственный раз он вышел из себя: когда у той же самой «пивнушки» ко мне пристал пьяный приятель отца. Сосед одним, по-звериному быстрым, движением сгрёб алкаша за грудки, и прохрипел, глядя в пьяную рожу белыми от ярости глазами: «Ещё раз…Удавлю!» Щуплый дядя Миша стал по-настоящему страшен, и мой обидчик – подлинная гора мяса - предпочёл исчезнуть…

Дома у дяди Миши было бедно и грязновато, как у многих пьющих холостяков…Впрочем, когда я подросла, я стала наводить у него порядок: мыла полы, окна, отскрёбывала посуду. Бельё стирать он мне не разрешал: «Ещё чего не хватало!» Помогал мне прибираться и вздыхал: «Хорошая хозяйка растёт…»
- А мама мне говорит, что я безрукая…
- Не верь. Это она так.
- Она меня не любит, дядя Миша.
- Так не бывает, глупенькая… Мать ведь она.


…На эту тему я предпочитаю не говорить. Слишком больно. Недавно отец всё-таки ударил меня, за то, что я пыталась не дать ему унести из дома мои новые туфли. Туфли он таки унёс, а я имела глупость пожаловаться матери. Она устроила отцу очередной скандал, а потом, получив от него тумака, злобно завизжала:
- Всё из-за тебя, сучки! Подумаешь, стукнули её! Потерпела бы, мать пожалела! Куда мне деваться? В петлю? Дрянь злобная! Всё только о себе! Да будьте вы все прокляты!
…Брат выглянул из своей комнаты, презрительно сморщил нос и захлопнул дверь. Он давно уже брезгливо сторонился происходящего в доме, и всё дальше и дальше отдалялся от меня. Я для него была неотъемлемой частью ненавидимой им «семейной жизни». Помощи и поддержки у него просить было бесполезно.

Но был и в моей жизни свет.
Однажды этот свет чуть не погас. Придя в очередной раз к дяде Мише, я застала его на полу едва живого. Слава Богу, он почему-то забыл запереть дверь! Я, рыдая, терзала старенький телефон, «скорая» спрашивала равнодушно: «Пьяный? Пил?» У меня хватило самообладания соврать: «Ничего он не пил! Скорее! Папе плохо!» Потом я ждала «скорую», гладила бессознательного соседа по всклокоченным грязным волосам и ревела белугой: «Дядя Миша-а-а…Подожди, не умира-ай!» … Врачи приехали быстро и – вот чудо! – распознав мой обман (сосед был пьян в стельку), пожалели зарёванную девчонку, не уехали, наставили уколов и увезли дядю Мишу в больницу. Оглядев бедную квартирку, пожилая медсестра вздохнула: «Не плачь, поправится твой папка… Матери-то нету у вас? Записывай адрес, в хорошую больницу свезём…Другой-то родни нету?... Выходят его, не реви! Куда тебя девать-то, не в приют же…»
Они ушли, унося носилки, а я ошеломлённо подумала, что дядя Миша действительно стал мне за эти годы кем-то вроде отца. Да что - он был мне много роднее отца, потерявшего разум в бутылке.


Навещая соседа в больнице, я впервые несколько раз прогуляла школу, за что удостоилась выволочки на педсовете и побоев от мамаши. Мне было плевать, лишь бы удостовериться: дядя Миша поправляется! Он на почве постоянных возлияний заработал сильный сердечный приступ. Не потеряй сосед тогда ключ от двери… Я боялась даже представить это. Я читала ему книги, радовалась его выговорам за прогулы уроков, разговаривала с ним…Мой прежний дядя Миша возвращался ко мне!
- Дядя Миша, не пей…
- Не могу.
- Почему?
- Человек слаб. Нет силы воли бросить. Засосало.
- А ты попробуй, дядя Миша…
- Сколь раз пробовал – не помогает…. Ты, девка, меня не жалей!
- Как это, дядя Миш?
- А чо? Алкашей жалеть нечего! Вот раковых, туберкулёзных там – надо жалеть… А нам никто силком не наливал. Сами выбрали…Не-ет, решил спиваться – неча и жалости от людей требовать! И Бог не пожалеет. Он тебя сделал, значит, по образу и подобию…А ты в кого превратился? Сам виноват…Не пей!
Видя, что меня расстраивают эти разговоры, он смеётся:
- Не слушай старого дурака…Я уже жись прожил…Вот тебе теперь жениха хорошего надо найти…непьющего только!
- Тебе бы жениться-то, дядя Миш…
- Ещё чего! Нет, я алкаш правильный! У меня первое правило – живи один! Чем семья виновата? Они не подписывались….Второе правило: не жди жалости, не ной! Третье правило: не обижайся, если люди от тебя шарахаться будут…Сам виноват! Страшнее атомной войны – а бросить не можешь…Ты, девка, никогда не пей!
- С ума сошёл, дядя Миш? Прими-ка лекарство…
- Давай.…Нет, ты не будешь пить. Ты девка умная. И хорошо. И школу больше не прогуливай, ни к чему это!

Дядя Миша вернулся – и переживал за меня, когда я сдавала выпускные экзамены, радовался вместе со мной моей серебряной медали, помогал моей матери на похоронах отравившегося палёной водкой отца, утешал меня, когда я плакала у него на плече: «Дядя Миша, ну почему мне его не жалко? Я злая, да?»
- Да жалко тебе его, глупая, просто ты этого не понимаешь!

Был и в моей жизни свет…
Он радовался, когда я поступила в институт, и печалился, когда узнал, что я уезжаю в другой город:
- Скучать я без тебя буду….Но ты молодец!
- Я тебе писать буду, дядя Миша…
- Вот ещё…Где ты время возьмёшь? Лучше звони…А вообще – собой занимайся, девка… Учись, становись уважаемым человеком, значит… Мужа хорошего найди.
Он и рад был за меня, и скрывал тоску: за долгие годы я для него, бессемейного и одинокого, стала семьёй.


Я уехала, получив выговор от матери: «Кто обо мне заботиться будет? Училась бы здесь! Вон, на парикмахера! Брата ещё пять лет в школе доучивать надо… Тебя вытянула – дак от тебя помощи не дождёшься! Денег не проси – ты у меня не одна, а кормилец наш помер!» О том, что от отца мы денег не видали, мать умолчала.


Время шло. Я училась и вечерами работала. Денег мать не посылала, надо было выживать как-то самой. Было трудно, порой голодно, но я звонила дяде Мише – и разговоры с ним успокаивали меня, веселили и радовали. Домой я приезжала редко и, получив очередную порцию упрёков от матери, бежала к дяде Мише (- «Мама, я к подружке!» - «Иди-и…С братом-то и матерью нет охоты повидаться! Как же, образованная теперь!»…Брат, слава Богу, не пил, но часами пропадал в спортзале.) Дядя Миша, увидев меня, расцветал…А я, уезжая, мечтала: вот выучусь, куплю себе домик где-нибудь в селе и заберу дядю Мишу отсюда. Пусть все говорят, что хотят, а я не позволю ему доживать одному в старости.


Время шло. На пятом курсе я, получив отпуск для подготовки диплома, решила съездить домой. Почти три месяца я не могла дозвониться до дяди Миши. Меня это не особенно пугало: в мой последний приезд он пожаловался, что телефон совсем «дошёл до ручки», и надо покупать новый. Купить новый для пьющего, перебивающегося случайными заработками соседа было проблемой. Видимо, не купил. А мне повезло: удалось скопить на подработке немного денег и купить-таки ему аппарат. Правда, подержанный, но вполне исправный.


И вот я вновь стою у двери, жму на звонок…
Дверь молчит. Я успокаиваю себя: такое бывало и раньше. Он просто ушёл. Прихожу снова, через час. И ещё через час. Стучу в дверь. Молчание. Зато из соседней двери высовывается баба Паша.
- Чего колотишься? Нету его!
- Как – нету? В больнице?
- Помер он…Э-э-э, ты чего это, дев? Пойдём-ка ко мне…


Я сижу на кухне у бабы Паши, тупо глядя в стену. Старенькие ходики громко, хрипло тикают. Мешают понимать её слова.
- Помер он, Танюшка. Я ведь знаю, как он тебя любил… мамка твоя тебя выгонит или побьёт, дурища, а ты – к нему…Он мне про твою учёбу, бывало, рассказывал…
- Как он умер? Болел?
- Нет, в одночасье помер. Хлебанул чего-то не того, и всё! Во дворе, у пивнушки плохо стало….Мужики «скорую» вызвали, а толку? Он уж остывать начал, когда они приехали….
- Где…где его похоронили?
- А мы и не знаем. Увезли его, и всё! Родных-то не было никого у него…Я написать тебе хотела, ан – адреса твоего не знаю, а мать твою не спросишь…Да и не успела бы ты…


Я не помню, как поднялась домой.
- Мам, где похоронили дядю Мишу?
- А я больно знаю? Помер и помер, алкаш чёртов! Лежит где-нибудь в братской могиле…Откуда я знаю, как бомжей хоронят?

Я проплакала всю ночь. Где ты, непутёвый дядя Миша? Видишь ли ты меня сейчас? Я так хотела тебя порадовать тем, что собралась замуж, что мой любимый не пьёт, что он замечательный, он так меня любит…Что мы подали заявление….И что я уже беременна, и мальчика обязательно назову Мишей…

Всё так и сбылось. И муж меня до сих пор любит, и сын Мишка уже учится в одиннадцатом классе. Но, приезжая к маме, я не спускаюсь больше на этаж ниже. Я не могу видеть эту дверь – теперь, наверное, обитую новеньким дерматином.
В моей жизни и сейчас есть свет. Я не одна. Но…
Где ты, дядя Миша?»