Чтобы помнили - ЛЕВИТАНСКИЙ Юрий Давидович

Русский поэт и переводчик, мастер лирического и пародийного жанров

«Жизнь моя, кинематограф, чёрно-белое кино!

Кем написан был сценарий? Что за странный фантазёр
этот равно гениальный и безумный режиссер?
Как свободно он монтирует различные куски
ликованья и отчаянья, веселья и тоски!
Он актёру не прощает плохо сыгранную роль -
будь то комик или трагик, будь то шут или король.
О, как трудно, как прекрасно действующим быть лицом
в этой драме, где всего-то меж началом и концом
два часа, а то и меньше, лишь мгновение одно...»

В заметках на смерть Юрия Левитанского поэтесса Олеся Николаева, много лет дружившая с ним, написала: «В нем была драгоценная любовь к скорбям – amor fati, - которая достается поэтам как крест и как дар. Плакальщик и печальник, наш вечный Пьеро, белая ворона среди здравомыслящих и комильфотных московских поэтов…»

Юрий Левитанский родился 21 января 1922 года в украинском городке Козельце Черниговской области в ассимилированной еврейской семье.

Юрий Левитанский. 1923 год.
Его ранние годы прошли в Киеве, куда Юрий переехал вместе с семьей. Впоследствии, когда отец Юрия нашел работу на шахте, семья Левитанских жила в небольшом шахтерском поселке, затем в городе Сталино (ныне Донецк). В школе Юрий мечтал быть астрономом, но в те же школьные годы, учась в седьмом классе, начал публиковать стихи в газетах «Социалистический Донбасс» и «Сталинский рабочий».

Семья Левитанских, 1930-е годы
Окончив десятилетнюю школу в 1938 году, Юрий Левитанский переехал в Москву, где поступил в Институт философии, литературы и истории. Одновременно с ним на разных курсах учились Давид Самойлов, Павел Коган, Михаил Кульчицкий, Лев Озеров и Сергей Наровчатов.


Перейдя на 3 курс, Юрий Левитанский воспользовался освобождением от военной службы, но в день начала войны 22 июня 1941 он вместе с другими студентами записался в армию добровольцем, и после того, как в конце июня сдал последний экзамен, ушел на фронт, где служил пулеметчиком.

Во время войны Левитанский участвовал в обороне Москвы, служил на Северо-Западном, Степном и 2-м Украинском фронтах, участвовал в битве на Орловско-Курской дуге, взятии Харькова, форсировании Днепра, а потом - Днестра и Прута. Великую отечественную войну Юрий Левитанский закончил в Чехословакии, пройдя путь от рядового до лейтенанта, став командиром подразделения, а с 1943 года - корреспондентом фронтовой газеты.


Однако, богатый военный опыт не стал у него доминирующей темой, как у многих поэтов-фронтовиков. Левитанский написал:

Но, что с того, что я там был,
в том грозном быть или не быть.
Я это все почти забыл.
Я это все хочу забыть.
Я не участвую в войне -
она участвует во мне.
И отблеск Вечного огня
дрожит на скулах у меня...

Позже в интервью Левитанский признавался: «Я нетипичная фигура. Я давно все зачеркнул. Войну и эту тему для себя лично. Я люблю Европу, Вену, Прагу... Когда в Прагу вошли в 1968-м советские танки, я просто плакал...»


Летом 1945 года часть, в которой служил Левитанский, была переброшена в Монголию, а сам Юрий в том же году был переводен в Иркутск, куда он так же перевез своих родителей. В Иркутске Левитанский служил в газете Восточно-Сибирского военного округа, а после демобилизации в 1947 году работал заведующим литературной частью иркутского Театра музыкальной комедии.

Первый сборник стихов «Солдатская дорога» Юрия Левитанского вышел в 1948 году именно в Иркутске. Затем появились сборники «Встреча с Москвой», «Самое дорогое» и «Секретная фамилия».


С 1955-го по 1957-й годы Левитанский прошел обучение на Высших литературных курсах при Литературном институте имени Горького, и в 1963 году у него вышел сборник стихов «Земное небо», сделавший Юрия известными. Кроме стихов поэт так же занимался переводами и пародиями. Так, например, в 1963 году была опубликована подборка его пародий на поэтов Леонида Мартынова, Андрея Вознесенского, Беллу Ахмадулину и Арсения Тарковского. Вот, к примеру, строки из пародии на Арсения Тарковского:

В лавке грека Ламбринади,
Там, где раки Бордолез,
Спит селедка в маринаде,
Погрузившись в майонез.
Но угрюм и неприкаян,
Проявляя волчью прыть,
По дорогам ходит Каин,
Хочет Авеля убить...
Но Левитанский не был только пересмешником — он хотел рисовать свои собственные картины мира и бытия. Его влекла «чистая поэзия», и вышедшая в 1970 году книга «Кинематограф» открыла читателям тонкого, ранимого, глубоко и проникновенно чувствующего поэта. А последующая книга «Письма Катерины, или Прогулки с Фаустом», вышедшая в 1981 году, сделала его еще более популярным среди читателей.


... И над собственною ролью плачу я и хохочу,
по возможности, достойно доиграть свое хочу -
ведь не мелкою монетой, жизнью собственной плачу
и за то, что горько плачу, и за то, что хохочу.

В творчестве Левитанского очень сильно прослеживается лирическое «я» — и отсутствуют какие-либо «мы», все им написанное пропущено через собственное сердце и душу. Из-под пера Левитанского выходит вольный, с богатой романтической палитрой и раскованный стих. И вместе с тем, как заметил Ефим Бершин: «После Пушкина никто, кажется, так не любил глаголы, никто так изысканно не рифмовал, не перекатывал по строке, как волна перекатывает гальку, шурша и звеня. Он рифмовал их виртуозно...» Примечательной особенностью стихотворных работ Левитанского так же было пристрастие к литературным аллюзиям – он часто использовал пушкинские или лермонтовские строки, а так же к реминисценциям, используя произведения Гоголя, Достоевского и Эдгара По.

Левитанский был пропитан книжной премудростью — истинный человек книги:
Жить среди книг, хотя бы не читая,
лишь ощущать присутствие вблизи,
как близость леса или близость моря -
вот лучшее из одиночеств...
В то же время в стихах Левитанского ощущалось биение настоящей жизни с ее вечными поисками, встречами-расставаниями, проблемами, тревогами и сумасбродством.

Собирались наскоро,
обнимались ласково,
пели, балагурили,
пили и курили.
День прошел — как не было.
Не поговорили.

Виделись, не виделись,
ни за что обиделись,
помирились, встретились,
шуму натворили.
Год прошел — как не было.
Не поговорили...

Ощущение быстро проходящего времени было особенно присуще Левитанскому.

Что-то случилось, нас все покидают.
Старые дружбы, как листья, опали.
... что-то тарелки давно не летают.
Снежные люди куда-то пропали...

Летающие тарелки, снежные люди — такая изящная улыбка, почти сквозь слезы.


Он не был ни бунтарем, ни диссидентом: поэзия и диссидентство - разные вещи. Поэтическое слово для него было делом, дело – словом. Сам поэтический взгляд Левитанского на окружающий мир, сама его поэтическая система отрицали реалии советской жизни. Ключом к личности поэта служили эстетические расхождения с советской властью. В условиях внешней несвободы он оставался внутренне свободным человеком, как и многие писатели его поколения.

В свои шестьдесят Левитанский был красив, известен и несчастлив в личной жизни, хотя и имел трех дочерей. Нельзя обойти молчанием тему женщин, тем более что он был весьма интересным мужчиной и даже почти плейбоем. Были возлюбленные, были жены. Каждая женщина для него была не объектом наслаждения, а завораживающей, непостижимой тайной. В 63 года он встретил 19-летнюю Ирину Машковскую, и между ними завязался любовный роман. Он ее полюбил за молодость, она его - за душу и талант. Он оставил жене свою большую квартиру, библиотеку, деньги и ушел, как говорится, в одних брюках, оставив не только жену, но и троих дочерей, старшая из которых была ровесницей его молодой возлюбленной. Можно себе представить, как все возмущались вокруг и осуждали его. Но Ирина пошла наперекор всем мнениям, и они прожили вместе 10 лет, снимая чужие квартиры, и лишь в последние два года - в собственной, которую дали Левитанскому.


Ирина Левитанская в интервью рассказывала: «Он отдыхал в Доме творчества писателей, я жила у мамы, у нее неподалеку был дом. Я шла на электричку, он прогуливался в парке. Чтоб не опоздать, спросила, который час. Проводил до станции. А на следующий день или через пару дней выхожу из автобуса - он идет с писателем Виктором Славкиным. Здравствуйте - здравствуйте. Жена Славкина подошла. Она спросила: а вы знаете, что это известный поэт Юрий Левитанский? Фамилия мне была известна, филологическое отделение все-таки, но не настолько, потому что я занималась германистикой. Я жила в Уфе, воспитывалась бабушкой и дедушкой, родители отдельно, окончила два курса университета. Дня 3 - 4 мы провели вместе. Я уже должна была улетать. Он говорит: можно я приду провожу вас хотя бы к электричке. Как-то трогательно попросил написать, дал адрес. Никакого романа не было. Я бабушкина внучка, правильного воспитания. Если б мне кто сказал, что я выйду за него замуж!.. Я уехала к себе. Прочла его книгу, она мне безумно понравилась, думаю, напишу, человек просил. Он в ответ прислал огромное письмо. Завязалась переписка. Я приехала в Москву на каникулы, позвонила. И все у нас пошло-завертелось. Он был человек необычайно чуткий к словам. Он сказал, что, когда первый раз меня увидел, а там были какие-то девушки, которые его домогались, он смотрел в их пустые глаза и вспоминал мои. Он, наверное, мало общался с такими бескорыстными девушками. Для меня определение любви - это вот такая нежность, от которой дышать нельзя. Когда уезжала из Дубулты, шел дождь, он был в синей куртке с капюшоном, скинул капюшон, а под ним этот седой ежик, и я его погладила по голове, и он заплакал. Это меня потрясло, потому что его это потрясло. Знаменитый человек, тысячи знакомств, и, несмотря на всю внешнюю плейбоистость... Такое чувство, как к ребенку. И до конца он вызывал во мне вот эту невозможную, щемящую нежность. Он не сразу ушел от семьи. Там девочки-погодки, которых он обожал. Он оставил большую 5-комнатную квартиру. Жить было негде. Снимали. А потом появилась возможность получить однокомнатную квартирку, но для этого надо было заключить брак. Мы заключили. Родные ко всему отнеслись плохо. Очень плохо. Бабушка с дедушкой коммунисты. Высокопоставленные люди. Антисемиты. Страшные для меня годы, потому что отвернулись все. Там благополучная семья, а тут никого, денег нет, еды нет, одежды нет, магазины пустые. Он человек был выпивающий. Все эти люди, что выпивали с ним...


За исключением, конечно, его настоящих друзей, равных ему по интеллекту. Давид Самойлов. Его жена, о которой Юра говорил: Галя - это почти Самойлов. Юрий Давыдов. Феликс Светов. Но чаще приходили какие-то ребятки с шарящими глазами, и я видела саморазрушение. Он ведь был очень болен. В 1990-м мы ездили в Брюссель делать ему операцию серьезную на сердце, Максимов, Бродский, Неизвестный дали деньги. Мне хирург сказал, что я должна с ним попрощаться, большой шанс, что не выживет. Операция длилась часов пять, это был католический госпиталь, там большой сквер, я ходила в сквере все это время, голова пустая. И вот я пришла в палату, смотрю, а на его кровати лежит другой человек. Я так тихо стала сползать по стенке. Больные, видимо, увидели мое белое лицо и стали кричать: но, но, реанимасьон. Он был в реанимации, как я не догадалась... Он был человек неуверенный при всем том. Свои потрясения, впечатления, мысли он должен был выразить вербально. Для этого ему нужны были слушатели. Он оттачивал и на мне какие-то мысли, но я целый день на работе, он оставался один. Я думаю, он меня любил, а с другой стороны, наверное, его охватывал ужас: что я делаю с этой девочкой! Потом-то он понял, что я верный человек и для меня всего важнее, чтобы с ним было хорошо. Я за него могу жизнь отдать, он это точно знал».


В последние свои годы, пришедшиеся на распад СССР и начало капиталистической эпохи, Левитанский был весь погружен в прессу, события, радио, версии и слухи. Он вбирал в себя волны времени, его напасти, ужасы, катастрофы — в ущерб своему творчеству. В оправдание он говорил: «Книжек моих не издают, переводами уже ничего не заработаешь. Я поэт нищий, как и большинство сограждан». Возможность эмиграции Юрий Давидович отвергал категорически: «Никуда я не уеду. Да и поздно уже — много чего в жизни я прозевал и не успел... Теперь глупо суетиться... Дописать бы то, что в столе лежит...»

За несколько месяцев до смерти в интервью Левитанский сказал: «Моя тема — эволюция личности. Мое занятие в последние годы — думанье, если можно так выразиться. Записываю...» А думать было о чем. Судьба России не могла не волновать поэта: «Давно уже пора решить кардинальный вопрос: а кто мы? Кто мы? Не Сталин, а мы?.. Наши власти такие, какие мы...» И далее Левитанский повторял слова Тютчева: народ-младенец. «Что можно изменить в обществе, если оно пропитано ложью, пьянством, юродством? — Я не верю, что народ наш так генетически задуман на веки вечные...» — говорил он в интервью журналу «Огонек».


В конце жизни Левитанскому удалось съездить на деньги спонсоров в Израиль. Там в интервью он признавался: «Я не верю в голос крови. Во всяком случае, во мне он молчит. Хотя сейчас я начинаю интересоваться иудаизмом и вдруг обнаруживаю, что ко многим его истинам я пришел самостоятельно. И эта поездка для меня, конечно, больше, чем просто поездка за границу, я надеюсь, что она поможет мне кое-что понять в самом себе».
Некоторые стихи Левитанского были положены на музыку, и исполнялись популярными бардами, в частности – Виктором Берковским, Татьяной и Сергеем Никитиными и братьями Мищуками. Группа «СВ» в 1984 году выпустила альбом «Московское время», в котором звучат несколько песен на стихи Левитанского. Также песни на стихи Юрия Левитанского можно услышать в кинофильме «Москва слезам не верит»…


В 1993 году Левитанский подписал «Письмо 42-х» - публичное обращение группы известных литераторов к гражданам, правительству и президенту России по поводу событий 21 сентября — 4 октября 1993 года, в ходе которых произошел силовой разгон Верховного Совета России с обстрелом здания парламента из танков. В 1995 году на церемонии вручения Государственной премии Левитанский обратился к Президенту России Ельцину с призывом прекратить войну в Чечне. На «круглом столе» московской интеллигенции, проходившем в мэрии Москвы, он вновь вернулся к этой проблеме. Выступление его было столь эмоциональным, что сердце не выдержало.
обнимались ласково,

Юрий Левитанский скоропостижно скончался 25 января 1996 года в Москве.

Ирина Левиттанская рассказывала: «Когда все случилось, моя мать, прилетевшая на девять дней, говорила: я смотрю на тебя и поражаюсь, чего ты так убиваешься, у вас 44 года разницы, ясно было, что он раньше тебя умрет. Я поняла, что для него это, правда, лучше всего. Он страшно боялся смерти. Разговоры о смерти, о старости - это было табу у нас. Потом уже начались психиатры, мне казалось, я схожу с ума. В конце жизни, года за полтора, он сказал: знаешь, я понял, что лучше этого ничего нет, вот ты и вот я, и что-то там происходит за окном, а мы все равно вместе».
Юрий Левитанский похоронен на Ваганьковском кладбище.


***************
Каждый выбирает для себя.

Каждый выбирает для себя
Женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку,
Каждый выбирает для себя.
Каждый выбирает по себе
Слово для любви и для молитвы.
Шпагу для дуэли, меч для битвы
Каждый выбирает для себя.

Каждый выбирает по себе
Щит и латы, посох да заплаты.
Меру окончательной расплаты
Каждый выбирает по себе.
Каждый выбирает для себя.
Выбираю тоже, как умею.
Ни к кому претензий не имею.
Каждый выбирает для себя.

***************

Диалог у новогодней елки

- Что происходит на свете?
- А просто зима.
- Просто зима, полагаете вы?
- Полагаю.
Я ведь и сам, как умею, следы пролагаю
В ваши уснувшие ранней порою дома.

- Что же за всем этим будет?
- А будет январь.
- Будет январь, вы считаете?
- Да, я считаю.
Я ведь давно эту белую книгу читаю,
Этот, с картинками вьюги, старинный букварь.
- Чем же все это окончится?
- Будет апрель.
- Будет апрель, вы уверены?
- Да, я уверен.
Я уже слышал, и слух этот мною проверен,
Будто бы в роще сегодня звенела свирель.

- Что же из этого следует?
- Следует жить!
Шить сарафаны и легкие платья из ситца.
- Вы полагаете, все это будет носиться?
- Я полагаю, что все это следует шить!
Следует шить, ибо, сколько вьюге ни кружить,
Недолговечны ее кабала и опала.
Так разрешите же в честь новогоднего бала
Руку на танец, сударыня, вам предложить.

Месяц - серебряный шар со свечою внутри,
И карнавальные маски - по кругу, по кругу.
Вальс начинается.
Дайте ж, сударыня, руку,
И - раз-два-три, раз-два-три,
раз-два-три, раз-два-три!

***************

Как полуночный вздор, как на голову снег-
Мой грозный командор, мой чёрный человек.
Как поздний вестовой, по гулкой мостовой-
Квадратный человек, с квадратной головой.
Квадратный человек, сам чёрт ему не брат.
В саду его растёт квадратный виноград.
И явственно видна, пока он говорит,
Квадратная луна в глазах его горит.

Квадратное лицо. Квадратные очки.
Квадратные глаза. Квадратные зрачки.
И челюсти во рту гремят, как жернова,
Когда он говорит квадратные слова.

О, этот человек, он выпрямить готов
Округлости полей, округлости прудов.
И возвести в квадрат, и возвести стократ
Квадрат своих затрат, в квадрат своих оград.
Квадратный человек, мой грозный командор.
Мой прошлогодний снег, мой полуночный вздор.
И по спине сквозит нездешним холодком,
Когда он мне грозит квадратным кулаком.

Квадратное лицо. Квадратные очки.
Квадратные глаза. Квадратные зрачки.
И челюсти во рту гремят, как жернова,
Когда он говорит квадратные слова.

**********

Горящими листьями пахнет в саду,
Прощайте, я больше сюда не приду,
Чернеет бумага, дымятся листы -
Сжигаю мосты, сжигаю мосты.
Чернеют листы, тяжелеет рука,
Бикфордовым шнуром дымится строка,
Последние листья, деревья пусты -
Сжигаю мосты, сжигаю мосты.

Прощайте. Прощальный свершаю обряд,
Осенние листья, как порох, горят,
И капли на стёклах, как звёзды, чисты -
Сжигаю мосты, сжигаю мосты.
Я больше уже не приду в этот сад,
Иду, чтоб уже не вернуться назад,
До ранней зелёной, последней звезды -
Сжигаю мосты, сжигаю мосты.

***************
Мундиры, ментики, нашивки, эполеты.
А век так короток - Господь, не приведи!
Мальчишки, умницы, российские поэты,
провидцы в двадцать и пророки к тридцати.
Мы все их старше, год от года, час от часа,
живем, на том себя с неловкостью ловя,
что нам те гении российского Парнаса
уже по возрасту годятся в сыновья.
Как первый гром над поредевшими лесами,
как элегическая майская гроза,
звучат над нашими с тобою голосами
почти мальчишеские эти голоса.
Ах, танец бальный, отголосок погребальный!
Посмертной маски полудетские черты...
Гусар, поручик, дерзкий юноша опальный,
с мятежным демоном сходившийся на "ты".
Каким же ветром обдиралась эта кожа,
какое пламя видел он, какую тьму,
чтоб, словно жизнь безмерно долгую итожа,
в конце сказать: "и зло наскучило ему!"
Не долгожители, не баловни фортуны -
провидцы смолоду, пророки искони...
Мы все их старше, а они все так же юны,
и нету судей у нас выше, чем они.