Толстый.

Как-то стряслось так, что работал я совсем далеко от дома.
Ездил "на работу" я аж за двадцать километров, и удивительным образом "работал" и водителем Газели, и грузчиком при этом, и даже установщиком пластиковых окон!..
Рано утром я приходил в цех, и Виталя орал мне уже с порога:
-- Давай-давай, загружаем уже!..
И они с Андрюхой скользили по цеховому полу огромной пластиковой рамой, приглашая меня помочь, и мы поднимали эту бандуру, и ставили вертикально на "пирамиду", и стягивали её ремнями.
Цех был напичкан десятком станков.
Отрезной, выжимной, натяжной...
Располагались мы на окраине огромной какой-то овощной базы что-ли, и по соседству с нами были и склады, и какие-то мастерские, и оптовые конторы какие-то, и небольшой рынок.
Обширная территория всюду пересекалась заборами и заборчиками, и то там, то сям стояли мусорные контейнеры, и, соответственно, периодически данные контейнеры инспектировались целыми сворами собак.
Ярко выделялось одно семейство, о чём пойдёт и речь.
Поджарый мощный кобель, которого за яркий окрас все звали "Рыжий", был явный вожак, и он неспешно и молча пробегался по определённому маршруту, спокойно зыркая на людей, а за ним семенила его супруга с двумя щенками.
Рыжий был серьёзный мужик.
Спокойный взгляд его многие воспринимали как агрессию, и многие женщины обычно его побаивались, но Рыжий этим не афишировал, и вообще на людей особого внимания не обращал. Так, задержит взгляд на секунду, рассмотрев, ничего у вас в руках нету, и опять семенит по своим делам.
Супруга Рыжего беспрекословно следовала за ним шаг в шаг, мгновенно реагируя на его движение. Чуть Рыжий насторожит уши, замрёт на миг, и она сразу же остановится, тихо рыкнет на щенков, и они все втроём присядут и ждут, пока папаша изучает обстановку.
И вот как-то раз я зашёл в цех, а возле паяльного станка Виталя ухохатывается со смеху.
Незнакомый молодой пёс сидит напротив, аккуратно хвост подвернул вокруг, глаз не сводит, как Андрюха болгаркой "выводит углы".
Андрюха включает свою чёртову машинку на пару секунд, срезает чуток, выключает, опять включит, зорко просматривая, чего он срезал, и на каждое включение пёс с интересом поднимает ухо, переставая дышать, заворожённый неведомым шумом и летящими стружками, а как болгарка затихает - он вздыхает облегчённо, опускает ухо, всем видом показывая, мол, ну, слава богу, закончилось...
-- И так уже целый час!,-- ржёт Виталя.
Я оглядел незнакомца.
Крупный красавец, явно совсем ещё молодой щенок, лапы широкие, рожа глупая, доверчивая, одно ухо "стоит", а другое болтается, пялит глаза по-детски на всё, совершенно ни чего не боясь, а только удивляясь.
-- Это хто такое?
-- А фиг его... Приблудился... Со вчерашнего дня по территории бегает...,-- Андрюха устало присаживается, оглаживая угол рамы,-- Чё за хрень, Виталь?.. Кто варил?..
А Виталя во всю над гостем потешается:
-- Толстый-Толстый!.. На-на-на...
И щенок доверчиво поднимается, бежит нюхать руку.
... Рядом с нашим цехом на мусорке едой особо не разживёшься.
Тут у нас обрезки пластика, куча битого стекла, вонючие остатки двухкомпонентного герметика.
Но пожрать у нас всегда есть в бытовке.
Мы пьём чай, и обедаем, и собаки нет-нет получают от нас свою долю.
-- Толстый-Толстый... На-на-на...
И вот щенок ложится на пузо прямо в курилке, с удовольствием жуя почти пол-буханки белого Виталиного хлеба...
-- У-у... Дурашка...
... А потом зарядили октябрьские дожди, и в цеху стало уютнее после серой и мокрой площадки на улице...
Толстый прибегал каждое утро, и как-то я увидел, что Виталя с Андрюхой сидят на корточках перед ним, лежащим в самом углу ворот.
-- Чё такое, мужики?..
-- Да Рыжий... Блин...
Встреча их была неизбежной.
Рыжий с семьёй обходил владения, когда Толстый выскочил навстречу, и, радостно лая, сунулся к ним, виляя хвостом, и подбежал к суке...
Сбив Толстого с ног, Рыжий вцепился зубами ему в плечо под горлом, и яростно рвал несколько минут, таская по двору, всклокоченной холкой показывая крайнее своё огорчение. Толстый кричал от боли и удивления, совершенно потрясённый, и только охранница Альфия, выбежав на шум, прекратила это безобразие.
-- Ты зачем побил? А? Не стыдно?,-- топая ногами, она заставила Рыжего отскочить, и он неохотно выпустил свою жертву,-- Зачем побил, бессовестный!.. А?..
Рыжий без интереса поглядывал, как Толстый, шатаясь и спотыкаясь, побрёл за угол, оставляя за собой кровавый след, к нашему цеху, а Альфия всё грозила пальцем:
-- Ух! Нехороший какой!.. Какой нехороший собака!..
... И вот Толстому заплохело совсем.
И лежит он на боку, и виновато смотрит, как Виталя его ругает:
-- Ты чего ж к чужим бабам лезешь, дурачина?.. А?..
-- М-да...,-- Андрюха тоже вздыхал, осторожно раздвигая шерсть на щенке,-- Ц-ц-ц-ц... Смотри, как он его...
Толстый тихонько взвизгивал, и Андрюха гладил его:
-- Ну, всё-всё... Потерпи... Не буду я больше...
И вот уж третий день я прихожу, и вижу, что Толстый как лежал, так и лежит.
-- Не вставал?
-- Да вроди встал, водички попил чуток...
-- Да ни фига он не пил... Я ж вижу... Сколько я налил ему, столько и стоит...
В уютном уголке Виталя над Толстым соорудил небольшой навес, а под собаку подстелил несколько картонок.
-- Холодно ему, небось...
-- Ни чё... Оклемается...,-- Андрюха принёс миску похлёбки и пару мослов.
А на утро Альфия опять ругалась:
-- У! Бессовестный!.. Ты зачем так сделал?..
Утром Рыжий приходил за пару часов до нашего прихода, и, вытащив за шкирку еле живого уже Толстого, опять трепал его неистово, рыча и швыряя об землю, как тряпку...
-- Добить пришёл, сука такая...,-- Виталя приискивал палку, глядя, как Рыжий чинно сидит напротив цеха, терпеливо облизываясь,-- Дит-тсюда!..,-- и пёс коротко огрызался, отпрыгивая на метр назад, и опять садился чинно, выжидая и облизываясь...
-- Блин... В цех его занести, что-ли?..
-- Да уж... поздно... по-моему...,-- Андрюха хмурился, наблюдая, как Толстый судорожно гребёт лапами, и глаза его замирают, стекленея, а сухой язык, вываленный набок, всё больше остаётся на асфальте...
Два дня мы дежурили над собакой, уговаривая его попить, и Толстый виновато молчал, и даже пытался вставать.
-- Пусть полежит, Виталь... Ну чё ты к нему...
-- Да, пусть полежит... Может ещё...
... А ближе к вечеру, всё время молчавший до этого пёс, так же лёжа на боку, вдруг прокричал в небо со вздохом горько и нараспев:
-- Оу-оу-оу-оу.... О-о-о-о-оу-у-у-у...
И забился лапами, будто побежал куда-то наконец...
И в крике его было столько обиды и горечи, что мы, три взрослых мужика, не сговорясь, вздохнули чего-то тяжко, и отвернулись друг от друга, потирая мурашки под спецовкой...
...-- А чё я?..,-- Виталя пытался филонить, включая дурочку.
-- А кто ж ещё?,-- чего-то зло рыкнул я тогда на него, и мы перевалили мёртвого Толстого набок, подставив кусок фанеры, и на ней вынесли его недалеко за забор, и осторожно свалили в яму под кустом.
А через день щенки Рыжего столовались у нас, урча и чавкая, уплетая Андрюхин недоеденный суп.
-- А ты иди отсюда... Рожа!..,-- Виталя замахивался на Рыжего, и тот для порядку фальшиво пугался, отскакивая на пол-метра вбок, и опять садился всё так же чинно, и ждал, облизываясь, пока щенки поедят...